В 78 – двойню и жена на 30 лет моложе. Выше головы, господа, кому за 60 или 70!
Марк Тайманов.
"Победа" от Микояна, шахматы от Фиделя
Он едва не стал чемпионом мира по шахматам, а записи его концертов вошли в сборники величайших пианистов ХХ века. Ему 83 года. Его детям-двойняшкам – нет и шести.
Мы с легендарным гроссмейстером переходим Каменноостровский проспект. Садимся за столик в кафе – напротив его дома.
Пора начинать интервью – но мы вглядываемся в это лицо, в эти глаза. Так когда-то вглядывался, должно быть, Бобби Фишер.
Мы смотрим – и не верим, что это тот самый человек, который встречался с Вертинским и Шостаковичем. Пожимал руку Че Геваре и расспрашивал о чем-то Черчилля.
ШОСТАКОВИЧ И БЛАНТЕР
– Юрий Любимов когда-то сказал: "Мне надоело быть актером в 45". В какой момент вам надоело быть шахматистом?
– Этот возраст еще не пришел. Мне не надоело.
– А пианистом?
– Вот с этим делом жалко было расставаться, но сейчас музыка требует ежедневного внимания. А у меня оно переключено на детей. Это самая большая радость, которую преподнесла судьба, – поздние детки. Когда родился первенец, Игорь, в двадцать с лишним лет, было много другого увлекательного. А Димочка и Машенька появились, когда мне стукнуло 78. Все внимание им.
– Ваши фортепианные записи вошли в цикл "Великие пианисты ХХ века".
– Я себя никогда не считал великим пианистом. Был очень хорошим – в рамках Советского Союза. Известным. А в этом цикле оказался вместе с именами, которые боготворил, – Рубинштейном, Рахманиновым, Гофманом, Рихтером, Гилельсом… Гении! И рядом с ними – дуэт Любовь Брук и Марк Тайманов. Для меня это стало потрясением. Хотя наши пластинки неплохо расходились. Натыкался на них даже в домах у людей, которые не шибко интересовались музыкой.- Забавно.
– Куда забавнее было, когда в квартире Шостаковича увидел на стене два портрета – Бетховена и Блантера. Ничего себе, думаю, сочетание. А Шостакович говорит: "Это Мотя принес свой портрет и повесил. Ну и пусть висит".
Шостакович – самый удивительный человек, которого я встречал в жизни. Современный князь Мышкин. Как-то муж моей сестры, талантливый пи-анист, написал музыку – и захотел показать ее Шостаковичу. Тот отдыхал где-то под Москвой. Так Дмитрий Дмитриевич ответил на его телеграмму: "Конечно, приезжайте, уважаемый. Жаль, не смогу вас встретить на вокзале. Вот как ходят электрички…" И от руки на целую страницу выдал все расписание! К ученикам Шостакович обращался исключительно на "вы" и по имени-отчеству. Он был депутатом Верховного Совета, в приемные часы постоянно сталкивался с людским горем. И готов был отдать последнюю рубашку.
– Шахматы любил?
– Он рассказывал, что в юности работал тапером в кинотеатре и в перерывах забавлялся шахматами. Как-то быстро проиграл незнакомцу. Позже выяснилось, что это был великий Александр Алехин. Не забыть, как однажды Шостакович пришел ко мне домой. Очень смущался – для него это было обычное состояние. Выпалил скороговоркой: "Чем бы я мог вам помочь? Хотите, картошечку почищу? А потом – водчонки выпьем, водчонки…"
– Не пустили чистить?
– Как можно?!
– Лучший рояль, на котором вы играли?
– Недавно прочел историю рояля Льва Толстого из Ясной Поляны. Кто приезжал к писателю в гости – тот на нем музицировал. Во время войны этот инструмент немцы переправили куда-то в Дрезден. И вдруг заметка заканчивается: "Когда гастролировал Тайманов с женой, ему этот рояль очень понравился, отыграл на нем концерт".
– Сейчас дома рояль есть?
– Да. Тоже Bechstein, как и тот, толстовский. Но подхожу к нему, лишь когда просят дети. Профессиональные проблемы с суставами, играть трудно.
– Зато шахматами каждый день занимаетесь и сегодня?
