Она родилась еще до революции в семье скромного еврея-аптекаря из Гродно. Повзрослев, уверовала в светлые идеи коммунизма, а попав в жернова «большого террора», до последнего считала свой арест случайностью и недоразумением. 20 декабря исполняется 110 лет со дня рождения Евгении Гинзбург, автора одной из самых страшных книг XX века — «Крутого маршрута».
Партия
Она родилась в семье Ревекки Марковны и Соломона Абрамовича Гинзбургов. Родители до революции держали в Москве аптеку, а после 1917 года перебрались в Казань. Надеялись, видимо, что революционная волна, смывавшая привычную жизнь, до Казани не докатится. Докатилась.
Пылкая еврейская девочка Женя увлеченно читает Маркса и Энгельса, восхищается героями революции и мечтает приносить пользу своей новой, свободной от царского ига стране. После школы поступает в Казанский университет на факультет общественных наук, потом переводится в Восточно-педагогический институт, изучает историю и филологию, много читает, активно участвует в студенческих мероприятиях. Гинзбург устраивается на работу в институт, преподает историю ВКП(б) и ленинизма, причем не только студентам, но и рабочим казанского мыловаренного завода. Подрабатывает воспитательницей в детском саду и параллельно пишет в газету «Красная Татария». Другими словами, становится истинным «ликвидатором» безграмотности, как тогда принято было говорить. В двадцать лет Женя Гинзбург знакомится с врачом Дмитрием Федоровым. Вскоре после свадьбы у молодой пары рождается сын Алексей. Брак, однако, вскоре распадется, а Алексей погибнет в 1941 году в осажденном немцами Ленинграде вместе с отцом.
Пока же на дворе 1930-й. Пединститут, в котором преподает Евгения Гинзбург, отправляет ее делегатом на партийную конференцию. Здесь она встретит своего будущего второго мужа, Павла Аксенова. Казалось бы, для советской власти Аксенов «свой»: выходец из крестьянской семьи, он быстро влился в ряды коммунистов и сделал блестящую карьеру. К моменту знакомства с Гинзбург он был уже председателем Казанского горсовета и членом Центральной ревизионной комиссии. Они поженились спустя два года после знакомства. Муж трудился на почетных постах, Евгения Соломоновна стала редактором газеты «Красная Татария». В 1932 году у них родился сын Василий. «И если бы мне приказали за партию жизнь отдать, — писала она позже в своих мемуарах, — я бы сделала это без колебаний не только один, но и три раза подряд». Гинзбург и Аксенов занимают видное место в партийной иерархии Татарстана, получают прекрасную квартиру, у них своя машина с личным водителем и домработница. Казалось бы, не зря Евгения Соломоновна так горела идеями социализма, не зря с таким пылом рассказывала своим студентам о становлении молодой социалистической страны.
Крах
1935 год стал переломным для всех. Убивают первого секретаря ленинградского комитета партии Кирова, что становится поводом для жесточайших чисток. Сталину, чей культ личности уже набрал обороты, давно хотелось «очистить» партию от самых пылких — уж слишком велика была вероятность того, что их вера в коммунизм и его личные планы могут не совпасть. Началась борьба с «врагами народа» не только в рядах неблагонадежных, но и среди самых верных и преданных. Полетели головы партийных деятелей, героев гражданской войны, заслуженных генералов, ученых, партийной номенклатуры. Евгения Соломоновна оказалась под ударом совершенно неожиданно. Арестовали одного из сотрудников ее газеты, профессора истории Ельфова, которого обвинили в троцкизме. Ельфов исчез. А над Гинзбург сгустились тучи: она ведь должна была распознать предателя в рядах своих сотрудников. С той же прямотой и честностью, с какой восхищалась советской страной, она отвергла все обвинения: ей все еще верилось, что это какая-то ошибка, недоразумение, что не могут поступать так с ней, известным преподавателем, влиятельным редактором, женой большого партийного начальника. Но надежды на то, что «вскоре все прояснится», не оправдались. Сначала Гинзбург сделали выговор за потерю политической бдительности, затем лишили права преподавать, исключили из партии и в конце концов, в феврале 1937-го, арестовали.
