Жорж Бизе вошёл в дом и замер: в нём почти не осталось мебели, были распроданы даже ковры и домашняя утварь. Болезнь матери вползла в дом и привела с собой печаль, уныние и нищету.
Отец, седой и бледный, с трясущимися руками вышёл к нему навстречу: «Мальчик мой, ты приехал, хвала Господу. Иди к ней, она ждет только тебя. Совсем плоха, совсем»… В комнате матери было темно, лишь около постели горели две свечи. Мария Рейтер, сиделка, вскочила и протянула руки к Жоржу: «Наконец-то! Как она будет рада». Бизе присел на кровать и взял едва теплую руку: «Мама, здравствуй». Она не сразу открыла глаза. А когда узнала сына, взгляд её наполнился нежностью, а потом блеснул привычной суровостью. «Не успела, — прохрипела она тихо. — Я не успела увидеть твой триумф. Но помни, что ты, Александр Сезар Леопольд, назван в честь трех великих полководцев, — она закашлялась, и Мария Рейтер поднесла ей стакан воды. — И ты с рождения отмечен Богом. Ты будешь великим, потому что ты — гений, и ты — мой сын, — рука её потянулась к его кудрям, как в детстве. — Я отдала тебе жизнь и отдала бы ещё что-нибудь, если бы у меня хоть что-то осталось». Рука упала в подушки, тело обмякло, дыхание сделалось едва слышным. Жорж умоляюще вскрикнул…
ПРЕРВАННОЕ ДЕТСТВО
«Жорж, а ну поди сюда, негодный мальчишка!» — этого окрика он ждал и боялся. Ему снова не удалось улизнуть из консерватории. Мать приводила его утром и забирала после занятий на виду у всех учащихся, многие из которых были вдвое старше Бизе. Ведь он поступил сюда в десять лет, а среди учеников было немало тех, кто завидовал и дразнил его маменькиным сынком. «Я не позволю тебе растрачивать свой талант», — мать схватила его за руку и повела домой. Он знал, что будет дальше: его накормят, а потом закроют в комнате, и он будет играть на пианино до тех пор, пока не заснет от усталости.
Он был не против занятий. Ему было интересно и с отцом, учителем пения, и с матерью, профессиональной пианисткой, и с педагогами в консерватории, но, как любой мальчишка, он хотел бегать по улицам, швыряться камнями, таскать за хвост кошек и дергать девочек за косички. В четыре года мальчик уже знал ноты и умел играть на фортепьяно, а за две недели до того, как ему исполнилось десять, поступил в Парижскую консерваторию. Детство закончилось, едва успев начаться. В тринадцать лет Жорж начал сочинять музыку — вальсы, песни и даже небольшую комическую оперу «Дом доктора». Для матери он был гений — тот, кто прославит себя и её.
Жорж сопротивлялся ей и в то же время понимал: её упрямство и его талант дают результаты. Самому не хватило бы терпения и усидчивости. И вообще, ему больше нравилась литература. При первой же возможности он брал в руки книгу и уединялся.
«Ты вырос в музыкальной семье, — говорила мать, когда заставала его за чтением, — и будешь музыкантом, а не литератором. Выдающимся!»
Ребёнком он не обращал внимания на эти слова. Его учитель Галеви создал в классе потрясающую атмосферу, и учиться было легко. Жорж схватывал всё на лету, сочинял быстро и уверенно. Ему давали премии, хвалили, и это было приятно. О величии он и не помышлял. В девятнадцать Бизе закончил консерваторию и стал самым молодым лауреатом, получившим Большую Римскую премию, — за кантату
«Кловис и Клотильда». Вечный город, в котором Жорж учился, совершенно неожиданно стал для него источником вдохновения, творческих исканий и любви. Юноша был абсолютно свободен от наставлений матери. Иногда она писала ему письма о том, что его ждёт слава. Он отвечал: слава — ничто. Добыть бы денег! Хотя бы сто тысяч франков. Перестать делать черную работу и давать уроки. Начать жизнь рантье, и тогда можно сочинять всё, что угодно.