– Абсолютно не занимаюсь. Поддерживаю интерес благодаря интернету. Слежу за событиями, не выходя из дома. Компьютер я освоил. Между прочим, до сих пор за рулем – с 56-го года, как получил "Победу" от Микояна за шахматную олимпиаду. Теперь, правда, езжу на "Додже". Я не такой ретроград, как можно подумать. Мне интернет гораздо интереснее, чем телевидение. Очень аккуратно выбираю программы, которые смотрят мои детки – столько зла, столько пошлости…
– Что предпочитаете?
– Канал "Культура".- Пенсия у вас, человека заслуженного, солидная?
– Как у ветерана труда – около шести тысяч. Немножко помогает городская федерация. Олимпийским чемпионам давно платят 15 тысяч рублей, однако шахматисты, у которых своя олимпиада, из указа выпали. Мы на обочине. Но почему человек, который полвека назад один раз удачно толкнул ядро, ценится выше, чем Смыслов или Тайманов?
– Уютно вам в кругу 80-летних сверстников?
– Среди моих друзей нет таких стариков. Из ровесников большинство поумирали. Разве что иногда приезжают в Петербург Виктор Корчной или Борис Спасский. Вот с ними встречаемся. Созваниваюсь с Василием Смысловым, но он чувствует себя скверно. Что делать, старость – единственный путь к долголетию… А мне детки не дают переключиться на мысли о годах. Рядом с ними я молодею. Кстати, на днях наткнулся в интернете на заметку – будто у Тайманова семь детей. Принялся считать.
– И что?
– Не сходится! Только трое. Старший, Игорь, завкафедрой в консерватории. Пианист. Тоже играл в шахматы в чемпионатах Ленинграда. Ему уже 62. Внучка у меня была хорошей пианисткой.
– Почему была?
– Училась музыке у нас, в Париже, участвовала в международных конкурсах. И вдруг бросила. Занимается бизнесом.
– Как сын и внучка восприняли вашу новую жену?
– Прекрасно. Надю иначе воспринимать нельзя. Сын был счастлив, когда узнал, что у меня еще будут дети. Сейчас он очень нежный братик для них. Хотя мне многие говорили: "Ты что, спятил?" А я отвечал – не лезьте не в свое дело. Как-то пригласили на телепрограмму, обсуждали вопрос о пожилых родителях. Джуна говорила, как это здорово. Я ее понимаю.
– Сколько Надежде?
– Сорок девять.
– Как очаровать женщину, которая на тридцать с лишним лет моложе?
– Рецепт один – надо быть интересным человеком. Не потерять любви к жизни. Эмоциональность души.
– Как вы познакомились?
– Любовь с первого взгляда. В гости зашел друг, профессор-отоларинголог. Надя была его пациенткой – у нее болело горло. Она мне сразу понравилась. И вскоре я понял, что Надя – моя судьба. Хотя в тот момент официально еще был женат.
ВЕРТИНСКИЙ И ЧЕ ГЕВАРА
– Много храните писем из прошлого?
– Да, как раз недавно перетряхивал стол – нашел письмо Ботвинника. Чудом сохранилось. Ботвинник приглашает меня в помощники на матч 48-го года, в котором выиграл чемпионат мира. Трижды оговаривается, что об этом никто не должен знать – Михаил Моисеевич был страшно подозрительный. Не доверял никому.
– Ботвинник был сухим человеком?
– Что вы! У него было тонкое чувство юмора! Например, о Каспарове Ботвинник высказался так: "Не одобряю поступок Гарри. Зачем взял фамилию матери? Я тоже мог так поступить, но не стал". "А какая фамилия у вашей мамы, Михаил Моисеевич?" – спросил кто-то. – "Рабинович". Кстати, вспоминаю и шутку Таля по этому поводу: "Гарик настолько сильно играет в шахматы, что вполне может выступать под своей фамилией – Вайнштейн".
– Какие еще письма нашли?
– Очень сердечное письмо Давида Ойстраха, выдающегося скрипача и большого поклонника шахмат. Мы нередко с ним играли в быстрые шахматы, а закончились наши встречи неожиданно. Он победил и хлопнул ладонью по столу: "Все, Маркуша, больше не играем. Хочу остаться победителем".
