8 мая 1945 года. Раннее утро. Посольство Великобритании в СССР. Окна распахнуты, британский гимн сменяет нью-орлеанский джаз, смех, канонада пробок от шампанского.
В рассветной Москве пока тишина.
Помолодевшая, высокая, спортивная (всего месяц назад она отпраздновала свое шестидесятилетие) – Клементина Черчилль легко встает на стул в большом зале посольства с бокалом:
— Пьем за победу! За победу!
Ее слова встречают криками. Все обнимаются, хохочут, плачут, пьют. Выжили. Пережили. Страшные шесть лет позади.
7 мая в 02.40 по среднеевропейскому времени в Реймсе подписан Акт капитуляции Германии. Капитуляцию подписали немецкий генерал Альфред Йодль, от лица союзников ее приняли американский генерал Беддел Смит и советский генерал-майор Иван Суслопаров.
Сталин эту дату и капитуляцию не признАет. Маршала Жукова он заставит подписать еще один акт капитуляции, с Кейтелем, на сутки позже.
Москва взорвется ликованием только через сутки.
И все же 8 мая – первый мирный рассвет.
* * *
Клементина Черчилль сейчас в Москве с двумя очень важными миссиями.
Первая миссия. Как глава фонда Красного Креста “Помощь России” (именно так, не СССР), она привезла в Ростов новейшее оборудование для двух госпиталей на 1500 коек каждый. Полностью, под ключ, включая по последней технологии оснащенные операционные, разборные кровати с поднимающимся изголовьем, которые можно превратить в каталки, системы для переливания крови, постельное белье и даже хирургические перчатки.
С 1941 года британцы – всех возрастов, от пенсионеров до школьников, богатые и бедные, независимо от убеждений и отношения к коммунизму, – несли свои пенсы и фунты в “Фонд миссис Черчилль”. Целью фонда было собрать 1 миллион фунтов. Британцы собрали 8 миллионов. Чтобы представить эти деньги в современном эквиваленте, эту сумму можно смело умножать на 100. Черчилль шутливо жаловался послу СССР в Британии Майскому, что жена стала совершенно одержима этой работой и "вы найдите ей место там в каком-нибудь своем совете".
Вторая ее миссия – посмотреть в глаза Сталину…
* * *
…По всей Европе – ликование среди руин.
Осознание заплаченной цены еще не пришло. Самое страшное после войн приходит потом и не только к побежденным, но и победителям, все обрушивается после – когда кончаются и адреналин, и наркоз простой и ясной цели победить…
Шесть лет Клементина, Уинстон, их взрослые дети делали для этой победы все, что было в их силах.
После конференции в Ялте Черчилль переживает свои самые страшные сомнения. Конференция "Аргонавт" ясно показала, кто уплыл с Золотым Руном. Черчилль начинает сознавать, что ценой победы над Гитлером было закабаление половины Европы, и он был одним из тех, кто сделал подобное возможным. Уже очень больной Рузвельт явно больше тяготел к Сталину, набравшему беспрецедентный исторический вес. Его привлекала к Сталину также идея мнимого демократизма и эгалитарности, тогда как Черчилль олицетворял собой Британскую империю, исторической нежности к которой американский президент, естественно, не питал.
В мае 1945 года адреналин и иллюзии у Черчилля кончаются.
Он имеет все основания считать свою победу пирровой…
Что он – старый, сентиментальный глупец (это он о себе!) – недооценил опасность.
Его предупреждали: коричневый кошмар Европы может всего лишь сменится на красный, одна диктатура на другую, и разницей станет только фасон усов у диктатора.
Ему советовали занять выжидательную позицию: пусть два тоталитарных дракона – национал-социалистический и коммунистический – истощат друг друга. Но он был воином и потомком воинов, Уинстон Черчилль, а также – викторианским идеалистом и романтиком, и так как на его суждения всегда влияло преклонение перед чужой доблестью и отвагой, он счел позицию выжидания недостойной, видя, с каким героизмом "русские" (он привык так их называть) защищали свою землю.
Шесть лет титанических усилий неостановимого Уинстона (разменявшего седьмой десяток!), шесть лет работы на пределе человеческих возможностей. Его подгоняло четкое осознание своей миссии: это война против мрака диктатуры, за сохранение европейской цивилизации.
Уинстон оставил свое определение цивилизации, к которому пришел во время войны: "Цивилизация предполагает свободу критики правительства, свободу печати и выступлений, свободу религиозных верований, отсутствие расовых преследований, юридическую законность и справедливость".
* * *
К Сталину его отношение в годы войны было сложным и постоянно менялось. Черчиллю импонировало то, что он принимал за силу его характера, умение внушать повиновение, немногословность, способность моментально ухватить суть вопроса. Черчилль не совсем понимал и нечетко представлял тогда, какая мощная тираническая машина подавления была подводной частью этого "айсберга" – авторитета вождя.
