В квартире бывшего главы Центробанка Виктора Геращенко я обнаружил обои на стенках − точно такие же, как у меня дома. Потому как в один год ремонт устраивали − пятнадцать лет назад. Только Геращенко квартиру от государства получил, а мне покупать пришлось. И у него на этих обоях висят картины неизвестных художников, а у меня − Никас Сафронов. Поэтому я спросил могучего старика…
Виктор Владимирович, пенсии-то хватает?
– Пенсии мне в целом хватает. Хотя я получаю в два раза меньше, чем мне полагается.
Почему такая ужасная несправедливость в нашей самой справедливой стране?
– Из-за ревности дурака Кудрина!.. Это длинная история. Где-то в 1992 году, когда Ельцин стал президентом на куске развалившегося СССР, он подписал указ о том, что всем госчиновникам полагается пенсионное обеспечение. К указу прикладывался список чиновников − от президента до послов. И там значились премьер-министр, председатели палат, депутаты, Счётная палата, судейские, прокурорские… И был председатель Центробанка, поскольку он единственный госслужащий в системе Центробанка, все остальные − банковские работники, в соответствии с законом о ЦБ. А вот председатель назначается сверху. И ему, по указу, полагалась пенсия в семьдесят процентов от денежного содержания. В чём была, конечно, глупость и жадность тех, кто готовил и подписывал этот указ, потому что денежное содержание − это бонусы, процент за допуск к секретности и так далее. Надо было просто написать «от оклада», ведь, если человек не работает, бонусы к нему уже не имеют никакого отношения. Правильно?
Правильно.
– Но раз уж написали, то давайте!.. Когда мне исполнилось шестьдесят лет, я работал в Международном московском банке и получал прилично − 10 тысяч долларов в месяц. Совесть нужно иметь? И я решил пенсию не просить. Но наша юристка настояла: «Вить, ты напиши заявление, пусть тебе платят хотя бы простую пенсию». Я написал заявление в районный собес, и моя пенсия в 1998 году составила 311 рублей с копейками, что по курсу составляло 60 долларов. А года через два пенсия уже выросла до 900 с чем-то рублей, но по курсу составляла 40 долларов. Вот эту пенсию мне и начисляли.
А в 1998 году меня снова позвали возглавлять Центробанк − после того, как мы обкакались с этими ГКО и случился дефолт. Жена тогда сказала: «Ты что − дурак? Сейчас тебе платят 10 тысяч долларов в месяц, а в Центробанке ты сколько получишь? С гулькин хрен».
А вот соглашусь!
– Вы знаете, там случилась такая история… Ельцин тогда встречался с банкирами, ища кандидатуру на должность председателя Центробанка. Встречался он не с той знаменитой семибанкирщиной − руководителями самых крупных банков, которые потом все потеряли лицензии, поскольку у них была жопа с ликвидностью, – а с главами средних банков. И те, намаявшись с прежним руководством Центробанка – Дубининым и Алексашенко, – президенту сказали: дайте нам обратно Геращенко!
Меня позвали к Руслану Орехову, это замглавы президентской администрации, умный парнишка, и он говорит: «Виктор Владимирович, тебе надо пойти председателем Центробанка». На что я ответил: «Если председателем правительства назначат Черномырдина, я не пойду». – «Почему? У вас же хорошие отношения!» – «Хорошие. Но Черномырдин никогда за своих людей перед начальством не стоит».
А дальше вот что случилось. Ельцин пытается пропихнуть через Думу Черномырдина первый раз – его заворачивают. Второй раз − заворачивают. Ясно, что третьего раза не будет, не станет Ельцин в третий раз предлагать Черномырдина, другого найдёт. И меня снова вызывает Орехов: «Хватит выё…ся! Не будет Черномырдина. Иди на председателя!»