«Признаете ли вы себя членом контрреволюционной троцкистской организации?» — «Нет, я не признаю себя членом контрреволюционной троцкистской организации». Конец допроса. Этот диалог повторялся сотни раз. Некоторые допросы длились сутками — без сна, еды и воды. Следователи сменяли один другого. Гинзбург грозила им, продолжала наивно надеяться, что скоро все разрешится. От нее требовали сдать других «троцкистов». Евгения Соломоновна не сдавала и никого не оговаривала. Зато бывшие друзья и коллеги давали против нее показания, надеясь, что это поможет им спастись. А, возможно, и правда верили в заговор.
Приговор
1 августа 1937 года. Судебное заседание длилось семь минут — ни защитников, ни свидетелей. Статья 58, пункты 8 и 11. «Групповой терроризм». Приговор — десять лет в колонии строгого режима с полной конфискацией имущества и лишением гражданских прав на пятнадцать лет. Гинзбург повезло: почти всех, кто проходил по этой статье, расстреливали. Она ничего не знала о том, что происходит на воле. Не знала, что уже арестованы родители — за то, что вырастили «врага народа». Не знала, что стало с сыновьями. Не знала, жив ли еще муж, которого тоже забрали. Два года в одиночной камере. 730 страшных дней, которые дадут передышку после череды мучительных допросов и пыток. Здесь она будет постепенно осознавать произошедшее, начнет понимать, что это не ошибка, а закономерность. А потом ее отправят на Колыму — через страшные пересылки, тюрьмы, лагеря, замурованные вагоны. Она увидит свою родину совсем другой — раздавленной сталинской машиной террора, унижения, насилия.
Минус 40. Лесоповал. Хрупкая, изможденная месячной пересылкой Евгения Соломоновна выживает с большим трудом. 100 граммов хлеба в день. Много раз она была на грани жизни и смерти. Спасали редкие дни работы на кухне. Иногда поручали убирать барак — Гинзбург почему-то нравилась «бригадирше»-уголовнице. Позже ее обвинят в том, что и в лагере она предпочла элиту, что в ее книгах бывшие крестьяне, рабочие, пролетарии — просто статисты, схематичные и безликие. Обвинят в том, что, еще будучи на свободе, нисколько не переживала, когда узнавала о массовых арестах людей из низших классов, что болью стали отзываться лишь аресты «своих».
Последние годы срока она работала медсестрой в лагерной больнице и воспитательницей в детском саду, что для бывшей политзаключенной было чудом. Здесь же она познакомилась с врачом Антоном Вальтером, немцем по происхождению, с которым прожила оставшиеся годы ссылки. Гинзбург добилась, чтобы сыну Василию разрешили приехать к ней. Жизнь, пусть и ссыльная, стала напоминать нормальную. Однако по стране прокатилась новая волна репрессий, которая смыла и это зыбкое счастье.
Евгению Соломоновну снова арестовали, на этот раз всего на месяц. После второго ареста с работой не везло, от голодной смерти спасали частные уроки и пациенты мужа, которые были наслышаны о бывшем заключенном Вальтере, умевшем лечить лучше, чем в советских клиниках. Но Гинзбург не сдается: сына Васю надо доучить в школе. В 1952 году ее восстановили в гражданских правах, правда, лишь в пределах Колымы — для всей остальной страны она оставалась бывшей «зэчкой», отсидевшей свое, но не реабилитированной. А в 1953 году все повторилось — снова аресты, раскрытые заговоры, сотни «врагов народа». Она опять вздрагивает от каждой проезжающей под окнами машины, ждет, что вновь арестуют. Но в самый разгар нового террора Сталин умирает.
Страна затихла после бури, с трудом приходя в себя. В 1954 году Евгении Соломоновне удалось реабилитироваться и даже восстановиться в компартии по собственному желанию. Она и теперь верила в случайность своей трагедии, в то, что дело партии и сталинский культ личности не имеют между собой ничего общего. Реабилитировали и Антона Вальтера. Пара переехала во Львов. Однако на свободе третий муж Гинзбург прожил всего пять лет: в 1959-м его не стало. Подорванное ссылкой здоровье подвело — вернулась лагерная цинга. Евгения Соломоновна пишет статьи в журнал «Юность», преподает и берется за мемуары. Она мечтает переехать в Москву, но, несмотря на полную реабилитацию, вернуться в родной город сможет лишь в 1966 году.