– Вам не жутко заходить на кладбища – где ваши друзья в ряд?
– Именно поэтому стараюсь не ходить. Не люблю. На Новодевичьем просто страшно – вот Юрий Олеша, мой товарищ, вот Ойстрах, Габриловичи… На кладбище думаешь о том, о чем не хотелось бы.
– С Олешей как познакомились?
– Мы часто пересекались в Москве. Был уютный ресторан в гостинице "Националь". До сих пор перед глазами картина. Олеша стоит подшофе, неподалеку кто-то в мундире. Олеша – ему: "Швейцар, машину!" – "Я не швейцар, я адмирал". – "Тогда катер…"
Это очень напоминает мои встречи с Вертинским. С ним прогуливались по Рижскому взморью, захаживали в кафе "Лидо". Он потягивал коньячок, рассказывал смешные истории. Однажды на сцену выскочил какой-то энтузиаст: "Дорогие друзья, среди нас великий русский шансонье Александр Вертинский. Попросим его спеть!" Александр Николаевич покраснел, разозлился. Поднялся и громко сказал: "Дорогие друзья, среди нас наверняка немало зубных врачей. Но никому не приходит в голову просить их сейчас поставить пломбу. Почему же я должен петь?" Вертинского я видел за полдня до смерти…
– Там же, на взморье?
– Столкнулись в Ленинграде на углу Невского и Садовой. Вечером предстоял концерт в театре Эстрады. Он пригласил: "Приходите! Кто знает, сколько еще буду петь?" Я собирался пойти, но позвонил администратор Вертинского: "Концерт отменяется. Александра Николаевича больше нет".
– О письмах мы говорили. А какие подарки сохранились в вашем доме?
– Один голландский художник подарил пару картин на тему моих профессий – музыки и шахмат. Скульптор Ястребенецкий вручил бюст. Стоит на рояле.
– Что чувствуете, глядя на него?
– Я – ничего, а детям нравится. Говорят: "Это наш папа в молодости". На память от Фиделя Кастро остались шахматы. А от Че Гевары – фотография, на которой он написал: "Моему другу Марку от Че".
– С кем было проще – с Фиделем или Че?
– Конечно, с Че Геварой. У нас были общие интересы – шахматы. Че их обожал. Фидель же играл посредственно. Мне больше запомнились его выступления перед толпой. Говорил по три часа с таким жаром, что даже меня пробирало изнутри. По ходу турнира Фидель пригласил шахматистов на фабрику сигар. Я увидел, насколько это мерзкое зрелище, когда табачные листья скручивают и смачивают слюной. Там же познакомился с мастером, который всю жизнь делал сигары Черчиллю.
– Вы же и с самим Черчиллем поговорили?
– Было. К сожалению, в голову не пришло ничего умнее, чем подойти с самыми пошлыми и традиционными вопросами – насчет сигар и коньяка. Тот сразу погрустнел: "Пью армянский "Двин", курю гаванские "Ромео и Джульетта". Сейчас Черчилля расспросил бы о другом.
– Жизнь подарила вам встречи с потрясающими людьми.
– Причем с детства. Мне было лет девять, когда отдыхал с родителями в Ялте. Ольга Леонардовна Книппер-Чехова увидела меня и предложила несколько дней погостить у нее на даче.
– В том самом доме, где жил Антон Павлович?
– Да. Тогда я был совсем маленьким и мало что понимал. Но облик ее навсегда сохранила память. Очаровательная и очень добрая женщина.
– Вы писали, что отец пытался застрелиться. "Пытался" – это как?
– В последний момент кто-то вбежал в комнату и выхватил у него из рук пистолет. Это случилось еще до моего рождения. Отец влюбился в маму, но ее родители поначалу были против брака. Вот он и надумал стреляться. Слава богу, из затеи ничего не вышло.
– Правда, что вашу тетку съели в блокаду?
– Да. Это мамина сестра, Лида. Ей было 25 лет. Потом нашли этих людей. А в квартире обнаружили Лидины ботинки, какие-то вещи. Ужас. Это сейчас в сознании не укладывается – а в блокадном Ленинграде людоедство было сплошь и рядом.
ТАЛЬ И МЕССИНГ
– Кто лучше всего охарактеризовал ваш шахматный талант?