ГДЕ ВЗЯТЬ ДЕНЬГИ?..
«Эй, похоже, ты ей нравишься», — подтолкнул Жоржа в бок приятель, с которым они шли по улице. Бизе покраснел. Полноватый и близорукий, с кудрями, завивавшимися так туго, что их сложно было расчесать, он вовсе не считал себя привлекательным для женщин. Говорил он всегда быстро и немного сбивчиво и был уверен, что такая манера изъяснения женщинам вовсе непонятна. И ещё у него постоянно потели руки, чего он тоже страшно стеснялся. «Ну, повернись же к ней!» — Жорж повернулся и увидел молодую девушку с корзинкой фруктов. Смешливую и кокетливую. «Ой, какой неуклюжий, — подтрунивала она над ним, когда они познакомились. — Такой смешной!» Он и правда был неловким и чувствовал себя прескверно. Особенно, когда Джузеппа обнимала его и запускала руку ему в кудри. «Поедешь со мной в Париж? — спрашивал он, опьяненный счастьем. — Я не богат, но заработать денег — это так просто. Две удачные комические оперы, и мы будем жить как короли». Письмо о болезни матери застало его врасплох. Везти в Париж Джузеппу сейчас не имело смысла. Он уезжал, заручившись её обещанием приехать, как только его матери станет лучше. Отец горевал в одной комнате, Жорж в другой. Нужны были деньги, чтобы бороться с болезнью и нищетой. Но где их взять? Ах, если бы Жорж сейчас смог написать гениальное произведение, которое принесло бы ему много денег. Он нанял бы лучших докторов, выкупил всё заложенное имущество, перевез Джузеппу из Рима в Париж и зажил бы прекрасной жизнью. Но на это нужно время, а его нет.
«Счета, мсье, — Мария Рейтер положила ему на стол стопку бумаг, — что делать? Продать что-нибудь ещё?» — «Не надо, — очнулся Жорж, — я найду деньги».
Антуан Шудан, владелец одного из самых известных парижских издательств, скрывая удивление, рассматривал человека, сидевшего напротив него. Неужели и вправду этот молодой робкий человек — лауреат престижной Римской премии, молодой гений? Делать на него ставку или нет? Сколько денег он может ему принести? «Вы полагаете, кого-то могут заинтересовать ваши сочинения?» — спросил он. — «О да, мьсе! Я готов писать всё, что угодно, хотя больше всего меня интересует музыкальный театр. Драма человеческих страстей, если мне позволено будет сказать». — «Это замечательно, но для начала вам нужно сделать имя, мой дорогой. Как, по-вашему, я буду продавать произведения никому не известного автора?» Бизе вспыхнул, стал мять в руках перчатки. «Мсье, дайте мне шанс». — «Я могу вам дать возможность заработать, — милостиво сказал Шудан, — сделайте переложения для фортепиано опер известных сочинителей, скажем, Шарля Гуно или «Герострата» Эрнеста Рейе. Получите наличными».
Дни и ночи напролет Бизе корпел над чужими партитурами. Одни произведения ему нравились, и он делал переложения быстро. Другие изматывали, и он скрипел зубами, то и дело вскакивал и ходил по комнате, чтобы потом снова заставить себя сесть и продолжить писать. Он исправно получал деньги, но их всё время не хватало. Каждый день кто-нибудь хотел от него уплаты по счетам. «Пиши симфонию, — словно в бреду повторяла мать, — как только ты это сделаешь, слава найдет тебя».
Но на симфонию у него не было времени. Первую он написал в семнадцать лет, для следующей у него пока не было сил. Бизе работал как каторжный, в перерывах пытаясь писать что-то своё. Он начинал и бросал, уверенный, что получается плохо. Черновики множились, и, несмотря на его упорный труд, с каждым днём росли долги.
