14.12.2024

НОВЕЛЛЫ АРТИСТКИ КРЮЧКОВОЙ


                        НОВЕЛА ПЕРВАЯ. ЮРА       
 
 Самое смешное, что он делал работы за других ребят-абитуриентов, они благополучно поступили, а Юре приемная комиссия объяснила, что он недостаточно подготовлен… Слава Богу, его папа, Аркадий Векслер, работавший с прославленным Энеем, был художником кино. Куда устраивают работать детей? К себе…
 
    В детстве Юра был очень смешной. Его сестра Лиана росла девушкой небесной красоты. Она играла на скрипке, танцевала, в нее были влюблены все поголовно. Глазунов сходил от нее с ума, торчал под дверьми с букетами – сумасшедший дом! Представьте себе Настю Вертинскую в молодости – особая красота, которую не портит ни старость, ни что другое. Лиана даже снималась в каких-то советских фильмах, все говорили: "Из Лианочки выйдет человек". А маленький Юра забивался в угол и четыре часа делал так: "Др-др-др-др-др-др-др…" У него спрашивали: "Юрочка, что ты делаешь?" – "Я еду". – "Куда ты едешь?" И он подробно рассказывал маршрут, а также то, что заметил по дороге. У него было невероятно богатое воображение, а у взрослых создавалось впечатление, что он – дегенерат. От него никто ничего хорошего не ждал.
 
    Семья получала ленг-лизовские посылки – Юра был вывезен в свое время вместе с блокадными детьми по "дороге жизни", его откармливали там, как всех детей-дистрофиков, вареной морковкой и киселем, на которые он не мог смотреть всю последующую жизнь… Рос он в послевоенном Ленинграде в Поварском переулке – там клубилось ворье.
 Мальчик Юрочка, голубоглазый, рыжий, с завиточками, хороший еврейский ребенок, в беретике с помпончиком, в кюлотах (штанишки, которые под коленками застегиваются), в белых гольфиках с кисточками, – этот мальчик был наводчиком у ворья. Он звонил в двери, если открывали – вежливо спрашивал какую-нибудь тетю. Если не открывали – сообщал ворам, что дома никого нет. Он свободно ботал по фене, знал все блатные песни и меня научил. Все пел: "А не ходите поперед тюрьмой…" Он был такой странный еврей – советский, послевоенный… 
 
   В их жилье в Поварском переулке помещалось чуть ли не девять человек в одной комнате. Кто-то спал на раскладушке, задвинутой под стол… Потом, когда построили ленфильмовский дом, папе дали прямо за забором Ленфильма квартиру. И папа устроил Юрочку на работу. Сначала он был учеником фотографа, потом фотографом, ассистентом оператора комбинированных съемок, затем стал оператором комбинированных съемок, ассистентом оператора-постановщика, потом вторым оператором и, наконец, дослужился до должности оператора-постановщика высшей категории. Заметь, без ВГИКовской бумажки. Он всегда повторял: "Оператор – профессия гу-ма-ни-тар-ная". Его очень любили актеры: Вася Ливанов, Виталик Соломин, Юра Богатырев, который постоянно бывал у нас в доме, Олег Даль обожал его… Как бывало на съемках? Режиссер говорил, что делать, но каждый актер подходил и спрашивал: "Юра, ну как?"
 
    Я никогда в кино так не играю, как в театре: в театре я сильнее значительно. Театр – моя профессия, мое дело; там место для мощнейшей энергетики, которой, слава Богу, я обладаю, но кино ее не передает:  экран как бы закрывает, опускает занавес между зрителем и актером. И потом, актер не владеет смыслом того, что происходит на экране… Но все мои главные киноработы связаны с Юрой. "Старший сын" был замечательным фильмом еще и потому, что привел к четырем свадьбам. Все намертво влюбились.
 
    Я была насмерть влюблена в Векслера – так, что во время съемок "Старшего сына" бросила Москву, МХАТ и поехала к нему. Я не имела никакого приглашения в театр, мы даже не были расписаны… Коля Караченцов на этой же картине женился на Люде Поргиной, Миша Боярский
 – на Лариске Лупиян, Коля Никольский тоже женился – не знаю, на ком. Мы все были молодые, здоровые, влюбленные; и, мне кажется, эта картина несет эту ауру, эти наши чувства.
 