– Пожалуй, Ботвинник, который со мной занимался с детства. Он меня очень ценил. Консультировал перед "матчем жизни" против Фишера. Жаль, не в коня оказался корм. Почему-то Ботвинник категорически возражал, чтобы моим секундантом стал Таль. И я от Миши отказался. Хотя нас многое объединяло.
– Например?
– Любовь к жизни. Таль был абсолютно гениальной натурой. Ботвинник страшился этого богемного духа. И сказал: "Рядом с вами, Марк, должны быть академики, а не артисты".
– Таль обиделся?
– Нисколько. Таль не умел обижаться, он стоял над всем бытовым.
– С появлением Таля на свет связана таинственная история…
– Мать родила его от брата мужа. Миша знал об этом. Он был очень похож на собственного дядю. Но отчество, Нехемьевич, все равно взял от официального отца, который рано умер.
– Таль – гений благодаря менингиту, который перенес в детстве?
– Вполне возможно. Говорят, после такой болезни становятся либо сумасшедшими, либо гениями. Если вообще выживают. Миша поражал во многих отношениях. У него была фотографическая память. "Сагу о Форсайтах" проглотил за три часа.
– А что насчет гипнотических способностей?
– Вот это ерунда. Просто у Миши во время партии был очень колючий взгляд. Не столько гипнотизирующий, сколько излучающий энергию. Таль всегда смеялся, когда про него говорили: "Черный глаз". Не встречал человека добрее Миши. Хотя венгерский гроссмейстер Пал Бенко на партию с Талем явился в темных очках – чтоб уберечься от этого самого взгляда. Миша усмехнулся – и тоже достал солнцезащитные очки. Так и играли.
– Понятно. Таль – не волшебник.
– В моей жизни был лишь один волшебник – Вольф Мессинг. Он дружил с гроссмейстерами Флором и Лилиенталем. Когда приходил поболеть за них, подмигивал: "Хотите, помогу?"
– Соглашались?
– Разумеется, нет. Мне Мессинг помощь не предлагал, но время от времени общались. Я даже участвовал в его сеансах.
– Каким образом?
– В переполненном зале я выбирал зрителя и прятал у него предмет. Затем появлялся Мессинг и шел туда, куда я мысленно указывал: "Пять шагов направо, четыре – прямо…" Я проговаривал команды про себя, а Мессинг считывал мои мысли. Находил человека, доставал у него тот предмет. Ни разу не ошибся. Клянусь, никакой договоренности между нами не было! Как-то спросил Мессинга, откуда у него такой дар. И услышал невероятную историю.
– Что за история?
– Вольф из бедной семьи. В детстве ездил на поезде, денег на билет не было. Когда в вагон зашел контролер, Мессинга охватила паника. Машинально сунул руку в карман, вытащил какую-то бумажку и протянул контролеру. Тот посмотрел на нее и двинулся дальше.
– Принял клочок за билет?
– Да! С этой минуты Мессинг почувствовал, что может воздействовать на психику людей. Меня потряс и другой случай, о котором он рассказал. Берия вызвал его в НКВД. После беседы, в подробности которой Мессинг меня не посвящал, Берия дал указание охранникам его не выпускать. Тем не менее он миновал все посты и, выйдя на улицу, помахал рукой Лаврентию Палычу.
– Возвращаясь к Талю – он ведь пользовался колоссальным успехом у женщин. Чем их брал? Не красавец, не атлет, с тремя пальцами и смешной шевелюрой.
– Верно, Миша родился с тремя пальцами на правой руке. Но при этом играл на рояле. Яркая личность. Обаятельный, остроумный, щедрый. Вы правы, женщины были от него без ума.
– Вы знали всех его жен?
– Да, хотя их было немало. Первый раз он женился на актрисе Салли Ландау. У них получился оригинальный брак. Салли, как говорит мой эстонский друг, была женщиной облегченного поведения. Таля это только воодушевляло. Приговаривал: "Лучше иметь 50 процентов в хорошем деле, чем 90 – в плохом". Впрочем, Миша сам в этом смысле был не ангел. Долго так продолжаться не могло. Они расстались.