Сталин умел актерствовать, маккиавелиевски хорошо понимал, чем можно эмоционально подкупить человека, когда хотел его очаровать. Однажды, во время ужина, Аверелл Гарриман спросил Сталина, постоянно отхлебывавшего из большого стакана, что он пьет:
— Водку! – ответил тот. Когда Гарриман незаметно понюхал содержимое, это было слабое столовое вино. Сталин врал.
Черчиллю такие маккиавелиевские подходы были совершенно чужды. Он говорил, что словно "существует два Сталина – добрый и злой". Это шизофреническое восприятие мучало его.
* * *
Когда в августе 1942 года Черчилль приехал к Сталину в Москву, ему предстояло объяснить генералиссимусу, почему пока не может быть открыт Второй фронт, а англо-американская армия – высадиться во Франции, как планировалось ранее. По мнению союзных маршалов и генералов, человеческие потери, учитывая ситуацию и расположение нацистских войск, будут слишком грандиозны и равносильны утрате армии. И это британскому премьеру и президенту США придется объяснять своим народам.
Черчилль тоже был сторонником решительных действий союзников, но хорошо понимал этот аргумент.
Сталин смотрел с подозрением: он не понимал проблемы. Спасать можно технику, она стоит денег, но жизнь солдата…? Разве не смысл существования солдата служить смазкой для военной машины, материалом для победы. Разве в Америке и Британии мало солдат? Империалисты явно хотят его одурачить, их цель – уничтожить и его, и СССР. Он помнил, Черчилль сравнил его с дьяволом, а СССР – с адом в июне 1941-го. "У меня лишь одна цель — уничтожить Гитлера, и это сильно упрощает мою жизнь. Если бы Гитлер вторгся в ад, я по меньшей мере благожелательно отозвался бы о Сатане в Палате Общин".
Но Сталин помнил и о другом. В 1941 году Черчилль, рискуя собственной разведкой, предупреждал его о готовящемся нападении армий вермахта на СССР. Сталин это письмо проигнорировал и даже не ответил. Не поверил Черчиллю? Возможно. Но Черчилль говорил правду, и теперь оба это знали.
В трудном разговоре с Черчиллем в августе 1942 года Сталин был резким и грубым. Упрекнул его в трусости. "Только доблесть Вашей армии заставляет меня простить Вам это обвинение", – львиный рык Черчилля в ответ. Генералиссимус в окружении своих "тонкошеих вождей" совсем отвык, чтобы с ним так разговаривали…
Вскоре генералиссимус понял, что перегнул палку. В СССР шла огромная помощь союзников по ленд-лизу (на сумму, составившую к концу войны до 17 миллиардов долларов). Помощь эта включала все – от танков до самолетов, от продовольствия до химикатов и металлов, без которых немыслимо стратегическое производство). Все это перевозилось британскими конвоями в неимоверно опасных условиях Арктики, в акватории, нашпигованной морскими минами и нацистскими субмаринами. В Тегеране, 30 ноября 1943 года Сталин, выступая на торжественном обеде в честь дня рождения Черчилля, скажет об этой помощи так: "Я хочу сказать вам, что, с русской точки зрения, сделали Президент и Соединенные Штаты для победы в войне. Самые важные вещи в этой войне – машины. Соединенные Штаты доказали, что могут производить от 8000 до 10 000 самолетов в месяц. Россия может производить, самое большее, 3000 самолетов в месяц. Англия производит 3000-3500 в месяц, в основном тяжелые бомбардировщики. Таким образом, Соединенные Штаты – это страна машин. Без этих машин, полученных по ленд-лизу, мы бы проиграли эту войну".
Поэтому Сталин, чтобы разрядить обстановку, приглашает Черчилля в свою квартиру в Кремле, "немного выпить". Это оказался обильный ужин с вином и молочным поросенком.
Они говорили обо всем – от герцогов Мальборо до Маркса. Ужин окончился в два часа ночи, и Черчилль улетел на своем тяжелом бомбардировщике "Liberator" в Лондон полностью очарованный, заявив потом Клементине: "Если бы я ужинал со Сталиным раз в неделю, то у нас не было бы никаких проблем".
Он не единственный так заблуждался. Во время поездки по СССР леди Астор и Бернард Шоу наперебой восторгались тем, какой Сталин интеллектуал и аристократ. Вероятно, способствовал тот факт, что они не говорили по-русски, а Сталин – по- английски, что-то терялось, или, наоборот, приобреталось в переводе.
* * *
Черчилль знал за собой один недостаток – он слишком очаровывался людьми и начинал приписывать им воображаемые положительные, качества. Такое бывало не раз.
И тогда Уинстон призывал на помощь свою Клемми.
Ее интуитивные суждения о людях, психологические характеристики, которые она давала, всегда поражали его точностью, и не раз, в итоге, его выручали. Он доверял ей как себе, и именно поэтому когда "Фонд помощи России" пригласили в Москву и в шестинедельную поездку по СССР, они вместе решили: она должна ехать! Она должна встретиться со Сталиным. Она должна посмотреть в глаза этому человеку и сказать, чего можно от него ждать.