    Потом был фильм "Женитьба", который Юра снял просто грандиозно. На "Оскара", я считаю, снят этот фильм. Любой кадр можно вырезать, переносить на полотно и вешать в любую картинную галерею: Третьяковку, Эрмитаж, Лувр… Успех моей роли, конечно, определил Юра.
 И еще одна замечательная работа – "Царская охота", где я играла Екатерину Вторую, за которую получила массу призов. Кстати, именно Векслер подсказал, что Екатерина всю жизнь говорила с акцентом, и я полгода утром и вечером, как молитву, слушала текст, который немка записала на русском языке (я вообще – ученица в этой жизни. Постоянно чему-нибудь учусь. Вот и сегодня выучила несколько слов на иврите: "ма питом?", "бокер тов", лайла тов", "тода раба", "ахава", "бесэдер гамур", "нахон меод", "кама зе оле?" *). Очень многие, посмотрев фильм, считали, что меня озвучил кто-то другой. Получился именно немецкий акцент – не польский, не английский, не другой. Я не люблю пародийности, а люблю, опять-таки,
 профессионализм: полгода занималась изо дня в день. Закон перехода количества в качество – мой любимый закон. Я – Рак, люблю глубину. И верхом ездила для роли Екатерины, занималась с тренером нашей олимпийской сборной – то есть, шла серьезная работа…
 
    Юра был человеком потрясающим. Несмотря на отсутствие высшего образования, он очень много знал. Закончил среднюю художественную школу, известную в Петербурге, замечательно рисовал, прекрасно разбирался в живописи. Сказать, что он был для меня мужем, мало: он был для меня отцом. У каждой женщины должен был духовный отец – человек, формирующий душу. Мне повезло. Переехав в Ленинград, я была такая легкомысленная, у меня свистел такой ветер в голове – по-моему, всем слышен был этот свист. Помню, спросила я как-то Влада Заманского: "Почему ты не приходишь ко мне в гости?" Он ответил: "Боюсь". Я поразилась: "Чего?" – "Боюсь прийти и увидеть тебя с книжкой", – сказал он. А теперь я дожила до того момент, как Рязанов сказал: "Я понял, что, по сравнению с тобой, ничего в поэзии не знаю", –       Эльдар Александрович, конечно, преувеличил… 
 
   Именно Юра определил мое отношение к миру: я его глазами стала смотреть на то, что происходит в кино, в театре, в жизни. Он был для меня всем. Вновь запинаюсь на слове муж: он сегодня может быть, завтра может не быть. Но существует нечто большее – человек родной по крови. Это родство, которое никогда не прекращается. Живут ли люди вместе, не живут ли, – они родные. Юра для меня был именно таким человеком… К сожалению, за полтора года до его ухода из жизни мы разошлись. Часто думаю: если бы я была рядом, он бы остался жить…
 
    Почему разошлись? Я не люблю об это говорить, но раз уже зашла речь… Все женщины делятся на жен и матерей. Одни мужа любят больше, чем ребенка, другие становятся сумасшедшими матерям. Я была сумасшедшей женой до тех пор, пока ни появился Митя. Но когда он появился, сразу стало ясно, что на первом месте – сын. Юра очень тяжело перенес мой выбор. Постепенно в доме возникла такая ситуация, что стало ясно: эти двое не могут сосуществовать в одной квартире. Мне нужно было оставаться с кем-то одним – и я осталась с более слабым: с ребенком.
 
    Могу честно сказать одно (я никогда не говорю неправды, поэтому у меня очень много врагов). Никогда мы не знаем, чья смерть на нас как подействует. Иногда кажется, что человека очень любишь, а он уходит – и ты его забываешь. А порой недооцениваешь человека, есть он – ну и есть, а уйдет – и тебе его не достает постоянно. Так получилось у меня. Каждое утро и каждый вечер, как нормальный, никому ничего не демонстрирующий человек (у нас-то с тобой разговор задушевный, обнаженная ведь натура), я читаю молитву. И дети мои это делают. Дня нет, чтобы утром и вечером я не вспомнила Юру, нет такой церкви, в которую зашла бы – и не поставила свечку за упокой. И здесь, в Израиле, поставила. До сих пор смотрю на мир его глазами – очень его мне не хватает. Все мне напоминает о Юре: круг, в который он меня ввел, интересы, домашний интерьер, библиотека, которую он начал собирать для Мити, город, который меня удерживает странным образом.
    Меня зовут в Москву – не могу уехать из Петербурга, где все связано с Юрой. И родственников его воспринимаю как своих собственных…
 
 
                                      НОВЕЛЛА ВТОРАЯ. РОДСТВЕННИКИ.
 