Мать умерла через год после его приезда. Спасти её он не смог. Теперь надо было спасать себя и пожилого отца. Музыкальный театр манил его. Он старался ходить на все премьеры, знакомился с выдающимися музыкантами и актёрами своего времени. Но всё, что он писал, не находило одобрения. Комическая опера «Дон Прокопио» не
была оценена. Ряд оркестровых пьес, которые позже войдут в цикл «Воспоминание о Риме», — тоже. Друзья советовали ему продолжить карьеру пианиста, но он хотел сочинять музыку и был уверен, что выбранный путь приведет его к успеху. Оставалось только работать, ждать и терпеть нужду.
В 1863 году состоялась премьера оперы «Ловцы жемчуга». Критика отметила естественность и красоту вокальных партий, множество выразительных моментов в партитуре — вот, пожалуй, и всё. Опера прошла на сцене 18 раз и была снята с репертуара. Всё вернулось: бессонные ночи, чужие партитуры, уроки музыки. О Джузеппе Жорж почти забыл —привозить её в нищий дом было бессмысленно. Друзьям в Рим он писал: «Я работаю как негр, я истощен, буквально разрываюсь на части. Я обалдел, заканчивая четырёхручное переложение оперы. Что за работа! Только что закончил романсы для нового издателя. Боюсь, что получилось посредственно, но нужны деньги. Деньги, вечно деньги — к чёрту»…
От нервного истощения спасали обливания холодной водой, прогулки по городу и посещение театров. Отец тем временем женился второй раз. «Сынок, тебе нужна женщина. Ты успокоишься, начнёшь жить размеренной жизнью, перестанешь загонять себя в угол. Хватит быть одному!» От мысли создать свою семью Бизе становилось ещё хуже. Расходы увеличатся вдвое, появятся дети, и он совсем перестанет спать. Тогда он вообще не сможет сочинять и будет думать о деньгах двадцать четыре часа в сутки.
СТРАСТЬ И ПРЕЗРЕНИЕ
…В поезде пахло кофе, дамскими духами и паровозным дымом. Жорж занял своё место и, как ему показалось, стал смотреть в окно. «Что вы уставились на меня, мьсе?» — спросила дама, сидящая напротив, и Бизе понял, что смотрит на неё неотрывно уже давно. «Простите», — смущённо опустил он глаза и тут же поднял их вновь. Её голос, низкий, бархатистый, с приятной хрипотцой, показался ему знакомым. «Нас представляли друг другу?» — спросил он. — «Если мне не изменяет память — нет». Она закинула ногу на ногу, приоткрыв щиколотку, и закурила трубку, глядя ему в глаза. Жорж потерял дар речи. Перед ним была сама Могадор. Она же оперная дива мадам Лионель, писательница Селеста Венар, графиня де Шабрийан. Стоило ли удивляться её прямоте и открытости? Юность она провела в притонах, потом стала танцовщицей, а когда судьба свела её с Альфредом де Мюссе, увлеклась литературой и стала описывать то, что знала о жизни, в романах. Её книги не залеживались на полках. О них старались не говорить в приличных домах, но о существовании этой женщины знал каждый парижанин. Дамы втайне мечтали подражать её смелости, мужчины вожделели раскованную красотку, говорившую о тех вещах, о которых их жены боялись даже думать. Во время встречи с Бизе прелестная Могадор была уже вдовой графа де Шабрийана и владелицей музыкального театра, где главные партии пела она сама. «Итак, я выхожу в Везине. Еду смотреть, как строят мою виллу «Лионель». А вы?» — «Я тоже, мадам. Рядом дом моего отца. Вы позволите вас проводить?» Впервые за долгое время сердце Бизе учащенно забилось. Эта женщина была мечтой многих. Мог ли он думать, что она будет благосклонна к нему? Ему двадцать восемь, ей сорок два. Что их может связывать? «Заходите ко мне на чашку чая, — проговорила Могадор, когда они дошли до её дома. — Расскажете о себе и своей музыке. Мне это более чем интересно».
