Помню, как в год 60-летнего юбилея Израиля мне позвонила журналистка из Jerusalem Post. Мой английский – никакой, и потому она быстро перешла на иврит с типичным американским произношением, и я поняла, что меня приглашают дать интервью для новой книги.
"Но почему именно меня?" – удивилась я. "Вы – вдова погибшего израильтянина". – "А что за книга?". И она пояснила: "Это будет издание, посвященное интифаде и террору. Мы хотим к 60-летию государства собрать под одной обложкой ровно 60 интервью. 30 интервью вдов и матерей, чьи дети погибли в терактах, а еще 30 интервью – вдов и матерей палестинских террористов. Таким образом, в книге будет дана полная картина интифады – объективная, с обеих сторон".
Мой английский крайне скуден. Но в этот момент мне захотелось ответить репортерше на ее родном языке. Немедленно подсознание выдало кадры из боевиков с участием Брюса Уиллиса, Арни Шварценеггера, и я выпалила то, что они там обычно кричат нехорошим парням. Обалдевшая журналистка громко икнула, а я бросила трубку.
Сегодня мне позвонили из редакции сайта 9 Канала. Предложили ознакомиться с материалом, где русский израильтянин беседует с палестинскими арабами, и где, понятно, арабы во всем винят гадких поселенцев, отобравших у них землю и привольную жизнь. И предложили предоставить противоположную точку зрения.
Сегодня я уже ничему не удивляюсь. Не скрою, когда я прочла присланный материал, на который мне предлагалось ответить, то, опять же, захотелось послать редактора – теперь уже на родном языке. Но он тоже оказался крепким орешком, выдержал и сумел меня убедить.
На одном полюсе – страдания молодого террориста, которому – о, ужас! – не простили убийства израильтян, который попутно еще прихлопнул кого-то из своих коллаборационистов, и – о, еще более ужасный кошмар! – которому в тюрьме теперь приходится учиться, заканчивать школу и получать академическую степень.
На другом полюсе – все, что пережила лично я, потеряв любимого мужа, слезы моих четверых детей, оставшихся без отца. Все, что пережила моя семья, мои близкие и друзья. Все эти годы слез, когда даже в самые радостные минуты семейных праздников сердце начинает ныть, и дает о себе знать та жуткая никогда не зарастающая черная рана в самой середине души, с которой мы живем уже 12 лет.
Мне кажется, публиковать интервью с убийцами – это все равно, что взять и написать сочувственную статью про дневник Гиммлера, скажем. Или опубликовать письма Гитлера к Еве Браун, и давайте подискутируем на тему: у них же было много человеческих чувств. Значит, надо их понять и простить?..
Я уверена, что ныне живущим убийцам мы, евреи, точно так же ненавистны, как и тем, кто пытался раз и навсегда избавить от нас мир. И пусть они не изворачиваются, что, дескать, плохие – только поселенцы, а не все остальные израильтяне, не евреи вообще. Мы все – им кость в горле.
Твердо убеждена, что убийцам вообще не нужно предоставлять общественной трибуны. Тем более – в еврейских изданиях. Человеческая сторона убийцы – это любимое детище эпохи political correct, разрушившей представления о добре и зле в умах людей. Мне кажется, это – чистое безумие, а точнее – поразившая западную цивилизацию морально-этическая чума.
Опровергать лживые измышления о том, что поселенцы отняли у несчастного палестинского народа цветущие города и нивы? С фотографиями, документами и свидетельствами из архивов доказывать, что на месте еврейских поселений Иудеи и Самарии еще в первой половине XX века НИЧЕГО не было, кроме отдельно стоящих пастушьих домиков или пустых пещер, когда-то принадлежавших святым отшельникам?
Рассказывать, что по всей Иудее и Самарии постоянно находят древние руины с еврейскими надписями, где повсюду следы древних иудейских виноделен? Почему АРАБСКИХ виноделен быть не могло – тоже нужно объяснять?.. Или показать на видео, как каждое утро арабские детишки спокойно ходят в школу по дорогам Иудеи и Самарии из одной деревни в другую, потому что им абсолютно никто не угрожает с нашей стороны. При этом наших собственных еврейских детей со времени интифады не раз убивали и ранили, поэтому приходится доставлять их в школы в автобусах с бронированными стеклами. Как будто арабы и их пропагандисты-левые всего этого не знают.