   …Двоюродные сестры Юры, племянницы, их мужья – Нина, Бася, Изя, Сеня, Мишка, Сашка – все тут. Вот ты предъявляешь претензии: звонила до поздней ночи в гостиницу, а меня не застала. А почему не застала? По одной простой причине. Я ехала сюда и знала, что в Израиле у меня – только Юрины родственники. Но, честное слово, я не успела дойти до гостиничного номера. Как только вошла в гостиницу, портье окликнул: "Крючкова? Вас к телефону!" Я взяла трубку и услышала: "Светка?" – позвонили девочки, которые выросли со мной в одном дворе. В нашем кишеневском дворе было восемь еврейских семей, две русские, одна украинская. Слева от нас жили тетя Бетя и дядя Изя, справа – тетя Полька Бликштейн, которую мы звали "селедкой". В ее племянника, Владика, который к нам в Кишинев, приезжал из Москвы, из столицы, мы все были безумно влюблены: такой красавец! Я его вчера увидела и
 обалдела: такой же красивый, только седой стал.
 
    Говорю: "Владик, помню, как я на тебя смотрела завороженными глазами, а ты толкнул скамейку, я села мимо, – и эта обида осталась у меня на всю жизнь. Я была в тебя влюблена, а ты выбил из-под меня скамейку…" Он ведь, оказывается, и не знал о моей любви… А вчера я была у девочек, ночевала у них, Лили-Сюзанны-Дорины; они накрыли замечательный стол: готовились. И мужья у них чудесные, дети дивные, все друга друга любят. Когда мы сели за этот стол, бывший москвич Владик поднял бокал и сказал первый тост: "За наше кишеневское детство, за улицу  Усющева, 37". 
 
   Такого второго двора, как у нас в Кишиневе, не было. Мы организовали собственный театр, устраивали представления, собирали взрослых и детей со всех дворов. Зрители рассаживались, мы открывали занавес… У нас была своя футбольная команда, мы играли в пионерский лагерь, моя старшая сестра считалась вожатой – мы полностью были на "самоокупаемости".
 
    Наш двор считался самым интересным, около него клубились остальные, вся жизнь концентрировалась вокруг. Тетя Поля, "селедка", которая умерла здесь, в Израиле, не имела собственных детей… Я вчера ночевала у Доринки, утром проснулась – пахнет тетей Полей: она всегда пекла, и Дорина с утра затеяла пирожок. Я спрашиваю: "Дука, ты помнишь, как тетя Поля пекла пирожок?" А для кого? Она раздавала его соседским детям. А у дяди Буки на окне стоял телевизор, повернутый экраном в сторону двора. Мы, дети, рассаживались снаружи на стульях и смотрели этот телевизор. Дядя Бука купил стол для пинг-понга. Для нас – мы все играли. Сколько было приколов!.. Дука выходила с утра, картавя, кричала "Кар-р"р!" – весь двор просыпался.
 
    Именно с тех пор я запомнила, что любой ребенок – "любочка", "рыбочка", "мамочка, съешь уже хлебочка с маслицем!". А в России – что? "Куда пошел, зараза? Заткнись" Надоел – отойди". Мой муж всегда спрашивает: "Что ты со всеми так долго разговариваешь?" Отвечаю:
"Саша, я же – с юга". Он говорит, что у меня вкус – как у мексиканской проститутки. Он прав: мне нравится все яркое, блестящее; я люблю разговаривать с людьми, люблю огоньки горящие, музыку зажигательную…
 
   Почему мне в Израиле хорошо? Конечно, страна неисчерпаема, каждый раз открываешь что-то для себя новое, но сейчас говорю не об этом. На каждом спектакле меня ждет сюрприз. К тому, что у меня были сюрпризы в прошлый раз, я уже привыкла. Думала, они уже кончились. Но не тут-то было. Вдруг ко мне в Хайфе подходит женщина: "Света, ты меня не узнаешь?" Я смотрю – до боли знакомое лицо: "Ради Бога, извините, не узнаю". Тут она достает фотографию, где мы втроем. Три подружки, стоим в лесу в городе Кишиневе. Я, Фанька Бейнер, которая здесь живет уже тридцать шесть лет, и Галя, которая живет в Ленинграде. Смешно, но я не узнала Фаню Бейнер, с которой мы учились, с которой мы жили рядом – сумасшедший дом какой-то! И вот я увидела себя на снимке – уже забыла, какой я была…
 
    Учительница здесь живет моя – преподаватель русской литературы и языка Раиса Моисеевна. Тоже пришла на спектакль. Я, кстати, была у нее хорошей ученицей. Раиса Моисеевна предрекала: "Светка, ты будешь артисткой". Я этого не помню, Фанька мне напомнила.
 
