На смерть Евгения Евтушенко (1933-2017)
Ушёл от нас Евгений Евтушенко.
Ушёл не в ЦДЛ и не в ларёк.
И если поразмыслить хорошенько –
Ушёл всерьёз. В Лагпункт на вечный срок!
Тот срок тянуть лишь Господу под силу.
Где вечен Миг – там воли не видать!
Как хорошо, покинув мир постылый,
В иных мирах собой не торговать!
Вот и ушёл от нас Евгений Александрович ЕВТУШЕНКО – выдающийся советский поэт-публицист и замечательный лирик, последний советский романтик, восторженный оптимист-«шестидесятник», русский патриот-космополит, певец эпохи «оттепели» и волюнтаристского хрущевизма. Из-за которого мне, увы, до сих пор стыдно и больно за свою страну. Все мы уходим во тьму. Каждый из нас уходит из жизни по своей вере. Уходит в иные миры по своей философии жизни и смерти в надежде на то, что и «там», в Мгновенной Вечности, удастся выбраться когда-нибудь к свету. И при этом почему-то смерть каждого из нас считается трагически преждевременной, особенно когда уходят в Вечность такие эпохальные люди как Евгений Евтушенко.
Он стал самым ярким выразителем духа и смысла советской поэтической России. Он стал первым в советской России поэтом, который сделал поэзию модной и массовой, который заставил страну читать запоем стихи. Евтушенко – весьма сложная и трагически противоречивая личность. Его тайные недоброжелатели и явные враги-завистники продолжают утверждать, что покойный был весьма грешен перед своими собратьями по писательскому цеху, был двуликим Янусом, двойным агентом спецслужб, что якобы он, как и Маяковский, был лучшим другом чекистов и даже баловнем некоторых членов Политбюро. Он один из тех советских писателей, кому пожимали руки и с кем беседовали многие главы государств, президенты и премьер-министры, кто мог по прямому проводу звонить любому секретарю обкома партии и даже самому Председателю КГБ СССР. В эпоху «железного занавеса» Евтушенко был «выездным поэтом» среди видных деятелей культуры «посланцев мира и доброй воли» Страны Советов. Он во многом был полным антиподом таких, любимых мною, русских поэтов и писателей, как Николай Рубцов и Борис Примеров, как Валентин Распутин, Виктор Лихоносов и Владимир Солоухин. Однако не нам судить о грехах умершего поэта и гражданина мира, ибо мы, дети войны и ГУЛАГА, перед своими предками-фронтовиками и своими потомками не менее грешны, чем поэт-космополит Евгений Евтушенко. Вклад этого сверх одарённого человека в советско-русскую культуру огромен, зрим и значителен. Только одна его Антология русской и советской поэзии 20 в «Строфы века»(1995) прощает все его явные и не явные грехи и заблуждения. Его Антология русской поэзии в 5 томах, где собраны стихи поэтов за 10 веков является самым величественным рукотворным и духовным ему памятником, который вознесся выше всех александрийских столпов, аккадских зиккуратов, египетских пирамид и даже выше самой горы Олимп.
Будучи весьма одарённой, успешной и активной творческой личностью с мировым именем, он категорически не считал себя баловнем судьбы и любимчиком сильных мира сего. Он всячески отрицал своё тайное сотрудничество с органами политического сыска, считал себя жертвой злобной зависти и смертельного извета. До конца жизни он не переставал утверждать, что никакого отношения не имеет к политическому «судилищу несчастного и гонимого властями поэта Иосифа Бродского». Из всех клевет, обращённых в его адрес за годы творческой жизни, только одна эта продолжала тревожить его тревожную совесть. Я это понял сразу же после нашей первой (почти часовой!) беседы с Евгением Александровичем, когда 2002 году писал главу о Союзе «творческих доносителей» (СП СССР) для книги «КАК ПРОДАТЬ БЛИЖНЕГО. Донос как способ существования» (М.: Издательство УРАО, 2003). Надо честно признаться, что беседой назвать это трудно, это не было даже диалогом, а был почти монолог Евгения Александровича о том, как враги-завистники подло и коварно его «поссорили с этим нашим гениальным парнем Иосифом».