А я до этого успел пообщаться со своими коллегами из банковской сферы. И они меня тоже просили: «Витя! Ну бог с ними, с потерями. Потом мы тебя возьмём в какой-нибудь наблюдательный совет и возместим тебе твои финансовые утраты. Соглашайся на председателя Центробанка, а то придёт какой-нибудь мудак, мы с ним намаемся». Люди ведь понимают, кто разбирается в банковском деле, а кто нет.
После чего звонит мне ещё Примаков: «Можешь ко мне в МИД заехать?» А с Примаковым я познакомился ещё когда работал в Ливане. Примаков ведь сначала был корреспондентом «Правды» в Египте. И написал там диссертацию «Социальное и экономическое развитие Египта». За такую важную тему тогда сразу доктора давали, а не кандидата. Так корреспондент газеты стал учёным – доктором наук! После чего учёный Примаков оказался в Ливане, чтобы противодействовать там мировому капитализму, поскольку капиталисты собирались сделать из Ливана ближневосточную Швейцарию. Но мы не дали…
В общем, подъехал я к Примакову в МИД, а он и говорит: «Я вчера, дурак такой, дал согласие стать премьер-министром, а ты, Витя, что вытворяешь?.. Давай вместе работать!» И я махнул рукой и согласился опять пойти на Неглинную, и мы стали работать вместе, тандемом.
Примаков вообще умнейший человек! Я вспоминаю, как он вёл переговоры с председателем Всемирного банка – еврей был такой, не помню, как зовут, склероз уже начинается… Ну, неважно… И Примаков этак сядет, закроет ладонью свой косящий глаз…
Я не замечал.
– Правда-правда, у него один глаз немного косит. Кажется, ему в детстве стукнули, с тех пор. Примаков ведь в Тбилиси рос, а там весьма интернациональная команда мальчишек во дворах была, вот и не уберёгся… И, значит, он так закроет ладонью косящий свой глаз и давай этого еврея аргументами давить: да, мы в полной жопе, у нас большие долги, но мы расплатимся, нам нужна передышка… Это было прекрасное время!
Жопа? Да. Прекрасное. Я помню девяностые. А почему вы акцентировали внимание на еврействе этого председателя Всемирного банка? Я заметил, у представителей вашего поколения это часто случается.
− Меня не очень тянет копаться в исторических трудах, хотя от отца и осталась прекрасная библиотека, но я иногда задумываюсь, почему так много евреев было в той самой РСДРП, которая устроила в России этот переворот? А дело в том, что Николай I разрешил евреям из Европы приехать в Россию, поскольку в Европе на них были какие-то гонения. Но он сделал черту оседлости, и евреи считали эту черту несправедливостью.
Что правильно, поскольку натуральное гетто и дискриминация.
− Вот. И они пошли бороться с режимом, примкнув к социал-демократам и прочим революционерам. Года два назад я сказал в одной программе, что еврей – это национальность, которой нечего стесняться. А жид – это образ жизни. Евреи – это трудяги, они честно шили в своих мастерских костюмы и кепки, зарабатывая на жизнь. А вот хитрожопые люди себе на уме – любой национальности – мне не нравятся.
Ладно. Замнём. А вам бывало когда-то неловко за ту власть, к которой и вы имели отношение?
– Бывало. За ситуацию, которая сложилась после взрыва на Чернобыльской АЭС. Я тогда работал в валютном управлении Внешторгбанка, каждое утро получал иностранную прессу. Был у нас и аппарат агентства «Рейтер». Приходят свежие газеты, открываю страницу, а там – дыра. Наши спецслужбы постарались ненужную информацию из газеты вырезать. Думаю, ну, если вырезали, значит, что-то серьёзное случилось. Звоню своему другу в Лондон, который такую же газету получает. Прошу прочитать мне изъятый фрагмент страницы. Читает. Батюшки… Радиоактивное облако уже в Швеции, тамошние власти бьют тревогу, а у нас – тишина… Дело было перед майскими демонстрациями. Никто празднования 1 Мая в Киеве не отменил. Молчат.