 Жаль, но я забыла, какой была в детстве. Как отрезало: не могу приехать в Кишинев, потому что там все чужое, как у Ахматовой: "люди, вещи, стены".Нас никто не знает, мы не туда попали, Боже мой! Приезжаю в Израиль – и попадаю в Кишинев моего детства, понимаешь? Здесь – все, что считала забытым, куда-то ушедшим. Но встречаются друзья, а ведь общая биография – и есть наша жизнь.
 
    Близкие люди вдруг стали мне рассказывать про меня, Я узнала, что к Сюзанке, замечательному доктору по прозвищу "Стена плача", весь квартал бесцеремонно ходит лечиться. Она ведь работает, приезжайте к ней в больницу, в поликлинику, – нет: они предпочитают идти домой. А самое главное, что еще жива тетя Ниночка – Сюзанина мама. Она говорит: "Светка, я помню, как заплетала тебе косички. Ты была такая маленькая…" А сейчас я обнимаю тетю Нину – ее голова мне только до груди доходит…
 
    У меня умерла мама, бабушка – я родоначальник своей семьи, за моей спиной никто не стоит. У меня никого нет: я держу на руках всю свою семью. А здесь, у вас, я вновь чувствую себя маленькой девочкой, меня называют "Светкой", а не "Светланой Николаевной".
 Конечно, мне в Израиле хорошо. И всякий раз, когда уезжаю, со мной случается истерика. В прошлый раз уехала, рыдая, и чувствую, что сейчас будет то же самое…
 
    Сюзанка у нас была золотая медалистка, поступила без всякого блата в медицинский институт. На вступительном экзамене написала обо мне сочинение под названием "Солнышко" – я тогда, пятнадцатилетняя, впервые постриглась – и была рыжая-рыжая… Такой у нас был уникальный двор. Вчера, когда я пришла на этот званный обед, собрались с соседних улиц… Кишинева. Они как-то умудрились сохранить дружбу. Какие дивные у них дети!
 
Сколько добра в их домах, тепла!.. Даже собаки добрые – члены семьи. Дука постоянно своей собаке Пицце говорит: "Ма питом? Бои-бои!" Есть же люди светлые, добрые, которым все удается. Дука мне вчера сказала: "Я встретила Алика в восемнадцать лет – и больше уже никогда никого не видела вокруг".
 
    Тридцать лет вместе прожили, дети выросли… А какие у них в саду растут лимоны с грейпфрутами! Хорошо: это – настоящая жизнь, которой должен радоваться человек. Я выхожу утром из спальни, где спала в Яночкиной комнате, а Дука идет навстречу, обнимает меня, целует: "Доброе утро, мамочка!" "Ласточка", "солнышко" – только на юге так говорят, понимаешь? Мне очень важно, чтобы меня приласкали, обняли, улыбнулись мне.
 
    В Израиле всюду продаются магнитики: две точки и улыбка от уха до уха – вот вам мое лицо. Я привезла сыну такой магнитик, там улыбка, кипа и надпись: "Don-t worry, be Jewish" (-Не печалься, будь евреем-). И Митька у себя в комнате повесил эту прелесть, эту суть израильского народа…
 
 
                                                     НОВЕЛЛА ТРЕТЬЯ. САША
 
   …Хемингуэй говорил, что у мужчины должны быть четыре жены: в процессе взросления человек меняется, и на каждом новом этапе ему нужны разные спутницы. О том, сколько мужей должно быть у женщины, Хемингуэй умолчал. Но у меня пока все идет закономерно: Юра был старше меня, Саша – младше на двенадцать лет. Мы с Сашей родились в один день, 22 июня, и оба – в год Тигра. Надо сказать, что всю жизнь я мечтала об одном: увидеть любящий взгляд моего мужчины, обращенный на детей, – и никогда этого не случалось ни с Юрой, ни с Сашей.
 
    Юра говорил: "Я люблю тебя больше, чем Митю". Саша говорит: "Я буду любить тебя, а ты люби своих детей". Но мне важно, что делает мужчина, а не то, что он говорит. Уж чего только я в жизни не слышала… Один режиссер восклицал: "Хотите, я стану на колени?" – "Станьте, вы будете сотый. Можете руки целовать, ноги – у меня это все было, мне всё целовали, включая песок, по которому я ходила". Слова меня не впечатляют, меня впечатляет только дело. Так вот, Саша занимается делом. Порой, даже слишком активно, в такие минуты говорю: "Вынь из одного места зонт и закрой его". А с другой стороны, муж – оптимист. Сейчас, например, он бесстрашно взялся за реконструкцию грязного страшного чердака, по которому ползали бомжи. В пятиэтажном доме, который входит в архитектурный ансамбль города, поднял на полтора метра конек, сделал крышу в двести метров, сто из них взял для нас двоих. И увлеченно занимается стройкой нашего собственного жилья. 
 
