Автор: Леонид Спивак
Переводчики — почтовые лошади просвещения.
А. С. Пушкин
Весной 1826 года в Санкт-Петербурге случилось нечто из ряда вон: по приказу Святейшего Синода сожгли …Библию. Тысячи увесистых томов в красивых переплетах, сделанных с любовью и тщанием, бросили в огонь – дабы простой народ (интересное объяснение своему варварству) не соблазнился текстами Писания.
Не все псалмы – Давидовы
…Эта драматическая страница русской истории связана с ныне почти забытым именем Герасима Павского, выдающегося ученого, лингвиста и просветителя. Жить ему довелось в не лучшие времена (впрочем, времена всегда так себе, их и не выбирают) – вступив в конфликт с сильными мира сего, что на Руси никогда не приветствовалось, он дорого заплатил за свое стремление стяжать истину.
Родившись 4 марта 1787 года в семье сельского дьякона в Лужском уезде Санкт-Петербургской губернии, Герасим Петрович Павский уже десяти лет отроду по воле отца начал свою священническую карьеру. Выбор, как выяснится в будущем, снайперски точный – богословие оказалось его судьбой и предназначением. Вначале он окончил Александро-Невскую семинарию, а затем поступил в только что созданную Санкт-Петербургскую Духовную академию. Вот здесь-то и проявилось его необычное для здешних мест и нравов увлечение – особая любовь к еврейскому языку.
В дипломной работе «Обозрение книги Псалмов, опыт археологический, филологический и герменевтический» вчерашний студент первым из русских ученых выдвинул идею о том, что значительная часть псалмов Псалтири не принадлежит царю Давиду – как полагал Павский, тщательно исследовав предмет, псалмы составлены разными лицами и в разное время. Но в ту пору (как, собственно, и в наше время) любое мнение о Библии, расходящееся с каноном, воспринималось настороженно – чтобы настаивать на нем, требовалось немалое мужество.
Сам Герасим Павский, которого после окончания Духовной академии оставили на кафедре преподавать иврит, вспоминал: «Язык я узнал наилучшим образом, как никто не знал из моих соотечественников и даже из чужеземцев… Удалось узнать много, что противно толкованию наших мудрых толковников. А думать противно нашим толковникам беда, великая беда!»
Язык разврата и театра
После изгнания Наполеона образованная часть русского общества жаждала особых культурно-просветительских инициатив.
В декабре 1812 года по указу императора Александра I в Санкт-Петербурге было учреждено Библейское общество – с целью перевода Писания на разные языки и распространения его среди населяющих Россию народов. Президентом общества был избран друг царя, министр духовных дел и народного просвещения князь А. Н. Голицын.
…Сейчас в это трудно поверить, но в России еще относительно недавно Библии на русском не существовало, а богослужения велись на малопонятном простым людям старославянском. Скажем, Пушкин, да и сам Александр I прочли ее по-французски. Поэт Василий Жуковский, находясь в Германии, тайно пытался переводить Библию на русский, что по тем временам считалось опасным вольнодумством.
Церковная верхушка всячески противилась переводу на «простонародный» русский. Сама мысль о распространении текстов Писания среди крестьянства и мещанства казалась злостной крамолой – по мнению иерархов Церкви это могло уронить авторитет слова Божьего. Как будто истинно верующий должен быть в чинах, смешно, ей-богу.
Но особой ненавистью к инициативам Библейского общества отличался адмирал А. С. Шишков, в ту пору президент Российской академии. Добиваясь закрытия общества, Шишков писал:
«Обучать грамоте весь народ или несоразмерное числу оного количество людей принесло бы более вреда, чем пользы. Наставлять земледельческого сына в риторике было бы приуготовлять его быть худым и бесполезным или еще вредным гражданином».
Шишков считал «кощунством» перевод сакральных старославянских текстов, «языка духа», на современный русский – «язык разврата и театра». (Получается, что этот Шишков, как унтер-офицерская вдова, сам себя высек, припечатав родной язык как вульгарный и «бездуховный»).
