Leonid Nevzlin
Монолит начальства, столь привычный во всех сферах российской действительности, от политики до церкви, дает трещину.
Чем ниже спускаемся, чем менее публично – тем меньше пестуемого властью единства.
Заседание Мосгордумы на днях. Два депутата-коммуниста люто за войну (Максимов и Савостьянов), их собственные коллеги по фракции, Ступин и Тарасов, – резко против. Пример, может быть, и маленький – но показательный.
Псковский митрополит Шевкунов приветствует войну. Простые священники в приходах мрачно молчат. Чем глубже – тем тише.
В Белгороде водители вешают Zигу на стекла – партизаны без Z им прокалывают шины.
Редкий день в редком городе проходит без пикетчика против войны. Полиция яростно накидывается – но никакого одобрения у прохожих такая агрессия не вызывает.
Страх – есть. Понимание, что посадят, есть. Поддержка? Ее не видно.
В Воронеже сеть кондитерских выпускает печенье с Z. Но продажи их не растут, а реплики руководства фирмы похожи на отчаянные уверения. Зачем уверять, если всенародная поддержка и так?
В Костроме в центре города поставили большую Zигу – но ее вскоре повалили, хотя и висело объявление о том, что она под током.
Трупы приходят по всей России. В администрации Республики Алтай сына сотрудницы хоронили всем коллективом. Все всё понимают – сделать ничего не могут. В Ненецкий округ приехал труп сына замгубернатора. Пропаганда оставила незамеченным.
Героев войны делают из других, неизвестных, незаметных. Герой-ноунейм, чтобы меньше скорби, больше пафоса. Идеальный портрет солдата: закрытое маской лицо. Такие – на баннерах. Имя его неизвестно, подвиг – тоже. Никто не говорит, за что дают звания героев. И никто не спрашивает. Дураков нет.
Но десятки тысяч убитых и раненых уже не скрыть. Какой страх сильнее – перед властью или за жизнь?
Качественного перелома нет. Война держится на страхе. Частично – на жадности тех, кто едет туда заработать (награбить). Но эта мотивация – редкая.
Потому пропаганда будет нарастать. К 9 мая – крещендо. Истерия, помноженная на страх. Прогнозировать развитие событий (кроме усиления репрессий) не возьмется никто, но война, как эрозия, разъедает глубинные аполитичные слои общества.
И время работает против власти.