В первый же вечер Бизе оказался в её постели. Все его невзгоды и горести утонули в непритворной страсти этой женщины. В открытое окно залетал тёплый ветер, раскачивал тяжёлые занавески и норовил задуть горящую свечу, едва освещавшую ложе, на котором, обнимая роскошную женщину, спал влюбленный композитор.
«Любимая!» — «Подите вон, вы мне надоели». Жорж не знал, куда деваться. Перепады настроения Могадор ввергали его в отчаяние. То она была нежной и страстной, то умной и дерзкой, то невыносимо колючей и неприятной. «Уходите! Убирайтесь! — швыряла она вышитые бархатные подушки. — И не смейте признаваться мне в своей любви! Меня вообще не интересуют такие мужчины, как вы — преданные, робкие и послушные. Я говорила вам об этом сотню раз. Найдите себе домохозяйку и отвяжитесь от меня». — «Дорогая, поставили мою оперу «Пертская красавица»! У нас будут деньги, много денег! Будьте моей женой!» — «Идите к чёрту!»
В порыве гнева просыпались все дурные привычки Могадор. Она употребляла слова, которые употребляли на самых грязных улицах Парижа. Бизе с его тонким вкусом и ранимой душой страдал и готов был провалиться сквозь землю. Могадор старела. Её преследовали финансовые неурядицы, ей не удавались задуманные проекты, и он ничем не мог ей помочь. Его доходы по-прежнему едва позволяли оплачивать счета, а его любовь была ей ни к чему. Она предпочитала холодных мужчин, чье внимание нужно было завоевывать. Расстаться с этой женщиной Бизе был не в силах. Каждый день он просыпался и засыпал с мыслью о ней.
«Чёрт побери, вы уйдете или нет? Как вам объяснить, что вы мне не нужны?!» — кричала она. А потом схватила ушат с холодной водой и окатила Жоржа с головы до ног. Послышался смех прислуги. Униженный Бизе вышел на улицу, где тихо кружился первый снег.
ОБЕЩАТЬ — НЕ ЗНАЧИТ ЖЕНИТЬСЯ
Врачи поставили диагноз — гнойный тонзиллит. Для человека, всю жизнь страдавшего простудами и ангинами, он сильно рисковал, возвращаясь в тот злополучный день пешком. Бизе работал лёжа, почти не мог говорить и милостиво принимал ухаживания верной Марии Рейтер. Но его физические страдания не шли ни в какое сравнение с душевными. Могадор, страстная, резкая, бескомпромиссная, приходила к нему в снах, смеялась над ним.
Опера «Пертская красавица» не имела успеха. Денег снова не было. Бизе почти не верил в себя. Он начинал работу и откладывал её. Болезнь не заканчивалась, нищета не проходила. Весной 1869 года Жорж Бизе, ещё слабый после болезни, вышел на прогулку вдоль набережной Сены. По улицам проносились экипажи, разбрызгивая грязь, торговки расхваливали на разные голоса нехитрый товар. Зацветали тюльпаны. В воздухе пахло чем-то новым и неизведанным. Жорж прошёл мимо дома своего учителя Галеви, умершего семь лет назад, и его охватило желание зайти туда, где ему было хорошо и спокойно. «Не узнаете меня, мсье? — спросила вышедшая ему навстречу девушка. — Как не стыдно! А ведь вы обещали взять меня замуж». Бизе вспомнил эпизод, как совсем юношей пришел к своему учителю и столкнулся там с девочкой. Она капризничала, и её отец сказал: «Будешь так себя вести, Женевьева, никто не возьмет тебя замуж. А уж тем более такой талантливый человек, как Жорж Бизе». Та затихла, подбежала к Бизе и вцепилась в полы его сюртука: «Ах, мьсе, скажите, что женитесь на мне непременно!» Ничего не оставалось делать, как ответить «да».
