Как там произошло, что она улыбается, хотя одета не в красивое платье, а в хаки? Но она улыбается, она счастлива, жаркое израильское солнце умеет улыбаться также.
Я чувствовал гордость и сожаление одновременно, причем за одно и тоже.
Гордость за то, что моя девочка служит для этой страны. Сожаление о том, что этот мир таков, что моя девочки и другие девочки вынуждены служить для этой страны.
Всё это время, пока она ходила в форме, я знал, что с ней ничего не случится. Что с ней все будет хорошо. Но иногда червячок сомнения грыз меня, а что если вдруг…. Но я отгонял это дурацкое "вдруг", не желая ничего слышать.
Девочки должны жить. Девочки должны улыбаться.
Сегодня чьи-то девочки, чьи-то мейделе,чьи-то зайки были захвачены арабами. Мне страшно подумать, что с ними сделают люди, не умеющие сострадать, сожалеть, даже думать не умеющие…
Чтобы я, не приведи господь, сделал на месте их отцов? По состоянию здоровья и возраста меня не взяли бы в резервисты, даже если бы я долго и упорно просился.
Но я бы взял оружие и пошел сам туда, куда увезли мою девочку. Скорее всего я бы не дошел, скорее всего я бы был убит значительно раньше, чем дошел бы. Но если загробный мир существует, то я бы хотя бы смог ее снова обнять, погладить по рыжим волосам и успокоить.
Все хорошо, моя хорошая, папа тут. Папа тут. Улыбайся.
Александр Гутин