Рука еврея
Но, несмотря на интриги ревнителей Святой Руси, работа над переложением Библии на литературный русский язык всё же началась. Столь важный для отечественной культуры труд растянулся на годы – наибольшее сопротивление, конечно, испытывал Павский, ответственный секретарь Библейского общества, который продолжал настаивать, что переводить Ветхий Завет необходимо с древнееврейского. Православие же признавало только Септуагинту – древнегреческий (александрийский) перевод Писания, с которого впоследствии были сделаны переводы на старославянский.
Но протоиерей Павский, истинный радетель богословской науки, твердо стоял на своем – переводы нужно делать напрямую с оригинала, ибо греческие и церковнославянские тексты содержат множество ошибок и искажений.
Иврит, как известно (по причинам идеологическим, а проще говоря из-за государственного, да и бытового антисемитизма), в Государстве Российском был полузапрещен, его замалчивали, будто этого явления культуры вовсе не существовало.
Как это ни смешно, но идея признания иудейских текстов в качестве подлинного языка Библии …приводила в бешенство Митрополита Филарета, который как-то написал, что «самой принужденностью состава слов и смысла [чтение это] обнаруживает повреждение текста, в котором не без причины можно подозревать неблагонамеренную руку еврея, искавшего средства уклоняться от силы пророческого свидетельства о распятии Господа».
Упертого славянофила бесило и то, что идея перевода Библии на русский (как и сама идея Библейского общества), пришла из Англии, «гнездилища всех ересей, сект и революций».
Вообще о состоянии умов охранителей народной нравственности можно судить по инициативам известного литератора М. Л. Магницкого, еще одного из противников русского перевода Библии. В 1819-м его послали, с правами попечителя, ревизовать Казанский университет. Так вот, в своем беспрецедентном по торжествующей глупости отчете он обвинил руководство университета в «безбожном» направлении преподавания и предлагал «торжественно разрушить» само здание университета (!).
В результате по доносу этого «культуртрегера» были уволены лучшие профессора, а преподавание римского права заменили изучением Кормчей книги. Магницкий, не стесняясь обвинений в мракобесии и отсталости, предлагал уничтожить предмет философии в российских университетах, а перевод Ветхого Завета с иврита называл «соблазнением в жидовство».
Ничего не напоминает?
Православные жгут Библию
…Однако Герасим Павский, человек идеи и твердого характера, шел свои путем – он, ко всему прочему, первым в России создал грамматику еврейского языка для учебных заведений и некоторое время был законоучителем в Царскосельском лицее. Пушкин и другие лицеисты, вспоминая учительство Павского, отзывались о нем с неизменным уважением.
Став одним из директоров Библейского общества, Павский занимался переводами с иврита и окончательным редактированием текстов Ветхого Завета. Главной целью своей жизни он считал сохранение не только структуры оригинала, но и эмоциональной выразительности древних текстов.
К 1825 году Павский сотоварищи успели закончить русские переводы, до книги Руфи включительно.
1825-й, как известно, вошел в историю России подвигом декабристов и восстанием на Сенатской площади. При Николае Первом, жестоко подавившем бунт и разгромившим декабристское движение, политический климат в стране резко поменялся. Мракобесие вошло в силу, сбылись мечты Шишкова с Магницким – Библейское общество было закрыто. Более того, ортодоксы-буквоеды из Синода добились от императора «Указа об охранении книг Священного Писания в настоящем их виде неприкосновенными».
Ко времени этого высочайшего указа тираж в пять тысяч экземпляров Ветхого Завета на русском, отныне запретный, был уже отпечатан.
Синод, ничтоже сумняшеся, немедленно распорядился уничтожить все пять тысяч экземпляров.