   В России очень трудно обеспечить по квартире каждому ребенку и себе элементарное пространство оставить. Пока что мы с Сашей живем в одной комнате: тут и книги, и компьютер, и постель. А наш младший сын гордо заявляет: "Я живу в гардеробной". Но сейчас все налаживается: Саша буквально с нуля отстроил ему квартиру в центре города, я, как последняя мещанка, своими ручками шила занавесочки, ламбрекены делала, косой беечкой подшивала. По этому поводу Саша даже купил мне к Новому году швейную машину (по-французски – "машина кудр". А "машина лаве" – стиральная).
 
 А к нашему будущему жилью муж подходит основательно: хочет, чтобы сауна у меня была, кабинет. К сожалению, окна у нас будут выходить в небо, иначе бы они портили фасад… У Саши масса специальностей. По образованию – музыкант, работал в оркестре барабанщиком. Если кто-то считает, что барабанщик – не музыкант, этот кто-то не прав. Еще Саша немножко играет на гитаре. Он ездит за мной на выступления – звук делает, свет выставляет, декорации. Кем он еще работал? Посадчиком металла в горячем цеху, матросом рыболовецкого флота, реставратором музыкальных духовных инструментов. Да, чуть не забыла: Саша работал барменом в ресторане – там, собственно, мы с ним и познакомились.
 
    Мы с Ларисой Гузеевой снялись в картине Хотиненко "Спальный вагон" и заработали по тем временам чуть ли не на машину. Возвращаюсь как-то домой – опять ребенок, опять плита… Звоню Лариске: "Гузеева, что будем делать? Деньги есть, а счастья нет". Как говорит мой сын, счастье есть, оно не может не есть… Гузеева отвечает: "Пойдем в ресторан. Как артистки оденемся, почувствуем себя людьми!" Я позвонила в замечательный закрытый ресторан – охотничий клуб, им владел один чудный еврей, который потом уехал в Америку. В зале было очень красиво, свечи зажигали, кого попало, не пускали. В общем, заявились мы туда с Гузеевой и Митей. Чтобы ребенок нас не отвлекал, я по дикому блату купила ему какую-то английскую мозаику. И вот мы сидим с Ларисой и говорим про наше, про девичье. Ребенку надоело все это слушать, он отправился гулять по ресторану. 
 
Я слежу за ним, как подсолнух за солнышком: куда Митя – туда и моя голова. Смотрю, разговаривает с каким-то мужчиной, тот с ним возится, чучела со стен снимает. Потом вдруг Митя подводит его к нам: "Мама, познакомься, это – дядя Саша". Я вообще всего боюсь, к незнакомым людям отношусь подозрительно, а тут как-то так получилось: крышу враз снесло. Пришел Саша, не ушел, и сразу резко стали мы с ним жить. Для меня, как ты понимаешь, самым главным было то, как он отнесся к Мите. Чучела снимал – ладно. 
 
Но у Мити были проблемы со здоровьем, и Саша к ребенку относился идеально, без тени раздражения. А потом я обнаружила, что беременна, а Саша был женат. Я решила так: "Почему бы мне такому любимому Мите не родить брата? Я же уйду рано или поздно. Не должен быть человек один на земле, это неправильно". И я из-за Мити оставила ребенка. А потом все сложилось замечательно. Сашу от жены я не уводила: они уже были практически разведены, только штамп оставалось поставить. Всю беременность я провалялась, прокололась гормонами, на сорок килограммов поправилась.
 
