Кошка меня раньше не то чтобы не любила. Просто игнорировала. Лет десять.
Я ей отвечала взаимностью.
Так мы и жили в одной квартире, не замечая друг друга, иногда пересекаясь на кухне.
Изредко я ловила на себе ее равнодушный и презрительный взгляд и понимала, что в ее системе ценностей меня даже нет или являюсь совершенно лишним звеном.
Не кормлю, горшок не убираю. В ответ она не позволяла себя гладить и никогда не мурлыкала. Нет, даже не кусалась при попытке прикоснуться к ней. Просто брезгливо отклонялась и убегала.
Летом она захандрила. Перестала есть и орать. Забивалась в шкафы и спала. Шерсть клочьями висела на ней. Глаза помутнели. Стало понятно, что кошка собралась подыхать.
Повезли в ветеринарку.
Рак. Всех шести сисек и еще там чего-то.
«Хотите, можем попытаться ее спасти? Гарантии никакой. Три операции и химия.»
Озвучили примерный ценик. Я вздрогнула. Охренела. Посмотрела кошке в глаза… и решила, что не буду ее спасать. В моей системе ценностей она являлась не настолько важным звеном.
Пришла домой. Рассказала ситуацию. Озвучила сколько стоит ее спасение, без гарантит такового. Сказала что я против… Это очень дорого.
Ночью меня разбудила младшая дочь. Огромные глаза, полные слез. «Ма, я не буду себе ничего просит, не надо мне одежду покупать, Ма. И давай мой планшет графический продадим. Ма. И на завтраки в школу мне не надо. Ма. Я свои рисунки попробую продавать, рисовать на заказ. Ма. Не надо мне подарок и отмечать день рождения. Ма. Но давай кошке сделаем операцию. Ма…»
В ее системе жизненных ценностей кошка была … где-то рядом со мной. Не хочу даже думать до или после меня.
«Ты понимаешь, что она может не выдержать операцию? Она в очень плохом состоянии. Но заплатить нам все равно придется.»
Дочь молчала и кивала. Слезы по щекам.
«Мы будем ее лечить, я оплачу» — сказал муж и утром отвез кошку в клинику.
На другой день я поехала ее забирать.
И так повторялось четыре раза. Он отвозит, я забираю.
С каждый разом мутная пелена на ее глазах становилась все меньше. Перемотанная в бандаж, с перемазанным пузом и двумя страшными швами по всему пузу, она где-то находила силы чтобы сопротивляться когда ее пихали дома в переноску.
Когда я забирала ее третий раз, она услышав мой голос еще в коридоре стала орать. А когда ее вынесли, то буквально бросилась мне на грудь. Вцепившись когтями в пальто. Я так и не смогла ее отодрать, чтобы посадить в переноску. Привязала платком к себе, так и поехали.
Ехала аккуратно за рулем, с трясущейся кошкой на груди. От которой осталась половина кошки.
И глаза. На меня смотрели ее, полные любви и благодарности глаза.
Она все выдержала. Не смотря на все прогнозы оклемалась. Отрастила щеки и жопу в два раза больше чем были до. И внезапно полюбила меня. Нет, ластиться не стала. Но гладить позволила, а иногда я просыпалась от ее тепла и тракторного мурчания рядом.
— Дурочка, я тебя лечить не хотела, — говорю ей, отпихивая, — я не достойна твоей любви точно.
— Но ты меня там не оставила, — отвечает она смотря на меня своими желтыми глазищами.
Кошка.
© Галя Антонец 1
1