А в жизни Миши произошел очередной парадоксальный поворот. В Тбилиси познакомился с молоденькой княжной. На фоне его многочисленных увлечений это был серый мышонок. Но маме Таля так хотелось поскорее снова женить Мишу, что он сделал княжне предложение. Расписались. Представляете, – через три дня она сбежала к бывшему ухажеру-грузину! Какому-то борцу!
– Таль был в шоке?
– Шок – состояние не для Таля. Он всегда был спокоен и воспринимал жизнь такой, какая есть. Потом была актриса Лариса Соболевская, которая влюбилась в Таля, разбирая его партии. Много лет они прожили вместе. Мишу она боготворила. Вплоть до того, что стригла ему ногти. Таль за собой не очень-то следил. Ему было все равно, во что одет, никогда не знал, сколько у него в кармане денег. Миша и не думал их считать. Гонорары уходили на развлечения и рестораны. Они с Ларисой жили богемно. А то, что дома приходилось есть дешевыми оловянными вилками, как в школьной столовой, – Таля не беспокоило. Для него это все казалось несущественным.
– Машину водил?
– Это несовместимые вещи – Таль и автомобиль. С его образом жизни нельзя было садиться за руль. Он притягивал к себе опасность. Даже на такси несколько раз попадал в ДТП. Как-то отдыхали в Сочи. Услышав, что произошла авария, я сразу подумал: "Наверное, Таль". Так и было. Жутко и смешно получилось в Гаване. Во время шахматной олимпиады он отправился в ночной клуб с Корчным. Виктор пригласил на танец кубинку, и ее кавалер разволновался. Когда Корчной вернулся за столик, в него полетела бутылка. Но попала она, разумеется, в Мишу, – для него вечер закончился госпиталем. На следующий день Таль сбежал оттуда – чтобы с перебинтованной головой сесть за доску.
– Курил много?
– Не то слово! Шутил, что сигарету зажигает только раз – и потом целый день прикуривает одну от другой. Запреты врачей его не трогали. Даже после того, как начались проблемы с печенью и удалили почку. Последний раз мы виделись в Германии. Утром пошли прогуляться, какой-то немец с ним раскланялся: "Здравствуйте, гроссмейстер". Таль ответит с грустью: "Спасибо, что узнали".
– Почему так сказал?
– Миша уже выглядел неважно. Осунулся, постарел. К тому времени он был женат на Геле. От этого брака есть дочка Жанночка. Расскажу историю. Давным-давно в Германии я познакомился с шахматным меценатом Эрнстом Эймартом. Приезжая туда на турниры, останавливался в его доме. Фантастически гостеприимный человек. Таль с семьей тоже наведывался к нему. Они дружили. После смерти Миши этот немец предложил Геле с дочкой переехать к нему. Когда Эймарт серьезно заболел, Жанна ухаживала за ним. Перед самой кончиной предложил ей расписаться – чтобы завещать дом. И в нем Жанна с мамой жили еще много лет.
ГОВОРУХИН И РОСТРОПОВИЧ
– Вы упомянули Лилиенталя…
– 5-го мая звонил ему в Будапешт, поздравлял с днем рождения. Андрэ исполнилось 98 лет. Держится молодцом. Абсолютная ясность ума, до сих пор анализирует шахматные позиции. Обливается по утрам холодной водой и плавает в бассейне.
– У вас чудный ориентир.
– Да, есть к чему стремиться. Зато у Лилиенталя нет таких ребятишек, как у меня.
– В СССР он приехал из Венгрии в 30-х – и остался на много лет?
– Точнее, в 35-м году. В Москве влюбился и своей венгерской жене отправил телеграмму: "Полюбил навсегда. Пойми и прости, что остаюсь. Люблю и тебя. Верю в твое счастье". По-русски Андрэ говорит потрясающе. Правда, смешно коверкает слова – "лунатая ночь", "лубовный ход", "мне рыба по колено", "не все коту масло"… Лилиенталь – совершенно особенный. Выигрывая, чувствовал себя виноватым. Извинялся. Обыграв Ласкера, даже расплакался от жалости.
– В книжке вы писали, что однажды выступали подвыпившим на концерте. А в шахматы пьяным играли?