 Саша занимался Митей, они оба меня очень опекали. Помню, стояла зима, мои мужчины нарядили елку, на ней день и ночь горели гирлянды, а Саша кому-то чинил виброфон – музыкальный инструмент, издающий нежный сказочный звон. По утрам они в куртках (мне не хватало воздуха, окно было открыто настежь) входили ко мне в комнату, целовали пузо и говорили: "Веди себя хорошо, не мешай мамочке отдыхать", – и уходили по своим мужским делам. Когда родился мальчик, я предоставила мужу право назвать малыша. Саша сказал: "Саша!" Мне всегда нравилось это имя, даже Митьку хотела Сашей назвать… Чтобы не возникала путаница, Сашу маленького зовем Алексом, и это имя мне тоже очень нравится…
 
 
                                            НОВЕЛЛА ЧЕТВЕРТАЯ. АЛЕКС
 
   …Мои сыновья – от разных мужей, но оба они рыжие. На Ленфильме ходит замечательная шутка: "Если Крючкова родит от негра, у нее будет рыжий, голубоглазый мальчик". Дети удивительно похожи друг на друга. Когда-то давно в городе Ленинграде Сергей Юрьевич Юрский познакомил меня с замечательным детским психиатром Сашей Гольбиным, который сейчас живет в Чикаго. Тогда у меня не было детей, я очень хотела родить, но врачи не разрешали. Наконец, решилась, забеременела Митей, и Гольбин, уезжая, сказал: "Света, ты родишь ребенка того пола и того типа, какого хочешь, потому что у женщин с сильной волей получается именно так". Он уезжал 19 мая 1981 года, Юра в этот день попал с предынфарктным состоянием в больницу. А в августе я родила Митю. Мне предрекали девочку, а я знала, что будет рыжий мальчик.
 
    Я родила, врачи его поднесли и спросили: "Это кто?" Я ответила: "Это Митя!" И в эту секунду раздался телефонный звонок. Слышу, говорят: "У вас сын родился, но мы его еще не измеряли и не взвешивали", – Юра звонил. Я повернула голову – на часах было 18.30… А маленький тоже рождался сложно, и жизнь у нас была сложная. Когда малышу исполнилось три месяца, я с поездом "Комсомольской правды" уехала зарабатывать деньги на Дальний Восток. Саша остался с грудным ребенком. Они с Митей его кормили, поили, пеленали. А дальше события развивались драматично: 22 января 1991 года Митя попал на операцию в больницу – наши великие врачи девять лет не могли поставить диагноз, после его операции я поседела… За Митей нужно было ухаживать, я решила маленького на неделю отдать свекрови, Сашиной маме. Мы возвращались от свекрови в гололед, Саша сидел за рулем, на скорости в
 90 километров мы влетели в столб и машина разбилась вдребезги.
 
 Пострадала одна я… Надолго попала в больницу, таким образом, ребенок на три с половиной года оказался в чужих руках. Назад я получила такое, что поняла: это я не люблю. Представляешь, не люблю своего сына! Смотрю на него – стоит чужой мне человек. Чужой, не мой! Дурак с каким-то тупым взглядом. У свекрови ребенок получал по затылку, его били тапком, ремнем, веником…
 
    Я с тех пор их с мужем к себе на порог не пускаю, а Саша вообще говорит, что его мама умерла. Она плохой человек – несет зло детям… Итак, получив то, что получила, я закатала рукава – и началась работа. Во- первых, ребенок не выговаривал ни одной буквы – я стала заниматься с ним как логопед. Когда мы с Митей учили с ним предлоги, это был настоящий цирк! Мы ему объясняли, что такое "около", "под". Учу ребенка трех с половиной лет: "Сашенька, есть "под" и "над". Посмотри: над столом – абажур. Он – над столом". Становлюсь на четвереньки, лезу под стол: "А мамочка где?" Он отвечает: "Внизу", – и так полчаса.
 Говорил: "ковната", "транвай", ругался матом, стучал кулаком по столу: "А подать мне стопку водки!". Это было нечто…
 
   Сейчас он, конечно, совсем другой ребенок. Правда, тогда он был здоровее. Телом, но не душой… Алекс – безумно интересный мальчик. Обладает абсолютным слухом, учится играть на пианино, но – не гаммы пиликает, а регтаймы подбирает. Прекрасно соображает в компьютере, у каждого из моих детей есть свой электронный адрес. Пишет не очень грамотно, зато – философские тетради. Читать дает только мне: "Я все думаю, зачем человек живет? Наверное, все-таки, – для любви. Ведь, если бы не было любви, вся наша земля была бы одна большая, черная и грустная планета", – это в девять лет. Еще он пишет о том, что у него есть друзья, но они только так называются. На самом деле, он одинок. И дальше: "Когда сидишь один в комнате, твое сердце разрывается от холода и боли". Конечно, он мальчик тонкий. От осинки апельсинки не родятся: как бы его ни коверкала среда, он, все-таки, мой сын. Услышав однажды любую песню, тут же воспроизводит ее – нота в ноту. Великолепно успевает по английскому языку, у Митьки схватывает на лету. 
 
