Нога балерины Окончание

Продолжение 

Часть третья

После более двух месяцев лечения Плисецкая наконец уверилась, что её нога окрепла и захотела начать разминки и репетиции в театре. Но она попросила меня:

— Всё-таки я боюсь оставаться без твоего контроля — как бы не перегрузить ногу. Я прошу тебя, чтобы ты поехал со мной вместе в театр.

По вторникам каждое утро артисты балета Большого театра должны были приходить в 10 часов утра для политзанятий — лекторы читали им лекции о международном положении и об успехах Советского Союза. В 11 часов начинались обычные упражнения разогревания, а потом репетиции.

Майя сказала пару нецензурных слов про лекции:

— Пока они слушают эту… лекцию, я покажу тебе сцену театра, мою сцену.

И вот мы подъехали к артистическим входам театра на его левой стороне. На стоянке машин много иностранных марок. В то время это было редкостью, но знаменитости Большого балета хорошо зарабатывали и покупали их в гастрольных поездках заграницей. Входов сотрудников несколько, для ведущих солистов и дирижёров — отдельный. Майя, в норковой шубке и шапке, легко впорхнула в подъезд, её радостно приветствовал швейцар:

— Майя Михайловна! Как я рад опять видеть вас!

Он уставился на меня, она объяснила:

— Это мой доктор. Выпишите ему пропуск, он будет со мной на репетиции.

Швейцар звонил в дирекцию, а я оглядывался вокруг: так вот через какие комнаты входили в театр все музыкальные знаменитости мира! Пропуск выписали, и Майя повела меня за кулисы сцены. Внутреннее устройство театра, тем более такого громадного и знаменитого, как Большой, — это то, что никто обычно видеть не может. Меня это интересовало и притягивало. Всё было пусто, только работали над декорациями несколько рабочих. Мы прошли под высоченные занавеси кулис, Майя рассказывала:

— Вот здесь я обычно стою, жду выхода и грею мышцы ног и спины упражнениями. Когда такты музыки приближаются к выходу, я становлюсь в позицию и выплываю или выскакиваю на сцену.

Пустая сцена была отделена от зрительного зала массивной противопожарной асбестовой занавесью-стеной. Майя попросила рабочих, они включили механизм и подняли эту стену. Знаменитый занавес театра за ней был открыт, и я увидел громадный полутёмный зал с блестками золочёных лож. Смотреть в зал со сцены, в обратном направлении, было захватывающим зрелищем. Громадность сцены и вид зрительного зала с неё подействовали на меня подавляюще: я чувствовал себя ничтожным в таком великом пространстве. Я подумал, что актёрам надо иметь привычку к этому величию. А Майе всё это было родное и привычное, и она быстро порхала по сцене.

Дощатый пол сцены был слегка покатый в сторону оркестровой ямы. Майя говорила:

— Ты не можешь себе представить, как я люблю этот пол. Я просто влюблена в него. Я танцевала на всех знаменитых сценах мира, ни на одной нет такого замечательного пола. Я знаю здесь каждую доску, с каждой у меня связаны воспоминания. Вот от той до этой я делаю прыжок-полёт, который сама придумала в «Дон Кихоте».

Я помнил её знаменитый танец в том балете, прикинул глазами расстояние и изумился — получалось, что она пролетала в воздухе почти десять метров! Из зрительного зала это расстояние не определишь.

Я всматривался в дощатый пол и представлял себе, как он оживает, когда на нём появляются сотни артистов, гремит музыка, и все они двигаются — танцуют или поют. И вот я стою здесь с Майей Плисецкой — царицей этой сцены. У меня захватывало дух.

Она повела меня наверх, в свою гримуборную:

источник