Алексей Симонов
Сын знаменитого писателя советской эпохи рассказал о своем отце и связи с еврейским народом… +
Признаюсь, когда-то давно я думал, что писатель Константин Симонов – еврей. Во-первых, он картавил; во-вторых, что-то в его внешности мерещилось; в-третьих, на страницах его книг всегда появлялись очень положительные персонажи с не вызывающими сомнения фамилиями. Позднее, обратившись к «Википедии», я узнал, что писатель не картавил, а грассировал, потому что его родители – русские дворяне, княжна Оболенская и царский генерал Симонов («Википедия» подозревает наличие у генерала армянских корней). Но все- таки сын писателя, тоже писатель, кинематографист и общественный деятель Алексей Симонов – еврей, и это серьезный повод для нашей беседы.
– Алексей Кириллович… К вам ведь так надо обращаться? Почему не Константинович?
– Настоящее имя моего отца – Кирилл, но как человек, чуткий к языку, он понимал, что «Кирилл Михайлович» плохо звучит из-за нагромождения согласных. «Константин Михайлович» звучит намного лучше, да и произносить удобнее и ему, и читателям. +
– Расскажите о ваших еврейских предках.
– Моя вторая, еврейская, как я иногда говорю – лучшая половина, – она родом вся из Белоруссии: дед из Орши, бабушка из Шклова. Дед был приказчиком в рыбной лавке. У деда с бабкой было три дочери. Моя мама Евгения Самойловна Ласкина родилась в декабре 1914 г., в школу пошла еще в Орше, но в начале 1920-х, когда начался НЭП, семья перебралась в Москву, дед открыл на паях магазин на Болотной площади. А потом начались все приключения, которые были у нэпманов… Когда деда выпустили из третьей ссылки, квартиру, которую он купил для матери, уже уплотнили, и матери там осталась одна комната. В 1937-м у матери арестовали первого мужа, увезли 1 сентября. Это был Яков Харон, великий звукооператор и замечательный человек. Она училась сначала в электроламповом техникуме, а в 1936 г. поступила в Литинститут. Она единственная из дочек деда, получившая высшее образование. Это было связано с теми неприятностями, которые обрушились на дедову голову в связи с изменением воззрений у советской власти. У мамы были очень симпатичные родственники. Ее двоюродный брат, Борис Савельевич Ласкин, автор сценария «Карнавальной ночи», песен «Спят курганы темные», «Три танкиста» и даже «Нас в грозный бой послал товарищ Сталин…», был одним из ведущих советских юмористов. Мама поступила на редакторский факультет, потому что писать она крайне не любила. 22 июня 1941 г. ей вручили диплом, и она пошла работать в танковую промышленность. Уж какими путями, я вам не скажу, потому что не знаю, но к концу войны мама заведовала отделом снабжения цветными металлами Наркомата тяжелой промышленности. В 1947-м она ушла из Наркомтяжпрома и пошла работать по своей литературной специальности – ее взяли в литературно-драматическое вещание на телевидение. Литдрамвещанием на ее «счастье» заведовал Сергей Георгиевич Лапин, который сами знаете какой был любитель этих еврейцев. В 1948-м ее оттуда вычистили, в 1949-м, в ходе борьбы с «космополитами», арестовали тетку, и мать не могла устроиться на работу вплоть до 1956-го. Все эти годы отец нас так или иначе содержал и поддерживал. Вот, собственно говоря, и вся моя еврейская линия. +
Константин Симонов с сыном
– А как Константин Симонов относился к евреям? Судя по некоторым персонажам его произведений, – неплохо.
– Почему нужно судить только по персонажам произведений? А что, реальные женщины не в счет? Что касается любви – двух жен, стопроцентных евреек, никак не отменишь. Правда, с первой он жил в незарегистрированном браке. Это была Ата Типот, дочь писателя Виктора Яковлевича Типота. +
– Типот – это же псевдоним? Его настоящая фамилия Гинзбург. Он автор либретто советских оперетт «Свадьба в Малиновке», «Девичий переполох», «Вольный ветер» и брат Лидии Гинзбург, знаменитого литературоведа.
– Да. Его дочь Ата Типот – Наталья Викторовна Соколова-Гинзбург – в дальнейшем стала очень приличной писательницей, писала прозу. А моя мать никакой прозы не писала, но она была удивительно тонким специалистом по стихам. Она отличалась потрясающим чутьем, и наш книжный шкаф был забит книгами с дарственными надписями авторов. Достаточно сказать, что первая книжка Давида Самойлова «Ближние страны» у нас есть с надписью: «Моему первому редактору и критику». Редактором была мать, критиком был я. Есть десяток книг Бориса Слуцкого, он пишет: «Председателю единственного колхоза, в котором я состоял». У Жени Евтушенко есть стихи, посвященные моей маме. Помните знаменитое стихотворение Давида Самойлова «Я зарастаю памятью, как лесом зарастает пустошь…»? Там сверху стоит посвящение «Е. Л.» – это и есть Евгения Ласкина. +
– Известно, что Константин Симонов, лауреат шести Сталинских премий, заместитель генерального секретаря Союза писателей СССР, принимал участие в кампании против «безродных космополитов». Правда ли это?