   Прошлым летом у меня полетели гастроли и сорвался круиз. Вместо того чтобы огорчиться, я так обрадовалась! Целый месяц провела с ребенком. А в январе вырвала десять дней, и на каникулах мы поехали в Дом творчества кинематографистов. Там на наше счастье бывшие ленфильмовские каскадеры, которым надо выживать в этой жизни, арендовали землю и сделали конюшню. Алекс буквально заболел: каждый день скакал на лошадях, вечером ходил их кормить, целовал, сушки носил, хлеб носил, ведра таскал… Мы вернулись в город, я тут же позвонила знакомым – он и здесь на лошадке поездил. Еще он хорошо рисует, учится в лицее при Мухинском училище. Единственное, что огорчает, – очень много болеет. После той жуткой истории…
 
                                 НОВЕЛЛА ПЯТАЯ. "КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК НАМ ДОРОГ?"
 
   … Мы много лет жили в квартире, не зная, что под ней – наглухо заколоченная комната ЖЭКа, где для чего-то хранится четыреста граммов ртути. Там содержание ртути превышало допустимое в двести пятьдесят шесть раз, у нас – в тридцать пять… Самое интересное, что, когда все обнаружилось, петербургские власти пихали нас обратно в эту квартиру. Нас заверяли, что уже все почистили, и жить там безопасно. Заступился за меня лишь Фонд русской поэзии. И Москва: Михалков, Говорухин, Ахеджакова, программа "Взгляд-; Иосиф Давидович Кобзон трижды давил на нашего губернатора, объясняя, что не следует женщину, к тому же – народную артистку, с двумя зараженными детьми пихать в эту страшную квартиру.
 
    Собственно, о чем шла речь? Раньше у меня была трехкомнатная квартира в центре города и теперь у меня трехкомнатная квартира в центре города. Они мне сделали лучше? Нет. Я не претендовала на хоромы, чего ж было нервы трепать? Два с половиной года мы жили на коробках… Нас буквально терроризировали: врывались, угрожали, слали письма, обещали передать дело в суд, в газетах писали про меня различные гадости, а Кирилл Юрьевич Лавров, художественный руководитель моего театра, всему этому способствовал. Чему ты удивляешься? Да, Лавров – плохой человек. А как мог хороший человек не пустить к себе ночевать меня с больными детьми?
 
    Я пришла, объяснила, что мы сбежали из зараженной квартиры, нам некуда деваться. Лавров выслушал и пообещал через две недели поговорить с губернатором. Да, но нам в тот момент негде было ночевать, а не через две недели… Он и сейчас делает все для того, чтобы я ушла из БДТ. Что ж, свои двадцать пять лет я отработала…
 
    А пока Саша строит наше с ним жилье. Ничего не боится – подводит под ведущие стены какие-то балки, сносит все углы – получается просторно, светло, неожиданно становится психологически приятно. Муж – и прораб, и дизайнер, и сварщик, и сантехник. Все делает своими руками, потому что никому не верит. У нас в стране исчез профессионализм, у нас кругом дилетанты. Кино снимает тот, кто достал деньги, а не тот, кто умеет снимать кино, и в строительстве – та же ситуация. Вот Саша и строит сам. Уже опыт имеет: вошел в квартиру, которую делал для маленького Алекса, выковырял все до балок и сделал с нуля буквально "конфетку". И в эту конфетку летом приедут родители невесты моего старшего сына Мити

                              НОВЕЛЛА ШЕСТАЯ. МИТЯ
 
   …Мой старший сын влюбился во француженку. Как многие русские школьники, он по обмену отправился в Париж. Сначала мальчик из Франции приезжал к нам, потом Митя поехал к мальчику, там познакомился со своей девочкой, целый год у нас висела ее фотография, после чего сын опять поехал в Париж. Остановился на неделю у девочки, ее родители не были против: они приняли его сразу. Оттуда Митя вернулся уже со своей любимой. С тех пор они бывают либо вдвоем в Ленинграде, либо вдвоем в Париже. Он девятого ноября уехал во Францию – я его видела один день после гастролей в Израиле – и только двадцать пятого января вернулся, а я – опять в Израиле. Так что, Митю я вижу только после Израиля.
 