«Да, я не скрываю, я был почти в дружеских отношениях с многими видными партийными и государственными деятелями, с деятелями искусства и культуры, военачальниками и учёными. Да я встречался с некоторыми членами ЦК КПСС и ЦК ВЛКСМ, (и у меня даже остались их прямые служебные телефоны). Но звонил я им, и встречался с ними чисто по вопросам культуры и искусства, как со своими читателями и почитателями моего творчества. Я звонил им, чтобы защитить от преследований того или иного писателя-вольнодумца. У меня много друзей и сейчас. В том числе и среди чекистов в отставке. Но это вовсе не означает, что я стучал в органы на своих коллег по перу. В том числе на бедного Иосифа самому Юрию Владимировичу Андропову (который, да будет вам известно, тоже писал весьма недурные стихи). Это даже не клевета на меня, а какая-то советская шизофрения и паранойя, чёрт возьми! Пушкин тоже не раз писал письма шефу Корпуса жандармов и начальнику Третьего отделения Бенкендорфу Александру Христофоровичу! И не раз даже беседовал с ним по душам, как с родным отцом. И что из этого? Но никто, никто из целого легиона наших пушкинистов не осмелился обвинить великого поэта в политическом доносительстве».
Хорошо помню, что в начале «нулевых эта историческая аналогия Евтушенко меня слегка смутила своей напористой, непомерной гордыней и запредельными желаниями. Увы. даже гению нельзя достичь полной гармонии во всех сферах человеческой жизни, тем более в межличностных отношениях. Давно известно, что тесный союз высокой, чистой поэзии и грязной, продажной политики в духовно-нравственном плане категорически неприемлем, ибо он порождает ложь. Он порождает в художнике патологическую лживость и двуличие, фальшь в межличностных отношениях, которую почти невозможно скрыть. Вполне возможно, что именно она стала главной причиной окончательного расхождения и идейно-мировоззренческого размежевания Бродского с Евтушенко. Конечно, они были разными людьми и в жизни и в творчестве. Евтушенко всегда был и остался в памяти современников фрондирующим поэтом. В его гражданской и политической стихотворной публицистике ярко прослеживается крикливая, митинговая истеричность, та самая «эстрадная маяковщина», которая созрела в начале ХХ века на дрожжах нигилизма, анархии и революции. И если в основе всего творчества Евтушенко лежит его психопатическая, эмоциональная публицистика и весьма чувственная любовная лирика, то в творчестве Иосифа Бродского присутствует глубокая философичность («философия трагической свободы») и категорическое, бескомпромиссное отрицание советского Бытия вообще. Оба поэта соревновались в своём праве на бессмертие, оба страстно жаждали славы и награды здесь и сейчас. Оба были в равной степени переполнены «нездоровыми» амбициями и той долей необходимого безумия и ненормальности, без которых, как считал скептик и стоик, основатель атараксии, философ-долгожитель Демокрит, немыслим настоящий поэт. Поэт Иосиф Бродский ни за что, даже умирая с голоду, не стал бы писать поэму о героическом построении коммунизма («Братская ГЭС»), или вообще обо всем, что касается «социализма с человеческим лицом». Евтушенко в своём творчестве преподносил себя миру как советский, русский патриот и как абстрактный гуманист, как пламенный носитель либеральных ценностей. Не всякий поэт рискнёт, без вреда для себя связать поэзию с политикой, но Евгений Евтушенко не побоялся замочить свои ноги в мелкой и грязной «маркизовой луже» большой политики, и выиграл! Оба поэта были гедонистами. Евтушенко с юных лет, а Бродский только в конце жизни, сполна испытав нищету и гнетущую бесприютность. Оба поэта на деле были эгоцентристами, и по-настоящему любили только себя. Бродский совмещал этот эгоизм с чувством глубокого человеческого достоинства, а Евтушенко с эпатажным