– Его участие в кампании против «космополитов» – это чистая правда. Другой разговор, как и почему это было. Не могу сказать, что он этим гордился. Не могу сказать даже, что он считал это достойным поступком. Но тем не менее он это сделал, потому что по жизненной ситуации, которая была, иначе не мог. Так ему казалось, по крайней мере. Или не хотел рисковать тем положением, которое занимал в это время. А было это в 1948–1949 гг., как мы помним. +
– А правда ли, что, участвуя в этих кампаниях, он деньгами помогал их жертвам? Вы что-то об этом знаете?
– Знаю, конечно. Как об этом можно не знать? Он долгое время полностью содержал семью драматурга и театрального критика Борщаговского, которого сам первый назвал «космополитом»… +
– Напомним читателям самую известную сценарную работу Борщаговского – рассказ, по которому был снят фильм «Три тополя на Плющихе». Но это было потом.
– Перед тем, как делать доклад в Центральном доме литераторов, он вызвал Александра Михайловича к себе и сказал: «Саша, завтра я буду делать доклад о „космополитах“. Ты находишься в списке обязательных фамилий, и я тебя обязательно назову. Для тебя это будет означать исключение из партии и потерю заработка на довольно значительное время. Возьми деньги сейчас; если надо будет, обратишься еще раз». Он помог и пострадавшему, правда, не по «пятому пункту», Зощенко. Но ему помог не деньгами, а сделал значительно больше: в самое мертвое время он напечатал «Партизанские рассказы» – рассказы плохие, не делающие чести Зощенко, но вернувшие в литературу это имя. Все это было. Понимаете, мне не очень нравится время, в которое я живу, но по сравнению с тем, как жили они, мы живем в свободной, не напряженной, не ставящей перед трагическим выбором ситуации. +
Вспоминая отца
– Давайте поговорим о еврейской, точнее, израильской жизни самого знаменитого стихотворения Константина Симонова – «Жди меня».
– Отец написал это стихотворение в самом начале войны, опубликовано оно было не сразу, а в январе 1942 г. И вот в 1943-м на берегу Хайфской гавани, на базе, где расквартированы бойцы Еврейской бригады британской армии, сражавшейся с фашистами, сидит на дежурстве молодой солдат и читает книжку «Стихи о любви» Константина Симонова в переводах Авраама Шлёнского… +
– Шлёнский ведь гениально переводил русскую литературу на иврит. Его перевод «Евгения Онегина» – это шедевр…
– Да, абсолютно гениальный переводчик. И вот на первой странице книжки – «Ат хаки ли», «Жди меня». Солдата захватило это стихотворение – у него тоже где-то в Австрии, откуда он сумел убежать, остались родные. Он начинает петь эти стихи, у него хороший голос. Рядом в казарме ночевала концертная бригада. Солдат разбудил здорового бугая, который играл на аккордеоне: ты же грамотный, запиши мелодию. Тот записал и говорит: «Ну-ка, спой!» Солдат спел, это понравилось, песню взяли в программу, а этого мальчика, которого звали Соломон Дойчер, а потом в Израиле – Шломо Дрори, взяли в концертную бригаду. Песню эту провезли по всем фронтам, где в английских частях воевали евреи, и она стала самой популярной в Еврейской бригаде. Согласитесь, у стихотворения началась другая жизнь. И я о ней не знал, и эту песню услышал почти случайно. Но вот в 1998 г. сижу я как-то в своей квартире в Москве, на Красноармейской улице. Раздается звонок. Звонит Саша Любимов из программы «Взгляд» и рассказывает о парне, который во время первой чеченской войны три года был в плену, и он там повторял это стихотворение, думая, что это молитва. Я тогда участвовал в передаче с этим парнем, рассказал историю этого стихотворения, сказал о том, что 30 советских композиторов писали на эти стихи песню, и ни одна из 30 мелодий так и не «приросла» к этим стихам. А через какое-то время мне опять звонят из «Взгляда»: вам пришел пакет. Пакет был от замечательного человека Илюши Войтовецкого, который, к сожалению, умер в Израиле два года назад. Он писал: «Дорогой Алексей Кириллович, вы говорили, что нет мелодии для этого стихотворения, а она есть. Вот эта мелодия, ее поет вся наша страна, вот как это звучит на иврите…» Он прислал кассету и записал текст русскими буквами. Короче, Илюша Войтовецкий познакомил меня с этой песней, а потом я приехал в Израиль снимать ее автора – Шломо Дрори. Ему было 80 лет, и он спел эту песню в картине 2005 г., которую я снял к 90-летию отца. В стихотворении «Жди меня» есть что-то молитвенное, но нет более молитвенного языка, чем иврит. И в переводе Шлёнского это угадано, и в мелодии Дрори угадано, а из советских композиторов никто угадать этого не мог. Вот так и получилось, что на русском языке этой песни нет, а на иврите она есть. А в России израильская песня «Ат хаки ли» – «Жди меня» – впервые прозвучала в 1999 г., когда мне исполнилось 60. Я включил в Центральном доме актера эту песню в записи и сказал, что впервые стихи моего отца звучат на древнем языке моей матери. +
Беседовал Виктор ШАПИРО