    Девочка приезжает к нам в феврале, а летом прибудут знакомиться ее родители. Они звали меня к себе, но я предпочла, чтобы люди посмотрели, как мы живем, дабы не питали никаких иллюзий. Но, поскольку мне хочется с мамой поговорить по душам, я на старости лет начала учить французский язык. Илзе Лиепа смеется: "У тебя какая-то кухонно-бытовая тема". Рассказывает: "Иду по Парижу, вдруг на меня выскакивает араб с ножом". Отвечаю: "Куто. Нож на французском – "куто". Надеюсь, что к лету буду хоть как-то изъясняться – как иначе посекретничать с будущей родственницей? А сама мама девочки знает пять языков: латынь, греческий, французский, английский и немецкий. И начала учить русский.
 
    Что до Мити – у него и с французским, и с английским полный порядок. Языки он изучает самостоятельно, а также учится звукорежиссуре в питерском Гуманитарном университете профсоюзов. Когда сын влюбился, я, конечно, перевела его на заочное отделение. Он и работает – музыкально оформил оба моих спектакля. В частности, тот, с которым мы приехали в Израиль: "Ваша сестра и пленница". В программке так и написано: "звукорежиссер – Дмитрий Векслер". Всю музыку в следующем спектакле по замечательной пьесе Артура Фоггарта "Здесь живут люди" тоже сделал Митя. Он сочиняет музыку, пишет стихи по-английски, великолепно владеет компьютером, общается по Интернету с разными людьми из разных стран. Вообще Митя – интереснейшая личность, очень меня развивает и привязывает к этой жизни. Я знаю, что сейчас ему плохо: нет рядом ни любимой девочки, ни меня… Накупила им в Израиле кучу домашней утвари – может, пригодится…                                                                                                              
   Можно я прочту на французском языке стихотворение Жака Превера?
 Впрочем, как ты его передашь на письме… Какая жалость… Я обнаружила у Жака Превера стихотворение, которое Окуджава взял за основу – "Девочка плачет, шарик улетел…" А у Превера – то же самое, только – про цветы. Видишь, сколько увлекательного узнаю, благодаря моим детям?
 
   Вообще дети – безумно интересный мир. Не понимаю людей, считающих пустым занятием сидение с детьми. Это – такое творчество, такое вдохновение… Митя в два года нашел в грязи возле БДТ игрушечную сову. Она жива до сих пор, правда, мы сделали ей уже шесть пластических операций. А сын с тех пор собирает сов. Его любимую Филиппиночку девочка увезла в Париж, сейчас должна привезти – летают совы туда-сюда, занимая целый рюкзак.
 У пары сов недавно родился мальчик – маленький совенок. Зашиваю эти игрушки, стираю, одежду им вяжу, мама девочки тоже подключилась… И сейчас из Израиля везу очередной экспонат…
 
 
                               НОВЕЛЛА СЕДЬМАЯ. ПРОЩАЛЬНАЯ
 
   …Очень жаль, что не приезжаю в Израиль с поэтической программой. Я читаю стихи Марии Сергеевны Петровых – современницы Мандельштама-Цветаевой-Ахматовой-Парстенака, не публиковавшей свои стихи при жизни; женщины, которой Мандельштам посвятил свое лучшее любовное стихотворение. За эту программу, которая называется "Назначь мне свиданье", в конкурсе поэзии меня удостоили премии, которой я горда больше, чем всеми остальными моими наградами. Я бы с удовольствием приехала к вам почитать. Уверена, есть здесь кому слушать. Когда у меня спрашивают: "Где, в какой роли вы ближе к самой себе?", понимаю: я ближе всего к себе тогда, когда читаю стихи…
 
    …В очередной раз с большой грустью оставляю Израиль. Можно произнести тост? У нас была замечательная компания: Сергей Юрьевич Юрский с Наташей Теняковой, доктор Мозель со своей русопятой женой Людой Новокрещеновой, Юра Векслер со своей женой Крючковой и так далее. Доктор Мозель всегда поднимал бокал и говорил: "Я хочу выпить за великий русский народ и их мужей". Кстати, этот тост я произнесла в "Старых клячах". А Рязанов его вырезал. Жаль. Ты обратила внимание, кто в фильме на мне женится? Опять-таки, Иосик Лозовский – Рома Карцев. Знаешь, когда смотрю, как мы с девочками поем "Тум-балалайку", – мороз по коже. Рыдаю… "Штейт а бухер унд эр трахт, трахт ин трахт, а ганце нахт"

/КР:/
Экое чудо, эта Светлана Крючкова!!!!!! А стихи читает…. уму непостижимо… Не устаю её слушать, потрясающий человек и великолепная ЖЕНЩИНА! Совершенно замечательные рассказы!/
 

45


69 элементов 1,333 сек.