Я специально смотрел телевизор и считал дни про себя, гадал, когда же «он» объявит народу, что произошло. На всю жизнь запомнил «его» появление на Мавзолее. «Он» нервничал, теребил платок, как в фильме «Мёртвый сезон». И только 2 мая, вечером, сказал о трагедии. Авария на Чернобыльской АЭС произошла 26 апреля, а было объявлено об этом почти неделю спустя. К слову об ответственности и безответственности.
Помню, когда «его» выбрали генсеком в 1985 году, мой отец спросил у меня: «Как думаешь, Горбачёв, как Хрущёв, десять лет во власти проработает?» Я ответил: «Нет». – «Почему?» – «Потому что он демагог».
Мы что-то от основного вопроса отвлеклись − от пенсии вашей.
– Ах, да. Просто жизнь была длинная… В общем, с 1998 года я служил в Центробанке председателем. До 2002 года… У меня, кстати, были нормальные отношения с Путиным, с которым я впервые столкнулся ещё когда он у Собчака в Ленинграде работал. Мы там строили Вычислительный банковский центр, я туда часто мотался, и Собчак поручал Путину меня встречать и провожать. И тот, встретив меня, всё время спрашивал: «Ну что, по рюмочке?» Он на это дело слаб был – видимо, в ГДР привык пиво пить. Но я с ним не пил! Ну, может быть, один раз только по рюмочке выпили.
«Моя любимая пословица: «Без труда не вытащить и рыбку из пруда». Хочешь чего-то добиться – вкалывай. Не жди, когда всё само на голову свалится»
Виктор Геращенко
Он вообще очень скромный – Путин-то. Когда он уже стал президентом, то даже постеснялся у Ельцина забрать бронированную президентскую машину – тот так на ней и уехал. И Путин остался на первое время вообще без бронированного автомобиля. И я ему наш центробанковский бронированный «Мерседес» выделил, на котором раньше Дубинин ездил. У Дубинина длинные ноги, поэтому «Мерседес» был удлинённый. Машина у нас стояла без дела, и мы её президенту Путину напрокат дали, пока ему не заказали новый «Мерседес».
Затем у меня был не особо длинный период депутатства, а потом я попал в Наблюдательный совет ЮКОСа, который уже начали дербанить. И вот только после всех этих дел я наконец ушёл на покой и написал заявление с просьбой установить мне законную пенсию в семьдесят процентов от доходов председателя. Но ещё долго мой сменщик на посту председателя Центробанка Игнатьев не решал мой вопрос, потому что он человек совершенно бесхребетный. Наконец он написал письмо наверх с просьбой установить мне пенсию в размере семьдесят процентов от доходов заместителя премьер-министра. Бумагу подписали Кудрин и Починок.
Я, возмущённый, пришёл к Игнатьеву разбираться: «Ты чего, ох..л, что ли? Почему от доходов какого-то заместителя? Ну ладно, сейчас речь идёт о моей пенсии, но потом встанет вопрос о пенсии Дубинина, который меня помладше. Потом о пенсии Парамоновой, которая тоже успела годик побывать председателем Центробанка. Потом речь пойдёт уже о твоей пенсии. Какого же х… ты пишешь про зампремьера? Почему не премьер-министра? У нас по закону и по Конституции денежная политика – кого? Правительства и Центрального банка! То есть председатель Центробанка равен премьеру! При чём же тут зампремьера?»
Я написал Путину письмо, что мой вопрос не решается. Пригрозил дойти до Страсбурга. И может быть, продавил бы я свой вопрос, но за это время ревнивый Кудрин подсунул Путину на подпись изменения в тот указ Ельцина, и теперь там в третьей статье написано: все указанные лица получают пенсии из бюджета, если зарплату получали из бюджета. А единственный человек из всего списка, не получавший зарплату из бюджета, – председатель Центробанка! Вот как он меня подставил!
Ну и какая у вас теперь пенсия?