Клементина встретилась с генералиссимусом в Москве, передала ему подарок мужа – ручку с золотым пером со словами: "Мой муж надеется, что Вы напишете ему этим пером множество дружественных посланий". Сталин ответил, что пишет только карандашом и отложил ручку в сторону.
После этого она уехала в Ленинград, на предоставленном ей поезде.
В "Правде" появляется крохотная заметка о ее визите и никакого упоминания аудиенции со Сталиным: иначе визит нужно будет выносить на первые полосы, а политический барометр начинает показывать бурю.
Пока Клементина была в Москве, Черчилль успевает передать ей откровенное, как всегда, письмо на 11 страницах, о том, что Сталин не соблюдает своих обещаний и договоренностей по Польше (из-за нападения на которую нацистов Британия и вступила в войну!). Вместо предоставления Польше независимости и проведения свободных выборов, Сталин установил однопартийное "социалистическое" правительство и начал депортацию из Польши "социально-чуждых элементов" в Сибирь. Та же методика повторяется в Румынии…
Клементина в ярости задает вопросы послу Майскому, на правах хорошей знакомой: что происходит?! Майский что-то лепечет и удаляется без объяснений.
Дальше путь Клементины лежал на юг – в Ростов, в Одессу, в Крым, в Пятигорск.
Черчилль отправляет ей нетерпеливые послания: "Дорогая Клемми, как твоя встреча со Сталиным? Пожалуйста, напиши обо всех подробностях".
Она отделывается общими фразами.
Черчилль только некоторое время спустя догадался: даже дипломатическую почту его жены могли просматривать, и она это знала.
На всем пути следования поезда, в каждом городе, куда она приезжает, ее встречают толпы людей с цветами, подарками, с искренним теплом и благодарностью. Искалеченные солдаты в госпиталях жмут ей руки, улыбаются из-под своих бинтов. Она перед поездкой немного обучилась русскому, она поет с ними "Дубинушку", которая в Англии известна как "Песня Волжского лодочника". В Сталинграде она видит всю чудовищную степень разрушений и представляет всю бездну пережитого этими людьми! Экстремальность войны и реальные, человеческие эмоции и страдания отбросили все наносное – такое, как внушаемый антагонизм формаций, "классовую борьбу", страх перед "врагами народа". Это просто люди, благодарные люди – за помощь, за сочувствие, за поддержку, оказанные им британцами в самый трудный момент, это понимание совместно пережитого. Клементина напишет об этом в небольшой брошюрке, вся выручка от которой пойдет в пользу "Фонда помощи России". Но отношение официальных представителей меняется в обратной пропорции с дружелюбием простых людей. Без "империалистических хищников" в качестве врагов рухнет вся система. Система заточена на постоянный конфликт.
В одном из своих писем баронессе Ратборн, занимавшейся в Парламенте проблемой польских беженцев и написавшей Клементине, о том, что творят в Польше советские войска, Клементина пишет: "Мне скорбно видеть, как постепенно ухудшаются отношения между нашими странами. Побывав в России только короткое время, несколько недель, я не могла не влюбиться в этих людей, и мы должны всегда отделять их от их правительства – таинственного, зловещего и очень сильного".
Ее миссия была завершена. Вернувшись в Москву, Клементина узнала, что умер Рузвельт.
9 мая Клементина Черчилль, проведшая детство во Франции балетоманка, с восторгом смотрела в Большом театре "Лебединое озеро". Когда замолкли последние такты, солисты обратили к ее ложе аплодисменты. Постепенно вся труппа вышла на сцену, и уже аплодировал и весь зал…
Они аплодировали всем союзникам, сделавшим эту победу возможной, и Британии – в лице Клементины Черчилль.
Рушилась идея противостояния систем, классов, рушилась основополагающая идеология, на которой был создан и держался СССР.
Допустить этого советскому правительству было нельзя. Иметь врагов – это вопрос выживания, иначе все рухнет.
Мы так никогда не узнаем, что увидела Клементина в глазах Сталина и что рассказала о нем Уинстону. Этого в деталях не сохранили ни ее письма, ни дневники. Видимо, слишком уж неприятным было воспоминание.
Известно только одно. Клементина прилетела в Лондон 12 июня 1945 года, Уинстон встречал ее на бетоне аэродрома. И именно этим днем датируется письмо Черчилля новому президенту США Трумэну, в котором он впервые употребил термин "Железный Занавес" (а вовсе не в Фултонской речи): "An iron curtain is drawn down upon their front. We do not know what is going on behind…"
Железный Занавес опустился на много десятилетий.
В 1978 году дочь Клементины и Уинстона Мэри Сомс удивится, что на панихиде Клементины Черчилль в Вестминстерском аббатстве, среди многочисленных международных организаций, которые прислали своих представителей, не было никого из СССР.
"Неужели они забыли?"
Карина Кокрэлл-Фере
