Русский человек сам уже от себя устал, вы не находите? Недаром русские туристы ищут в турагентствах отели, где «мало русских». Кроме того, граждане нашей страны очень любят ругать свою родину, это просто у нас национальный вид спорта какой-то!
А еще мы обожаем говорить про себя, что мы хамоватые, некультяпистые, с руками, растущими оттуда, откуда у наших предков рос хвост. Может, здесь и кроется главная загадка русского характера. Отчего мы такие выросли? Я долго искал ответ на этот вопрос. И, кажется, нашел…
Условия жизни формируют менталитет человека, для современной науки это бесспорно! Какие же условия сформировали русский характер?
Об этом нужно говорить с исследователями русского крестьянского быта. Таких людей немного, но мне повезло, и я встретился с таким человеком. Это профессор истфака МГУ Леонид Милов, который всю жизнь посвятил изучению быта русского крестьянина. Того самого быта, тех самых условий жизни, которые и слепили знаменитый русский характер. Я часто переслушиваю эту беседу, сидя в кресле-качалке с бокалом вина, и каждый раз узнаю в себе то, о чем говорил со мной профессор.
— Россия очень холодная страна с плохими почвами, поэтому здесь живут именно такие люди, а не иные, — так начал свой рассказ Милов.
В Европе сельскохозяйственный период десять месяцев, а в России пять. Разница в два раза. В Европе не работают в поле только в декабре и январе. В ноябре, например, можно сеять озимую пшеницу, в феврале проводить другие работы. Так вот, если посчитать, то получится, что русский крестьянин имеет на пашенные работы всего сто дней. И тридцать дней уходит на сенокос. Что же получается? А то, что он жилы рвет и еле управляется! Глава семьи из четырех человек (однотягловый крестьянин) успевает физически вспахать две с половиной десятины. А в Европе — в два раза больше.
О том, что в России беспашенный период длится семь месяцев, писали в государственных документах еще в XVIII веке. Понимали проблему… Средний урожай при тех орудиях труда был хилым: из одного зернышка вырастало три. Стало быть, из 12 пудов — 36. Минус один пуд на семена, получается: 24 пуда — чистый сбор с десятины. С двух с половиной десятин — 60 пудов. Это на семью из четырех человек. А семья из четырех человек, учитывая, что женщины и дети едят меньше, равна 2,8 взрослого. Притом что годовая норма потребления — 24 пуда на человека. То есть нужно без малого 70 пудов. А есть только 60. Причем из них еще нужно вычесть часть для прокорма скота — овес лошади, подсыпка корове. И вместо 24 пудов, положенных по биологической норме, россиянин потреблял в лучшем случае 16… Вот вам Россия — страна, где хлеба всегда не хватало. Где жизнь была всегда на пределе возможности. Вечный аврал.
А нельзя ли увеличить просто посевные площади?
— Можно. Если работать кое-как, на авось. Именно так и работали… Если в Англии пашут четыре-шесть раз, доводя землю до «пуховости», то в России до сих пор скверная обработка земли. Изменилась техника (теперь и в Европе трактора, и в России трактора), но соотношение пахотного времени осталось прежним, и потому результат тот же.
В Европе вот комочка на пашне не найдешь, а в России булыжники на поле валяются. Да, по сравнению с XVIII веком производительность труда на селе увеличилась в 40—50 раз. Но природа-то осталась неизменной! Поэтому себестоимость российской сельхозпродукции всегда будет дороже западной по тем же самым климатическим причинам.
Вы видели фильм «Председатель»?.. Помните там душераздирающую сцену, когда бабы поднимают корову на веревках, чтобы она, обессилев, не упала? Это типичная для России картина. К весне коровы и лошади еле стояли. Казалось бы — огромные просторы, поля, перелески, луга. А у крестьянина дефицит сена! Почему? Потому что когда трава полна витаминов, ее только заготавливать и заготавливать, у крестьянина нет времени на это. Сенокос по старому стилю начинался с 29 июня — с Петра и Павла — и длился до конца июля. А с августа (а иногда и с 20 июля!) уже надо было торопиться жать поспевшую рожь.
Поэтому, несмотря на то что в период сенокоса вся деревня от мала до велика выезжала на косьбу и крестьяне просто жили в полях табором, при тогдашней технике косьбы крестьянин за 30 дней все равно накашивал сена недостаточно. А стойловый период в России от 180 до 212 суток — семь месяцев. Крестьянский однотягловый двор (четыре души) имел две коровы, одну-две лошади для пахоты, две овцы, одну свинью и пять-восемь кур.
От уезда к уезду количество могло меняться. Например, в Ржевском уезде Тверской губернии у крестьянина было три овцы, а в соседнем Краснохолмском — три-четыре свиньи. Но, в общем, в условном расчете это эквивалентно шести головам крупного рогатого скота. Для них нужно было заготовить сена по нормам XVIII века примерно 620 пудов. А крестьянин вместе с семьей в лучшем случае мог накосить 300. И так было всегда.