Кажется невероятным, но это все-таки произошло – результат титанического, кропотливого труда варварски сожгли, словно в кромешные времена Савонаролы. Позорная акция (через сто лет здесь будут жечь иконы и храмы, а в культурной Европе и великие книги) происходила в начале 1826 года, в печах кирпичного завода Александро-Невской лавры.
Представляете себе это ночное аутодафе?
Православные (так и хочется сказать «православнутые»), осенив себя крестным знамением, на тачках подвозят священную Книгу книг и бросают в огонь все пять тысяч образчиков величайшего культурного наследия! Вот уж кто настоящие кощунники…
Мокроступы и тихогромы
Главным же поборником чистоты русского языка был некто адмирал Шишков, который называл старославянский «исшедшим из уст Божиих». Президент Российской Академии в пылу полемики, видимо, подзабыл, что церковнославянская Библия – все же перевод еврейского изобретения.
Пушкин, находясь тогда в кишиневской ссылке, едко высмеивал шишковский новояз: «шаротык» (бильярдный кий) и «топталище» (тротуар), эти неуклюжие попытки адмирала полностью искоренить из русского языка слова западноевропейского происхождения. Среди других филологических изобретений Шишкова дошедшие и до нас в качестве казуса «мокроступы» (то бишь калоши) и даже, господи прости, «тихогромы» (фортепьяно). Ну а в довершение еще одно яркое свидетельство редких филологических способностей г-на Шишкова, то бишь – восхитительное слово «колоземица» (атмосфера).
Лысенковщина, как выяснилось, имела своих предшественников.
Эти уродливые лексические выверты, слова-инвалиды, были бы, в сущности, безобидны (мало ли кому медведь на ухо наступил), но Шишков, к несчастью, возглавляя цензурное ведомство, объявил настоящую войну русскому языку, запрещая «чуждые веяния» и не считаясь с естественными заимствованиями, которых полно в любом языке.
Василий Жуковский, называвший Герасима Павского «другом просвещения», в 1826 году рекомендовал образованного священника и педагога в качестве законоучителя самому наследнику, цесаревичу Александру Николаевичу, будущему императору Александру II.
По прошествии многих лет царь-освободитель с благодарностью вспоминал его уроки. Однако недреманное око иерархов-ортодоксов вскоре узрело «западную ересь» и здесь – по настоянию Санкт-Петербургского митрополита Серафима и Московского Филарета «сторонник рационализма» Павский был уволен (получается, что перед поповским волюнтаризмом был бессилен и сам монарх, и здесь всего один шаг до теократии).
По свидетельству современников наследник и его сестры прощались с отцом Герасимом со слезами на глазах. В дневнике Пушкина в феврале 1835 года появилась запись:
«Филарет сделал донос на Павского, будто бы он лютеранин. – Павский отставлен от великого князя. Митрополит и синод подтвердили мнение Филарета… Жаль умного, ученого и доброго священника!»
Но и этого показалось мало – Павского еще и отстранили от преподавания в Духовной академии, сохранив за ним чисто номинальную должность при церкви Таврического дворца. Но такого человека, мономана, одержимого своей целью, трудно было остановить: на протяжении почти двадцати лет, нарушая царский указ, он тайно работает над переводом Нового Завета на русский.
Богословский подвиг
На склоне лет Павский в своей автобиографии вспоминал о работе над переводом, о колоссальном труде, деле его жизни:
«В богословии я должен был лицемерить, лукавить, притворствовать, а здесь – говорить правду, и только изредка, чтобы не оскорблять лукавых, промалчивать».
Некоторые исследователи сравнивают его работу с подвигом Иеронима, который в VI веке перевел на латынь всю Библию. Пушкин писал в своем дневнике:
«Павского не любят. Шишков, который набил академию попами, никак не хотел принять Павского в числе членов за то, что он, зная еврейский язык, доказал какую-то нелепость в «корнях» президента».