Их роман не был стремительным. Бизе искал повода, чтобы зайти. Наконец, он сделал ей предложение. Когда на городской башне пробили часы, он взял за руку невесту и сказал: «Это начало моей новой жизни». Казалось, в его многострадальную жизнь наконец заглянуло солнце. Женевьева взяла на себя домашние хлопоты, и сократила траты, окружив Бизе такой нежностью и заботой, чтобы он снова смог работать.
…Скандал разгорелся с самого утра. «Снова уходишь?» — Женевьева была в гневе. — «Я должен зарабатывать, ты же знаешь». — «Сколько можно заниматься поденщиной? Я не хочу так жить, ты неудачник!» Она захлопнула дверь, и Бизе остался один на один со своим отражением в зеркале. Да, он неудачник. Счастье, что его мать не дожила до этих времен. Каким бы для неё это было ударом! Урок в тот день отменился, заболел ученик, и Бизе пришёл домой раньше положенного срока. Единственным его желанием было сесть и начать писать, ведь у него есть заказ — комическая опера «Джамиле». В столовой слышались голоса. Его жена смеялась, ей вторил мужской баритон. Голос был удивительно знакомым. Бизе приоткрыл дверь и остолбенел. Его жена лежала на софе в одном пеньюаре, а рядом на коленях Эли Делаборд, композитор и преподаватель Парижской консерватории, давний знакомый, в последнее время зачастивший в гости. Весёлый, поверхностный, ничем и никогда не увлекавшийся всерьёз. А Жорж-то, глупый, радовался, что у его жены гость, способный её развлечь! Могадор была неправа. И с домохозяйкой он не может быть счастлив. Он неудачник.
В 1871 году комическая опера «Джамиле» была завершена, через год он написал «Арлезианки», обе они были поставлены на сцене и шли с большим успехом. Это был подарок судьбы. Но ещё больший подарок ему сделала Женевьева, произведя на свет сына Жана.
«КАРМЕН»
Делаборд из друга семьи стал проклятием. Где бы ни появилась чета Бизе, он всегда был рядом. Над Жоржем посмеивались, а он чувствовал себя беспомощным. Что делать, если он не может дать своей жене то, чего она хочет, — времени, внимания, любви. Ему надо работать, впереди ещё одна серьёзная опера. «Кармен». Уж она-то произведёт фурор! Прототипом главной героини будет Могадор с её страстностью. Музыка, которая выходила из-под его пера, не давала Бизе спать. И вот, наконец, премьера. Зал Парижской оперы полон, дамы и кавалеры в шикарных нарядах занимают места. Бизе, стоя за кулисами, холодел от страха. «Кармен» не может стать ещё одним провалом, нет, Господи! Закончился первый акт. Холодный приём, жидкие хлопки. Постановка оказалась весьма посредственной. Музыку никто не оценил. Женевьева не выдержала и покинула зал. На улице её ждал Делаборд. Бизе был раздавлен, уничтожен, убит. Зализывать раны он уехал в поместье своей жены Буживаль. Женевьева отправилась с ним. На прогулке они встретили Делаборда. «И вы здесь, мсье? — с горечью хохотнул Бизе. — Тогда давайте поплаваем. Наперегонки!» И бросился в холодную воду Сены.
Наутро композитор свалился с лихорадкой. Он стал глохнуть, немели руки и ноги. Днём у него случился сердечный приступ. Он то приходил в сознание, то бредил. Наконец, позвал Делаборда. «Нам нечего больше делить, — сказал Бизе, не открывая глаз. — Вы заняли моё место в Парижской консерватории. Стали любовником моей жены. Займите же и место мужа. Позаботьтесь о Женевьеве и моём сыне». Умер Жорж Бизе на 37-м году жизни, не дожив меньше четырёх месяцев до феерического успеха «Кармен» в Венской опере. Через год после неудачной первой постановки оперу с триумфом поставят почти на всех крупных сценических площадках Европы. В 1878 году Петр Ильич Чайковский напишет: «Я убеждён: лет через десять «Кармен» станет самой популярной оперой в мире». Так и случилось. А большинство произведений Жоржа Бизе вошли в Золотой фонд мировой классической музыки.