Тем не менее, я не стану анализировать статьи, чтобы поймать на постоянной лжи апологетов убийства. Только не поправляйте меня, что речь идет о борцах за независимость. И что террор – это такое позволительное убийство за правое дело. Убийца есть убийца. А в его подсознании пусть ковыряются тюремные психотерапевты.
Каждый раз, когда наше правительство поддается этой лживой PR-пропаганде и выпускает на свободу очередную партию арабских убийц, на чьих руках кровь наших родных и любимых – это очень страшный удар для нас. С этим смириться невозможно. Меня каждое такое новостное сообщение отбрасывает на 12 лет назад, в тот черный день и час.
25 февраля 2002 года мой муж Аарон (Аркадий) возвращался с работы домой из Иерусалима. Он работал в Министерстве образования на полставки. И закончив работу чуть позже, опоздал на рейсовый автобус. Тогда я и позвонила ему: "Ты где?" – "Я на тремпиаде в Гило, скоро буду дома…" Это был наш последний разговор, за полчаса до того, как его убьют. Все эти годы мне снится этот разговор. Чаще всего снится, что Аркаша говорит: "Я успел на автобус, и мы уже возле…" – и называет какое-нибудь место близко от поселения. Иногда снится, что Аркаша звонит, и мы с ним смеемся и шутим, потому что он жив… После – не хочется просыпаться.
В тот день он сел в машину к нашему соседу и другу. Авраам (Абрам) Фиш тоже возвращался в тот день с работы домой. Он тоже был репатриант – физик из Красноярска, и, как и мы, уже взрослым человеком вернулся к Торе и заповедям. Мы звали его Абрашей, и, поскольку я сама часто ездила с ним "в город", то хорошо себе представляю, как они веселились, потому что Аркаша умел хорошо слушать, а Абраша постоянно рассказывал интересные байки и громко пел что-нибудь на идише.
На заднем сидении машины ехали дочь Фиша – Тамара, на девятом месяце беременности, и его 4-летняя внучка… Тамара рассказывала потом, что внезапно услышала выстрелы и почувствовала удар в живот. Заливаясь кровью, она дотянулась до ручного тормоза… Потом увидела, что дочка жива, а отец и Аркаша Гуров – мертвы. Из последних сил она набрала на телефоне номер полиции – и потеряла сознание.
Тамару тогда спасло чудо. Пуля, попавшая ей в живот, как бы утонула в околоплодных водах, и врачам удалось спасти и Тамару, и ее новорожденную – эта девочка скоро будет праздновать бат-мицву. Абрам был чудесным дедом и отцом, как и Аркаша.
Мой муж Аркаша никогда не увидит своих внуков. Наши с ним дети, все четверо, родились в Израиле, и в тот страшный день 2002 года они были слишком малы: старшему сыну было 10 лет, когда он читал на кладбище Кадиш по папе. Младшей было 2 года.
Мы с детьми в тот день ждали папу домой и готовились к празднику Пурим. На кухне все было завалено цветным целлофаном и сладостями, и мы заворачивали пуримские подарки для всех друзей-соседей, как у нас принято. Из печки по всему дому растекался аромат праздничных пирогов. Дети дурачились и смеялись.
Через полчаса зазвонит телефон, а потом ко мне постучат – и я все сброшу со стола на пол, а пироги так и сгорят в печке. И много лет потом я не смогу отмечать в моем доме Пурим, который превратится для нас навсегда в траурный день.
А ведь это был самый любимый праздник. Мы с Аркашей каждый год выдумывали новые карнавальные костюмы – себе и детям. У нас в поселении днем проводили праздничное шествие "Ад-ло-яда", и детишек катали на тракторе и на осликах… А по вечерам – традиционный бал-маскарад для взрослых и танцы до утра. Аркаша всегда аккомпанировал всем на клавишах, в тот год он тоже репетировал новый пуримшпиль.
Аарон (Аркадий) Гуров был профессиональный композитор и музыкант, в Минске его знали и любили. Он работал завмузом в театре, сочинял для кино. Ему заказывали музыку оркестры. Но в Израиле в годы Большой алии (мы приехали в 1991), когда музыкантов привалило множество, было трудно устроиться по специальности, ему приходилось заниматься любой работой.