– 130 тысяч. А так была бы в два раза больше! Но дело не в размере пенсии, мне денег хватает, дело в другом − б… они!
Ну что вам сказать за такую пенсию? Жизнь удалась! Хорошая пенсия, бывший цэковский дом, дача под Москвой – что ещё нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость?
– Дачу я сам строил. Я же понимал: пока ты в банке, тебе полагается дача. А потом тебя заменили и вон с дачи. Поэтому мы решили купить участок под Мытищами и построились. Тридцать соток, прекрасный дом. А что касается квартиры…
Когда я вернулся из Сингапура − я там работал управляющим Московским народным банком, − был прописан в трёхкомнатной хрущёвке вместе с матерью, отцом и моей старшей сестрой. Я уже был женат, у меня дочь 61-го года, сын − 69-го. И я подал заявление на улучшение жилплощади. Меня вызвал секретарь парткома: «Ты был за границей, тебе там платили прилично. Не проси ничего. Купи себе квартиру за счёт чеков Внешпосылторга!»
Я говорю: «А с какой стати? Мне положено – давайте!» Настоял – дали мне квартиру в Тушине. Но потом мне предложили переехать в ведомственный дом. Аргументировали: ты же работаешь во Внешэкономбанке, у тебя приёмы могут быть какие-то, ужины, придёшь домой поддатый, соседи увидят. Или, не дай бог, летом жена поедет за город, а ты девку приведёшь – снова соседи заметят. Давай мы твою квартиру сдадим государству, а тебе выдадим моссоветовскую, там в этом смысле поспокойнее. Так я попал в новую квартиру в Филях и жил там некоторое время. А уж потом мне эту дали – от Управделами президента. И обои, на которые вы внимание обратили, югославские ремонтники выбирали, они сначала у нас в Центробанке ремонт делали, потом я их попросил у себя в квартире ремонт сделать, денег заплатил, конечно… Так что у вас такой же вкус, как у югославских ремонтников.
Расценю как комплимент. Вы родились в печально известном 1937 году…
– Да, давно… И когда мне теперь попы говорят: «Давай мы тебя покрестим», – я им отвечаю: «Отстаньте от меня! Прожил всю жизнь некрещёным и помру некрещёным».
«Я бы спросил у Бога, если он есть: почему из всех стран мира выбрал именно Россию для самых жестоких экспериментов? Почему Россия – как испытательный полигон: войны, диктатура, очень жестокие люди во главе государства? Временами я об этом задумываюсь, но не нахожу ответа»
Виктор Геращенко
Кстати, однажды в том же Сингапуре я оказался за столом в компании банкиров разных вероисповеданий. Были баптисты, буддисты, протестанты. Каждый говорил о том, что есть для него Бог и что он понимает под верой. Спросили меня: мол, верите в Бога или нет? Я сказал, что верю в провидение, в то, что на английском звучит как Providence. Оглядываясь на свою жизнь, могу сказать, что кто-то меня ведёт. Оберегает. Понимаю, что многие события происходили не без вмешательства высших сил. Например, что касается работы. Я неплохо говорю по-английски и понимаю по-французски. На немецком языке знал слов пять от силы. И тут меня в начале 70-х годов послали работать в Германию. Я упирался как мог, мне не хотелось во Франкфурт, я хотел в Париж, но руководство настояло на своём. Как потом показала жизнь, правильно сделал, что поехал. В Германии я познакомился со многими видными немецкими банкирами, и когда мы строили трубопровод «Нефть – газ», то связи очень пригодились. Многие крупные немецкие банки этот проект согласились финансировать. Providence… Все сложилось так, как должно было сложиться. Точно по жизни меня кто-то ведёт. Подсказывает: делать что-то или не делать. Дать деньги или не дать. Поверить человеку или не поверить.