– На какой-то праздник в Москве ко мне пришли друзья – братья Вайнеры и Говорухин, любитель шахмат. Станислав предложил партию. Но с условием: я продолжаю вести вечер, выпивать и играю вслепую. Он же играет всерьез. И вот тогда я продул. Через несколько дней Говорухин перезвонил, и я его ошеломил – продиктовал всю партию от первого до последнего хода.
Был еще случай. Играл против меня швед, Гидеон Штальберг. Поддавал профессионально. Когда он судил в Москве какой-то матч, наши шутили: ему не надо подносить выпить. Достаточно протянуть шланг. И вот встречаемся в Гаване на турнире памяти Капабланки. Организовал все Че Гевара. Нам вот-вот садиться за доску, а Штальберг заказал бутылку коньяка да шесть бутылок пива. И выпил все!
– Славный какой человек.
– Я внутренне торжествовал – сейчас с этим алкашом разберусь. Играем. Вдруг швед на глазах преображается – если поначалу еле-еле ворочал мозгами, то тут заиграл в бисову силу. С каждым ходом – все сильнее! А я утратил бдительность. И когда уж решил сдаваться, Штальберг неожиданно погрузился в глубокое раздумье минут на сорок. В итоге сделал самый нелепый ход, какой только мог. Ничья. Вечером я рассказал обо всем доктору, а тот ответил, что так и должно было происходить. Сперва на тормозах, потом эйфория, мозг возбужден. И следом – внезапный ступор.
– А за вами отчаянные поступки числятся?
– Были отчаянные поступки, были. Вскоре после смерти Сталина в Грузии состоялся чемпионат СССР. В выходной шахматистов зазвали на банкет, который проходил в Гори. Вел застолье секретарь ЦК по пропаганде Стуруа, брат знаменитого Мэлора. Первый тост – за "великого, единственного Сталина". Я далеко не смелый человек, но тут поднялся и сказал, что пить за Сталина не буду: "Знаю, как дорого его имя грузинскому народу. Но знаю и то, что в Грузии ценят искренность. Сталин принес нам слишком много боли. Поэтому поддержать тост тамады не могу".
– Все притихли?
– Даже бараны замолчали в горах. Повернуться могло как угодно, но Стуруа вышел из положения мудро: "Ну, выпьем". Правда, в оставшиеся две недели чемпионата меня приятели никуда одного не выпускали. Это было еще до ХХ съезда.
Но самая опасная в жизни ситуация – когда проиграл 0:6 Фишеру. Все было на уровне гражданской казни. Кто-то из больших начальников подумал, что проиграть какому-то Фишеру с таким счетом советский гроссмейстер не может, это политическая акция. Или даже предательство.
– Вдобавок у вас на границе нашли книжку Солженицына.
– Да какое это имело значение? Солженицын еще жил в СССР на даче у Ростроповича. Его раскритиковали, но никаких санкций не было. Начальник таможни мне сказал: "Если бы вы, Марк Евгеньевич, по-приличнее сыграли с Фишером – могли бы привезти хоть полное собрание сочинений Солженицына. Я бы лично вам его до такси донес".
– С Солженицыным общались?
– Не довелось. Но при мне Ростропович шутил: "У Солженицына крупные неприятности. Нашли книгу Тайманова "Защита Нимцовича".
– Ростропович был человек с юмором?
– Да, обожал розыгрыши. Вспоминал, как гастролировал в провинции – и увидел объявление о приеме в музыкальное училище. Пошел на экзамен, сыграл – и получил "четверку".
ФИШЕР И КОРЧНОЙ
– Давайте поговорим о Фишере. Правда, что он даже школу не окончил?
– Он думал, что школьные годы – потерянные. Отвлекали от шахмат. Я познакомился с ним в Буэнос-Айресе, когда Фишеру было лет шестнадцать. Он произвел на меня впечатление очень странного молодого человека. И чем чаще встречались, тем больше я в этом убеждался.
У всех были интересы в обычной жизни. Алехин – известный адвокат, Капабланка – дипломат, Эйве – доктор математики, Ботвинник – тоже доктор наук… И только у Фишера, кроме шахмат, не было ничего. Мне казалось, он изучил все, что писали об игре. Журнал "Шахматы в СССР" зачитывал до дыр. Фишер помнил все партии, которые играл десятью годами раньше. Фанатик!