Аркаша преподавал фортепиано детям, а еще – композицию и гармонию в разных учебных заведениях, мне до сих пор пишут и звонят его ученики. Но постоянной работы нигде не давали, только почасовиком, и мы привыкли к ежегодным увольнениям…
И все же он не переставал сочинять, независимо от того, где работал. Не он придумывал мелодии, а мелодии сами просились наружу, музыка сочилась, лилась постоянным потоком, он только успевал записывать, где придется – на салфетке, на обрывках бумаги. Освоил компьютер, много фонограмм записал в домашней студии. У него было наработано безумное количество материала, заготовок, которые потом он превращал в законченные вещи.
Симфонические произведения он писал, как говорится, в стол, надеясь, что когда-нибудь кто-то закажет ему – а у него уже все готово. Так и получилось потом, когда его пригласили в Ашдодский оркестр на должность "домашний композитор оркестра".
Да только не успели ему выплатить первую зарплату – его убили. Оркестр посмертно исполнял произведения Гурова. Ему не успел дозвониться продюсер совместного американо-израильского фильма. Продюсер прослушал диск с музыкой Гурова и позвонил мне из Голливуда – через 3 дня после убийства…
Аркаша оставил в компьютере и законченные вещи, и массу фрагментов… Несколько раз ему улыбнулась удача: заказывали музыку для кино, для рекламы, для ТВ. Когда я работала на театральном факультете колледжа "Эмуна", он писал музыку для всех моих постановок, и всегда эта музыка была не просто украшением, а самой душой спектакля.
Еще в Минске Аркаша заинтересовался иудейской религией. К нему это пришло тоже от музыки, от поиска музыкальных еврейских корней. Он понимал, что в СССР от нас скрывали богатейший пласт еврейской культуры, в которой синагогальные песнопения занимали огромное место, и это привлекло его учить Тору, иврит. Потом он уже и сам преподавал иврит, в том числе и мне. Одновременно увлекался поисками клейзмерских записей, это было непросто в те годы, но Аркаша откопал множество редких пластинок и нот.
Так он пришел к соблюдению заповедей – в зрелом возрасте, без надрыва, очень просто, потому что не мог иначе, это было его естественное состояние – счастливого верующего человека. И для него было совершенно естественно не просто приехать в Израиль, а поселиться сначала в Иудейских горах, в старом поселении Алон Швут, где мы сначала жили в караване, а потом построили свой дом в молодом поселении Нокдим – в Иудейской пустыне.
Аркаша чувствовал себя в Израиле как дома с первого дня. Он очень любил эту землю, это небо, эту природу, и, конечно, Иерушалаим. Это все слышно в той музыке, которую он сочинил здесь. Она совершенно не похожа на его произведения, написанные до репатриации.
Всего этого, конечно же, не знали убийцы, засевшие в горной расселине возле дороги. Потом выяснилось, что это были хорошо обученные снайперы, цвет арафатовской гвардии. Они просто хотели убивать евреев, вот и все.
Если кто не понял: хорошо обученные профессиональные снайперы стреляли по штатским людям, которые не были даже военнообязанными в запасе. Так погиб мой муж, ему не успело исполниться 46 лет, мой красивый и добрый Аркаша, которого мы так ждали дома.
Мне известно имя убийцы, он сам похвалялся этим подвигом – и арабские соседи донесли. Несколько месяцев спустя он оказался в числе 13 арафатовских отборных головорезов, окруженных нашей армией в Бейт-Лехеме, где они засели в Церкви Рождества.
Знакомый офицер полиции, тоже наш сосед-поселенец, позвонил мне и сообщил, что скоро нашего убийцу схватят – или убьют при штурме, что было бы предпочтительней, если бы зависело от военных.
Международное сообщество тогда же, в 2002 году, заставило израильское правительство отпустить "палестинских борцов за свободу" – и их выслали из страны. Глаза этого снайпера до сих пор зорки. Наш убийца благоденствует. Но мне не хочется, чтобы он попал в израильскую тюрьму. Убийце там не место. Его место только в аду.