Никаких чудес. Просто опыт старого банкира. Каковой опыт старый банкир воспринимает как потустороннее вмешательство, потому что интуиция, которая основана на опыте, выдаёт сразу результат, а процесс обсчёта данных происходит в подсознании очень быстро и остаётся вне контроля сознания. Сознание видит только результат и наивно удивляется, ища источник ответа вне себя, а не внутри. Опыт рулит!
– Да, опыт у меня, конечно, большой. Всю жизнь в одной сфере, в разных странах. Клиентов я чувствую… А родился я действительно в 1937 году, 21 декабря. Точнее, не один я, а мы с братом родились в один день, но мы не близнецы, а двойняшки. И сёстры у меня тоже двойняшки, Галя с Валей, но они родились раньше, в 1932 году. После нас с братом мать родила в третий раз, на сей раз одну девочку… И отец, когда ему в роддоме вынесли одну Ирочку, растерянно спросил: «А где вторая?» Привык к двойняшкам.
Когда мы родились, отца моего в Москве не было, он был в Ростове, и к моей матери в роддом пришёл отцов брат, который был активный такой комсомолец, и он сказал матери: «Настя! Поскольку дети родились 21 декабря, одного надо назвать Осипом, а второго Феликсом».
Почему?
– Потому что 20 декабря – день образования ВЧК, главой которой был Феликс Дзержинский, а 21 декабря родился Иосиф Виссарионович. Но Иосиф – не наше имя, поэтому назовём Осипом – такая была логика. Тогда подобное было очень распространено. Со мной, например, в Ливане работал один парень, родившийся 20 декабря, так его и звали Феликс.
Блин, я всегда говорил, что коммунизм – это религия со своими священными писаниями основоположников, со своей святой троицей – Маркс-Энгельс-Ленин, со своими мощами в мавзолеях и даже вот со своими святцами… Ну и что ответила брату ваша мать?
– «Пошёл на …» И назвала нас Витя и Толя. Толя был на полчаса старше меня, но, несмотря на то что мы были двойней, характеры наши отличались как небо и земля. Забияка, хулиган. Мне от матери постоянно влетало: почему за Толей не уследил, почему его не остановил от очередных шалостей? К сожалению, у него несчастливо сложилась судьба. После седьмого класса школы Толя с большим желанием поступил в мореходное училище в Ростове-на-Дону. Отучился там всего полтора года, ходил на паруснике «Товарищ», а потом вдруг вернулся домой. Как мы его ни пытали, что случилось, почему бросил училище, он молчал как рыба. После окончания десятилетки Толю забрали в армию, он служил под Читой. После армии стал работать шофёром, и как-то жизнь его не задалась. Выпивать стал, со временем всё больше и больше. Цирроз печени – и хоп. Всё. Ушёл в мир иной… В нашей семье по-доброму шутили, что через Толю мы держали связь с рабочим классом. Все мои сёстры окончили вузы, получили прекрасное образование, стали уважаемыми специалистами, только Толя к университетам не тянулся, хотя был весьма неглуп.
А возвращаясь к отцу… Как я сказал, он находился тогда в Ростове. Его туда назначили замдиректора экономического института незадолго до нашего рождения. Он приехал, и директор ему говорит: «У меня арестовали брата в Москве, поэтому меня в ближайшее время снимут. Так что бери на себя институт». И отец неожиданно стал и.о. директора, погрузился в дела, отчего и прозевал наше рождение.
В Москве в ту пору шли большие чистки, образовалось много вакансий, кадров стало не хватать, и потому ему в Ростов вскоре поступило предложение: приезжайте на работу в правление Госбанка. Отец этого ужасно не хотел. Он пошёл к первому секретарю Ростовского обкома, которого звали Михаил Андреевич Суслов. И сказал: «Не хочу на эту бюрократическую работу ехать, хочу преподавать». «А вы член партии?» – спросил Суслов.
«Да, – ответил отец. – Недавно приняли. Пять лет был кандидатом».
«А вот я тоже закончил экономический вуз и хотел преподавать, – сказал Суслов. – А видите, где работаю. Так что, батенька, надо!»