«Вот они, русские характеры: кажется, прост человек, а придет беда, в большом или малом, и поднимается в нем великая сила – человеческая красота»
Алексей Толстой
Какой же выход? Скоту давали солому, которая малокалорийна и напрочь лишена витаминов. Но и соломы не хватало! Свиней и коров кормили лошадиным навозом, осыпая его отрубями. Вечной головной болью председателей колхозов и русских помещиков была хроническая бескормица крестьянского скота.
Скотина к весне буквально падала, ее подвешивали. И навозу от такой скотины было мало, уж не говоря о молоке: в некоторых губерниях коров держали не ради мяса и не для молока, которого они практически и не давали, а исключительно из-за навоза. Которого тоже было мало по указанным причинам. Навоз накапливали годами!
Русский скот был чрезвычайно низкого качества. А все попытки помещиков и просвещенных людей из правительства ввезти в Россию хорошие породы из Европы заканчивались одинаково — западные породы быстро вырождались и становились практически неотличимыми от худой русской скотины.
Вы сказали, коров держали ради навоза?..
— Конечно! И его катастрофически не хватало! По всем законам при трехпольном севообороте земля каждые три года должна удобряться. А в реальной практике крестьяне удобряли землю примерно раз в девять лет. Даже поговорка такая была — «Добрая земля навоз девять лет помнит». А были места в России, даже в начале ХХ века, где удобряли землю раз в двенадцать, пятнадцать, восмнадцать лет. А в Вятской губернии, например, — раз в двадцать лет! О какой урожайности может идти речь?..
Зато длинной зимой нашему крестьянину лафа — делать нечего!
— Увы! Зимой работы было тоже невпроворот. Вот пример. Из-за перманентной нищеты русский крестьянин, в отличие от европейского, в сапогах не ходил. Для того чтобы обуть всю семью — четыре человека — в сапоги, крестьянин должен был продать три четверти своего зерна. Как вы понимаете, это нереально. Поэтому сапоги были просто недоступны. Россия ходила в лаптях. В год крестьянин вынашивал от 50 до 60 пар лаптей. Умножьте на всю семью. Делали лапти, естественно, зимой, летом некогда было.
Дальше… Купить ткань на рынке крестьянин не мог. Точнее, мог, но в качестве какого-то редкого роскошного подарка и то только жене, дочке никогда не покупал… А одеваться надо. Поэтому женщины зимой пряли и ткали. Плюс приготовление ремней, сбруи, седелок… Заготовка леса на дрова…
Между прочим, до конца XVIII века в России не было даже пил, и лес валили топорами. Причем, поскольку печи были несовершенные, а потолков в избах не было вовсе (потолки как дополнительные теплоизоляторы начали появляться только во второй половине XVIII века), дров требовалось просто уйма — примерно 20 кубометров.
Достаточно посмотреть режим дня крестьянина, чтобы все понять. Летом русский крестьянин вставал в третьем-четвертом часу ночи и шел на скотный двор задавать корм и убирать навоз, а потом до обеда работал в поле. После обеда был часовой-полуторачасовой сон. Спать мужики ложились в одиннадцатом часу. Женщины немного позже, поскольку сидели за рукоделием. Зимой режим был практически тот же, с тем только исключением, что ложились спать на час раньше — в десять.
Отупляющий ежедневный труд, не приносящий, однако, сколько-нибудь значимых плодов и не сулящий перспектив; черный беспросветный быт; жизнь на грани постоянного голода; абсолютная зависимость от погодных условий — все это не могло не сказаться на формировании русского психотипа.
Сколько бы ты ни работал, все равно всё в руках божьих, захочет — даст, не захочет — сдохнешь. Работай, не работай — от тебя почти ничего не зависит. Отсюда в русских эта вечная зависимость от «решений свыше». Отсюда доходящая до мракобесия суеверность и вечный расчет на авось.
Все жизненное время русского человека, кроме сна, с самого детства уходило на простое физическое выживание. Беременные бабы горбатятся в поле до последнего и там же рожают. Не зря в русском языке слова «страда» и «страдания» имеют один корень…
Живущий в вечном экстремуме человек, у которого вымирает до половины родившихся детей, перестает ценить и чужую, и собственную жизнь. Которой все равно не ты, а Бог распоряжается. Отсюда и отношение к детям совершенно потребительское. Дети — вещь для подмоги по хозяйству. Отсюда и обращение к любимым чадам: «Убить тебя мало!»
Детей у нас заводят не ради самих детей, а «чтобы было кому стакан воды в старости подать». «Дети — наше богатство» — самый ужасный, самый потребительский лозунг, придуманный советской властью, но вытащен он из крестьянской России XVIII века.