Поэт имел в виду книгу Шишкова «Славянорусский корнеслов», в которой тот утверждал, опровергая Павского, что, дескать, русский язык – первооснова мировых языков.
Павский же, в отличие от самодеятельных и необразованных волюнтаристов, держался, будучи зачинателем русской библейско-исторической школы, строгих принципов. Основой Святого Писания он считал иудейские масоретские рукописи.
Слово «масорет» происходит от ивритского מסורה, масора, что означает «традиция». Еврейские ученые-книжники в школах масоретов из поколения в поколение с особым тщанием переписывали священные тексты. А чтобы при переписывании случайно не вкралась мельчайшая ошибка, в каждом книжном свитке подсчитывались слова и буквы.
Так, количество букв в Пятикнижии Моисеевом равно 305607, в прочих книгах — 846600, а сумма букв всего Ветхого Завета составляет 1152207.
Такой маниакальный перфекционизм и невероятное усердие книжников-масоретов могут показаться излишними, но именно благодаря им мы и по сей день располагаем надежным и достоверным текстом Библии.
А поскольку древнееврейский язык постепенно выходил из употребления и в ежедневном обиходе не использовался, масореты выполнили еще одну колоссальную, нечеловеческую работу, снабдив все слова Книги знаками гласных звуков. Это было необходимо, поскольку в иврите графически изображаются только согласные. Современный человек всецело обязан масоретам, ибо сегодня мы знаем, как произносились слова в библейские времена…
Иеромонах в погонах
…В конце 1841 года на имя иерархов Русской Православной Церкви поступил анонимный многостраничный донос, подробный и велеречивый. Как позднее выяснилось, автором его был иеромонах Агафангел, будущий архиепископ Волынский. Доносчик с притворным гневом фарисея резюмировал:
«Змий начал уже искушать простоту чад святой православной церкви и конечно станет продолжать свое дело, если не будет уничтожен блюстителями православия…».
Речь шла о новых переводах Павского с иврита. Выяснилось, что еще во времена преподавания отца Герасима в академии, студенты записывали его лекции, а затем размножали их литографским способом. Эти литографированные экземпляры раздавались самым близким людям по предварительной подписке, но спрос на историко-филологические лекции «ученого священника» всё возрастал и возрастал.
После того как к делу подключился обер-прокурор Синода граф Н. А. Протасов, в отношении Павского было начато следствие. Комиссию возглавил его давний недоброжелатель митрополит Филарет Московский.
Пушкин в дневнике отзывался о нем как о «старом лукавце», а историк С. М. Соловьев писал, что Филарет хитростью «мог превзойти самого ловкого иезуита».
Отцу Герасиму учинили суровый допрос. Вставили в вину перевод Песни Песней «в рационалистическом духе», но были обвинения и посерьезнее: Павский, дескать, назвал книгу Ионы «повестью» и располагая еврейские тексты, не следовал порядку, в котором они расположены в Ветхом Завете, руководствуясь принципом хронологии.
Иеромонах Агафангел донес начальству, что, мол, там, где слово «Мессия» всегда передавалось как «Христос», Павский перевел «Помазанник», что, возмущается иеромонах, является «умолчанием имени Иисуса Христа в Пророчествах» и потому представляет собою «злоречие древнего змия».
Разумеется, комиссия не стала обвинять подследственного в незнании библейского языка, ибо тут мог бы приключиться досадный конфуз – для инсинуаций такого рода потребны знания, каковых у этих решительных и строгих судей отродясь не было. Преступление Павского заключалось в преподавании и распространении перевода с иврита, противоречившего догматам православной Церкви. Ибо эти переводы недвусмысленно демонстрировали, что «свидетельства Ветхого Завета о пришествии Христовом» являются подлогом – в пророческих книгах речь идет о совсем другой эпохе.
Так, у пророка Исайи, согласно толкованию Павского, говорится об избавлении еврейского народа, а вовсе не о пришествии Христа, а в книге Иоиля – не об «излиянии святого духа на апостолов», а о «предречении иудеям Божьего благословения».