И пришлось отцу ехать в Москву начальником планово-экономического управления, а потом становиться зампредом Госбанка.
Я заметил, вы много материтесь. По глубине проработки словесного материала чувствуется, что это с самого детства.
– В эвакуации, в Казани научили. Тогда я был маленький и думал, что это татарский язык… Когда началась война, мы уплыли на пароходе в Казань, мать и мы, пятеро детей. Отец остался в Москве. А 19 августа 1941 года утром в нашу дверь раздаётся звонок. Отец открывает, на пороге стоит солдат с винтовкой: «Вот вам повестка в армию. Я вижу, вы человек интеллигентный, пообещайте, что сами придёте в военкомат, а то мне ещё кучу повесток разносить».
«Конечно, приду», – сказал отец. Он побрился, собрал сидор и позвонил в банк предупредить, что не придёт на совещание правления, потому как получил повестку в военкомат и должен пойти на фронт. Через пять минут ему перезвонили: «Извините, мы забыли сделать на вас бронь! Никуда не ходите, никому не открывайте, машину за вами уже послали».
В конце 1943 года мы вернулись из эвакуации в Москву, а где-то в начале 1944-го отец вдруг приходит с работы в форме полковника, что меня удивило. И весь двор увидел его в форме. После чего моего старшего брата, который родился на полчаса раньше меня, мальчишки прозвали Полковником, а меня − всего лишь Брат Полковника. И поэтому когда меня в чужом дворе кто-то пытался обидеть, его сразу одёргивали: «Ты ох…л, что ли! Это же Брат Полковника!»
В конце 1944-го отца направили с секретной миссией в Югославию. Они летели туда через Баку в Иран, затем в Ливию, оттуда на какой-то югославский остров, а уже оттуда их забросили в Югославию. Тогда в Югославии ещё были немцы. Отец находился с секретным поручением в штабе Тито, который командовал партизанами. Вернулся он оттуда худой и курящий.
Что банкир делал в Югославии?
– Возил Тито деньги от Сталина. Орден Ленина потом за это получил. Сталин послал тогда Тито 60 тысяч фунтов стерлингов из фонда Коминтерна. Черчилль полагал, что Югославия должна отойти им, и Сталин хотел ему таким вот образом палец сами понимаете куда засунуть.
Как потом рассказывал отец, они ходили от одного партизанского отряда к другому – раздавали по указанию Тито деньги. Причём передвигались в советской форме. Как-то два югославских проводника, которые их вели, вдруг поссорились, и один пристрелил другого. И объяснил, кивнув на труп: «Он вас к усташам (Хорватская ультраправая террористическая организация. – Прим. авт.) вёл». Наши встревожились: чёрт его знает, а может, этот оставшийся как раз и заведёт к усташам? Взяли на всякий случай автоматы на изготовку. Но проводник привёл куда надо.
А однажды во время такого перехода их обнаружил немецкий истребитель, сделал заход и начал обстреливать группу. Хорошо валуны поблизости оказались. Они за валуны кинулись и, когда самолёт пролетел, начали стрелять из автомата ему в хвост. Самолёт развернулся и начал повторный заход. Отец с сопровождающими перебежали на другую сторону валунов, переждали пулемётные очереди и опять начали палить из автомата самолёту вдогонку.
«Жалко не сбили!» – рассказывал отец. «Хорошо, что он вас не подстрелил, пап!» − «Нет, Вить, ты не понимаешь. Пехотинцам, которые сбивали самолёт, давали звание Героя Советского Союза. А если бы я был Героем Советского Союза, после войны я бы в кино билеты без очереди покупал!»
Отец даже в окружении побывал – немцы окружили штаб Тито, где тогда был отец, и они бежали тайными тропами.
Значит, отец у вас был боевой экономист и банкир. А мать?
– Тоже экономист.
Да у вас это наследственное!