Тогда дети, действительно, считались богатством, потому что их с семи лет можно было впрячь в работу. До пятнадцати лет мальчик нес полтягла, а с шестнадцати — уже полное тягло, то есть работал, как мужик. Подростки — богатство. Малые дети — обуза, лишние рты. Они мерли, как мухи, и никто их особо не жалел — бабы еще нарожают! От вечной бескормицы и поговорка «Дай бог скотину с приплодцем, а детей с приморцем».
Боялась Европа русского штыкового удара. Потому что не ценил русский солдат-крестьянин свою жизнь. Его жизнь была воплощенным адом, по сравнению с которым смерть — не худший вариант. «На миру и смерть красна» — еще одна русская поговорка. Миром на Руси называли крестьянскую общину.
Есть мнение, что только потому и прижились сталинские колхозы, что были они абсолютно в духе народном. И в русле прежней жизни. Я имею в виду общинность. Вся русская крестьянская психология — это психология коллективизма. С одной стороны, это хорошо: все должны помогать друг другу. Но другой стороной общинности является нетерпимость к выскочкам, людям, чем-то выделяющимся — умом, богатством, внешностью…
— Без этой коллективистской психологии, тормозящей развитие капиталистических отношений, российскому крестьянству было просто не выжить. Ну не мог существовать фермер-одиночка в условиях пахотного цейтнота, когда «день год кормит».
Десять-двадцать дней проболел, не вспахал — и твоя семья обречена на голодную смерть. Сгорел дом, лошадь сдохла… Кто поможет? Община. А когда земля окончательно оскудевала и переставала плодоносить, крестьяне всем миром делали «росчисти» — сводили лес под пашню, а потом делили наделы по числу работников. Так что без общинной «помочи» крестьянство как класс в России существовать просто не могло.
Инструкции середины XVIII века по управлению помещичьим хозяйством отмечали, говоря о крестьянах: «Леность, обман, ложь и воровство будто наследственно в них положено. Господина своего обманывают притворными болезнями, старостию, скудостию, ложным воздыханием, в работе — леностию. Приготовленное общими трудами — крадут… Определенные в начальство в расходах денег и хлеба меры не знают. Остатков к предбудущему времени весьма не любят и, будто как нарочно, стараются в разорение приводить… А на простосердечных и добрых людей нападают, теснят и гонят. Милости, показанной к ним в награждении хлебом, деньгами, одеждою, скотом, свободою, не помнят и вместо благодарности и заслуг в грубость, злобу и хитрость входят».
Неприхотливость и долготерпение, предельная минимизация уровня потребностей, пренебрежение к окружающим и вместе с тем крайняя от них зависимость, готовность помочь и черная зависть, эмоциональная открытость и радушие, которые мгновенно могут смениться ненавистью — вот неполный перечень качеств русского человека, доставшихся нам от наших несчастных предков.
А отношение к начальству?
— В петровскую эпоху у нас было всего 6 % городского населения — офицеров, дворян, инженеров, ученых, художников, поэтов. Больше русский крестьянин прокормить просто не мог. А в Европе с ее урожаями доходило до 30 %. Поэтому мы вечно отставали. И поэтому Россия четко разделилась на два человеческих «подвида» — культурную, европейски образованную аристократию, кушающую с фарфора и обсуждающую стихи Овидия, и абсолютно серую, забитую полуживотную, суеверную массу, по-скотски живущую на пределе возможностей и далеко за пределами нищеты, — народ.
Они даже говорили на разных языках — одни на русском, другие на французском. Ясно, что эти два народа в одной стране не только не понимали, но и не могли понять друг друга: между ними — непроходимая пропасть. По-моему, так дело обстоит и сейчас.
Иногда складывается ощущение, что это заложенное суровой природой разделение не исчезло и по сию пору. На одного глянешь — интеллигенция! А на другого посмотришь — народ!.. Когда же между Шариковым и Преображенским зарастет пропасть непонимания, недоверия и неуловимо вибрирующей неприязни? В Европе это произошло во времена буржуазной революции, когда прибавочного продукта стало столько, что его без напрягов хватило не на 30 % населения, а на 96 %.
Понятно, что по природе Россия всегда будет отставать. Но технический прогресс, международное разделение труда и глобализация нивелируют эту разницу: в конце концов, не обязательно самим выращивать бананы и даже зерно, можно добыть нефть или выплавить металл и обменять товар на еду.
Ну, а если учесть прогнозы футурологов, что вскоре большую часть еды человечество будет производить на биофабриках, то становится ясным: и России не избежать расставания с «традиционными ценностями». Цивилизация уже стучится в нашу скрипучую дверь, выламывая из нее заржавелые духовные скрепы.
Автор: Александр Никонов
иллюстрация: Игорь Яцук
1