«Крутой маршрут»
В лагере она спасалась тем, что старалась наблюдать за внутренней жизнью как бы со стороны, отстранившись. Теперь, уже во Львове, стала записывать свои наблюдения — так появилась жесткая книга «Под сенью Люциферова крыла», изобличавшая преступления Сталина. Но тут снова «началось», и Гинзбург испугалась. «Сожгла. Испугалась и все сожгла», — рассказывала позже она. Но не забыла.
Спустя некоторое время она снова села писать. На этот раз обошлась без общих критических замечаний, многое смягчила. И все же написала одно из самых ярких и страшных свидетельств того времени. Рукопись своего романа «Крутой маршрут. Хроника времен культа личности» отправила в журналы «Юность» и «Новый мир» в середине 60-х. Там ее любили и знали, там публиковали ее статьи и воспоминания: «Так начиналось. Записки учительницы», «Единая трудовая», «Студенты двадцатых годов», «Юноша». Но «Крутой маршрут» оказался совсем другой книгой. В нем не было ни романтики становления новой страны, ни интересных педагогических наблюдений, ни рассуждений о системе образования. Здесь было свидетельство массовых преступлений — такое беспощадное, что, даже несмотря на изрядно ослабевшую хватку властей, опубликовать его никто не решался. Рукопись отправили в архив института Маркса-Энгельса-Ленина с формулировкой «может пригодиться для изучения истории партии».
Книгу осудил Твардовский: «Она заметила, что не все в порядке, когда стали сажать коммунистов. А когда истребляли крестьянство, она считала это вполне естественным». Его оценка стала препятствием для публикации романа в «Новом мире». Но «прервать» «Крутой маршрут» было уже невозможно. Рукопись переписывали, перепечатывали, передавали друг другу подпольно, кто-то надиктовал ее на магнитофонную пленку. Каким-то невероятным образом книга «уплыла» на Запад. В 1967 году в Италии выпустили два тиража «Крутого маршрута»: на русском и итальянском языках. Отрывки из книги читают на ВВС, ее перепечатывают в Германии. Гинзбург пугает такая шумиха, но сжечь уже ничего нельзя. Можно только дать интервью, чтобы заявить: книга опубликована без ведома автора.
Тем временем «Крутой маршрут» начинает жить своей жизнью. По свидетельствам того времени, он разошелся в самиздате так широко, что его подпольный тираж вполне мог превысить самые большие официальные выпуски. Но в Союзе книгу по-прежнему не издают. Печатают новые статьи и воспоминания Евгении Соломоновны, даже отпускают ее в Европу (к тому времени ее сын, Василий Аксенов, становится всемирно известным писателем и отправляется в путешествие вместе с матерью), где она встречается с Марком Шагалом, Виктором Некрасовым, Генрихом Беллем.
Воспоминания об аде, в котором она провела 18 лет, не отпускали Гинзбург до конца жизни. Ей часто становилось страшно, часто казалось, что вот сейчас снова постучат в дверь. «Рецидивы страха, — впрочем, не доводящие до отречения от прошлого, от друзей, от этой книги, — я порой испытываю при ночных звонках у двери, при повороте ключа с наружной стороны», — признавалась она.
В очередной, и последний, раз беда пришла с другой стороны. Врачи поставили страшный диагноз: рак груди. Долгое время она боролась с болезнью в одиночестве, не желая тревожить близких. Болезнь быстро отнимала и без того подорванные силы. Она умерла в 1977 году, пережив и репрессированных родителей, и троих мужей, и старшего сына. И так и не дождавшись публикации своей главной книги на родине. Это произошло через 11 лет после ее ухода. Только в 1988 году власти наконец позволили опубликовать «Крутой маршрут», уникальную «хронику времен культа личности», которую почти два десятка лет читали тайно, под полой.
Материал подготовила Алина Ребель