Филарет лично трижды допрашивал протоиерея, вырвав у него покаянные письменные признания.
«Дело Павского, – писал через семьдесят лет профессор Санкт-Петербургской Духовной академии И. Е. Евсеев, – вызвало темные силы доносителей, и при чтении его, например, в митрополичьем архиве, получается впечатление, будто находишься в душной атмосфере сыскного отделения».
От заточения в отдаленный монастырь Павского спасло лишь то, что он был давно «отставлен от преподавания» и не имел отношения к распространению своих лекций.
Как выяснило следствие, экземпляры его переводов обнаружились не только у студентов, но и у архиепископов Литовского, Тульского, Курского, Саратовского, Харьковского, да и множества других духовных лиц (!)
Мало того, они даже попали в Соединенные Штаты Америки! И вот тут началось обширное дело об изыскании и изъятии во всех епархиях «испорченных еврейских текстов».
Так во второй раз научные труды Герасима Павского были приговорены к сожжению…
За два месяца до смерти Пушкин написал Чаадаеву:
«Что касается духовенства, оно вне общества, оно еще носит бороду. Его нигде не видно, ни в наших гостиных, ни в литературе, оно не принадлежит к хорошему обществу. Оно не хочет быть народом. Наши государи сочли удобным оставить его там, где они его нашли. Точно у евнухов – у него одна только страсть к власти. Потому его боятся… Религия чужда нашим мыслям и нашим привычкам, к счастью…»
Он один стоил Академии
Остаток дней Герасим Павский жил уединенно и в общественной жизни не участвовал. Углубленно занимался безопасной областью науки – русской филологией.
Итогом его кабинетного затворничества стала публикация «Филологических наблюдений над составом русского языка», которая вышла в четырех томах в сороковые годы. За этот гигантский труд он удостоился премии Академии наук, но в саму Академию его избрали лишь в 1858-м, когда на престоле уже восседал его воспитанник Александр II.
Как сказал Белинский, гонимый Павский «один стоил Академии».
Уже сильно немолодой Герасим Петрович тоже недвусмысленно высказался по поводу своего позднего членства в Императорской Академии:
«Не делали академиком пока работал, а сделали, когда уже не в силах продолжать ученые занятия». Хорошо хоть не посмертно, и на том спасибо.
Умер Павский 7 апреля 1863 года, а в его бумагах нашли неоконченную объемистую рукопись под названием «Материалы для объяснения русских коренных слов посредством иноплеменных». Это был первый опыт создания этимологического словаря в России.
В 1876-м, через семь лет после смерти Павского и с соизволения императора Александра II издана наконец Библия на русском, та самая, которой пользуются и по сей день. По настоянию Филарета Московского русский перевод с иврита был сделан не дословно, как того хотел Павский, а «приведен в соответствие» с привычными древнегреческими и церковнославянскими переводами.
Но даже это, «компромиссное», издание русской Библии вызвало протест консерваторов. Ректор Санкт-Петербургской Духовной академии епископ Феофан был настолько убежден в порочности «новомодной Библии», что надеялся довести это «синодальное сочинение» до «сожжения на Исаакиевской площади», сетуя: «Совсем все обмасаретились, отпротестантились… Помилуй нас, Господи! Гибнет Православие».
Как видите, синодальная истерия власть предержащих церковников преследовала ученого и подвижника Павского и после смерти…
Какая, однако, ирония: многолетний гонитель Павского, митрополит Филарет Московский (Дроздов), был канонизован Русской Православной Церковью, и в 1994-м его мощи перенесли в храм Христа Спасителя, главный собор официального православия.
Зато место захоронения Герасима Петровича Павского на кладбище Фарфорового завода в Санкт-Петербурге со временем было утрачено…
фото: Герасим Павский,Topfoto/FOTODOM