– На каком языке с ним говорили?
– Как ни странно, на сербском. Я часто бывал в Югославии, а он там иногда жил.
– Что за женщины его окружали?
– В молодости женщины Фишера вообще не волновали. Позже в Венгрии у него были встречи с одной шахматисткой. А я стал свидетелем его увлечения ленинградкой. Звали ее Полина. Приехали в Будапешт большой компанией, эта Полина с нами.
– Зачем приехали?
– На юбилей Лилиенталя. Фишер тоже жил в Будапеште. Полина по-английски не говорила и попросила мою жену быть переводчиком. Надя пошла на их свидание, а девушка опаздывала. Полчаса Фишер просидел на скамеечке с моей супругой. Первое, что спросил: "Играете в шахматы?" Едва узнав, что не играет, Бобби потерял к ней всякий интерес.
– Приударить за Надеждой не пытался?
– Нет. Кстати, он был не в курсе, что Надя – моя жена. Сразу уткнулся в маленький переносной телевизор, который носил с собой. Разговора толком не получилось. А время спустя вдруг позвонил мне в Ленинград: "Марк, я узнал, что Надя – твоя жена. Поздравляю".
– Как сложилась судьба этой Полины?
– Поскольку она рассталась с Фишером – очень счастливо.
– Кто был более подозрителен – Ботвинник или Фишер?
– Ботвинник был подозрителен, а Фишер – маниакален. Искренне верил, что КГБ собирается его устранить. Список его врагов выглядел так: евреи, большевики и КГБ. При том, что его мать была очень религиозной еврейкой. Я давно убедился: главные антисемиты – евреи… Фишер был очень капризным. Забавно вышло с нашим матчем – сначала Бобби предложил играть в библиотечной комнате университета. Чтоб никаких зрителей.
– Не любил?
– Да. А для Таля, допустим, зал был очень важен. Чувствовал реакцию. Я тоже создан для игры на сцене. И играть с Фишером в комнате желанием не горел. Тогда отыскали небольшой зал, который его устроил. Я, как и многие, сделав ход, вставал и бродил по сцене. А Фишер почему-то от этого закипал. Пожаловался югославскому судье. Тот ко мне: "Вообще-то ваше право, но Фишеру это мешает".
– Что ответили?
– Меня, говорю, Фишер тоже раздражает. Когда думает – трясет коленками. Договоримся так: он прекращает тряску, а я буду гулять за сценой. И Фишер согласился!
– Читал ли он вашу книгу "Я был жертвой Фишера"?
– Я отослал ее Бобби по почте. Потом звонил, благодарил. Сказал, что все понравилось, попросил выслать еще парочку экземпляров. Недавно на аукцион выставили библиотеку Фишера. Наверное, среди множества книг там есть и моя.
– Призовой фонд вашего матча был крошечным?
– Да. Победитель получил две тысячи долларов, проигравший – одну.
– А чем поражал Корчной?
– О нем скажу словами поэта: "Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал…" Последние лет пятнадцать Виктор наконец-то пришел в согласие с самим собой. Оттаял, легче идет на контакт. Корчной сроду не был диссидентом. Никаких выпадов против советской власти не совершал. Просто в отличие от Карпова был непредсказуем. Потому и не стал чемпионом мира.
– Между Карповым и Корчным до сих пор нет отношений?
– Сегодня это можно назвать "худой мир". Встречаются, все раны зажили. Сам Корчной изменился, да и Карпов тоже. Теперь-то им что делить?
– А у вас среди шахматистов были враги?
– Я человек миролюбивый, неконфликтный. Возможно, поэтому и не стал лучшим шахматистом мира. Для этого недостаточно сильного характера. Нужна жесткость. Не скажу, что надо шагать по трупам, но локтями расталкивать – точно. Мне не хватало одержимости. Я так и не сделал выбор между шахматами и музыкой. Но об этом как раз не жалею.
– Почему?
– Сочетание музыки и шахмат очень гармонично. Занятие для ума и сердца. Не знаю, достиг бы я большего в одной профессии, отказавшись от другой. Зато уверен: в этом случае моя жизнь была бы в сто раз скучнее.
Санкт-Петербург – Москва
Александр КРУЖКОВ // Юрий ГОЛЫШАК //