– Возможно. Но только сам я случайно в финансовый институт попал. Я-то хотел юристом стать. А мой дядька – дядя Боря – мне сказал: советской власти юристы не нужны, потому что у нас справедливое государство, не знаем, куда их девать, юристов этих. Иди на экономический! Я подал в экономический. А через две недели приходит отец и говорит: «Вить! Забери оттуда заявление, подай в финансовый». − «Да не хочу я в финансовый! Я сюда нормально по блату поступаю, ты же первый зампред в Госбанке!» − «Понимаешь, в твоём институте сейчас конфликт между профессурой и ректором. Туда назначена комиссия для разбора, и дядя Боря её возглавляет. Ты можешь невзначай пострадать в этой борьбе кланов. Зная, чей ты отпрыск, поставят тебе нарочно двойку, и ты не поступишь, тогда придётся в армию идти. Давай лучше в финансовый тебя определим. На первом курсе всё равно все предметы одинаковые, а после первого, когда всё утрясётся, мы тебя переведём».
Так я и оказался в финансовом. Там была прекрасная баскетбольная команда. А я в баскетбол играл с четырнадцати лет – сначала за общество «Пищевик» в команде юношей, а потом вот за вуз свой финансовый. Первое место всегда занимали! Ну и зачем уходить? Да и с женой своей будущей я там же познакомился.
Она тоже прирождённый финансист?
– Нет. Она сначала поступала в медицинский, да завалила английский. Ну и поступила в финансовый.
Действительно, разница же невелика…
– Просто после провала она начала плотно заниматься английским с одним дядькой, который преподавал в финансовом. Он и уговорил её поступить в финансовый. На первом курсе я её приметил, а на третьем стал подъезжать.
Тупые какие вы были в те годы!
– Да просто некогда было! Учёба, два раза в неделю тренировка, по субботам и воскресеньям игра. А потом баскетбол отпал, потому что я стал носить очки и, два раза по ним чувствительно получив мячом, решил, что глаза важнее баскетбола.
И сразу решили пожениться?
– Так ведь любовь.
Тронули. «Спортсменка, комсомолка?…»
– Она была действительно активной комсомолкой. Мы так воспитывались. У неё папа был директором завода в Ставрополе. Завод эвакуировали во время войны. И старший брат у неё активный комсомолец, и сестра… Хорошая советская семья.
Кстати, забыл спросить, как жилось во времена войны детям зампреда Госбанка − сытно или голодно?
– Знаете, за свою жизнь я нередко ловил на себе завистливые взгляды людей. Некоторые непрозрачно намекали, что, мол, своим продвижением по службе я обязан папе, а не собственному труду. Никто меня никогда не двигал. Часто было ровным счётом наоборот – притормаживали рост, давали должности другим, чтобы не подумал кто, что карьера делается «из-за папы». К счастью, находились люди, которые больше обращали внимание на то, как я работаю, а не какая у меня фамилия.
А что касается того времени… Мы не голодали, конечно, но когда говорят, что дети руководящих работников жрали в три горла, то ничего подобного! Отец получал кремлёвские карточки, и мать три раза в неделю ездила с судками в Дом правительства – там была раздача. И этой еды хватало мне, моему брату и младшей сестре. А за едой старшим сёстрам и себе она ходила на рынок, где покупала картофель, свёклу. Так что говорить, будто у нас была обжорка, это всё сказки гнилой интеллигенции.
Зато, помню, мы в 1943 году возвращались из эвакуации в жёстком вагоне, две ночи в нём провели. Середина вагона была разобрана, и в этом промежутке стояли мешки с монетами. Мы с братом и младшей сестрой бегали вокруг них – играли в салки, и у нас под ногами гремели монеты. Видимо, именно тогда, топча ногами деньги, я и натоптал себе будущую судьбу – стать банкиром.
Автор: Александр Никонов
фото: Александр Саверкин/ТАСС; Павел Кассин/Коммерсантъ