нарциссизмом. Евтушенко хотелось, чтобы его популярность в стране никогда кончалась, он был отравлен ею до конца жизни. Ему хотелось навечно остаться в сердцах соотечественников непогрешимым кумиром, культурным героем своего времени. Примерно так, действовал и рассуждал Маяковский, но всё кончилось для «горлана-главаря» пролетарской культуры трагически. Евтушенко умело избежал его участи, сделав главную ставку на идеологию Большого Запада. Бродский же был убеждённым мизантропом, и никогда не скрывал этого. Тоталитарную власть, в любых её формах и одеждах Бродский ненавидел и презирал. А Евтушенко старался увещевать её, просил умерить свою свирепость и насилие над своим народом, просил её стать добропорядочной вегетарианкой. «Государство, будь человеком!» – вот его политическое кредо. Над ним не раз горько иронизировал великий наш философ и логик Александр Зиновьев, который считал, что государство состоит из разных, далеко не лучших живых людей, а не из одних только роботов, обладающих высоким искусственным интеллектом, о которых в конце 60-х годов печально пела Майя Кристалинская: «Робот, прошу тебя, стань человеком!». Уже тогда многие мыслящие советские люди заметили повсеместное окаменение людских сердец, что на фоне тотального материального дефицита зловеще проступает дефицит человечности.
Бродский, как и Евтушенко, видел Россию как ойкумену западной цивилизации, как глухую евразийскую провинцию, и без особых раздумий избрал Запад своей последней родиной. «Жить и умереть в Париже или в Венеции». Евтушенко стал жить на две Родины сразу же после развала СССР. Он не пожелал жить в новой, свободной и демократической России, и «лихие» 90-е и бездуховные «нулевые годы» затяжной Русской Смуты провёл в благополучных США в комфортных, человеческих условиях. И за это глупо его осуждать. Многие из пожилых людей, пережив все мытарства и хождения по мукам, мечтают о такой тихой и благородной старости. Там, за океаном, в Оклахоме ему было хорошо и комфортно. Там он писал свой новый роман, продолжение романа «Не умирай прежде смерти» (М.1993). Но ему там катастрофически не хватало прежней, громкой славы и прежнего, бесконечного триумфа. И он разные годы (и 2002 году тоже) периодически приезжал в новую Россию вкусить новой порции своей популярности, но она уже была далеко не той, шумной и массовой как прежде. Союз писателей СССР развалился на несколько «некоммерческих творческих» союзов, «толстые» литературные журналы стали заповедными «элитными огородами» по интересам, поэзия ушла в поэтические «клубы», или стала в руках умелых доильщиков Пегаса довольно прибыльным делом, бизнесом на больном тщеславии нуворишей, богатых графоманов и версификаторов.
Поэт Евгений Евтушенко – это знаковое культорологическое имя второй половины ХХ века. Он один из главных свидетелей нашей трагической и бесчеловечной эпохи, один из её глашатаев и трубадуров, гений советской богемы и западного либерализма, гений своего времени и пространства, гений своего места под солнцем в стране, где нам «светит солнышко одно, но греет только разно» (Анатолий Апостолов «Из глубины нездешней»,М.1998) Евгений Евтушенко – не просто выдающийся советский поэт, прозаик, лицедей и режиссер, он больше чем поэт. ОН – ВИТИЯ И ГЕНИЙ, ЕВТУШЕНКО ЕВГЕНИЙ!
В блаженном успении вечный покой, досточтимый и незабвенный наш Евгений Александрович! Все мы уходим во тьму. Плохи наши дела – мы все стали умирать прежде смерти. И многих из нас, ещё живых свидетелей эпохи, алчная власть безжалостно вычёркивает из главной Книги Жизни.Каждый из нас живёт и умирает по-разному. Кто-то живёт в беспрестанных трудах и заботах, болеет и страдает, кто-то живёт праздно и безмятежно и строит своё благополучие на страданиях других. Кто-то умирает во сне (как, например, Вы), кто-то в беспамятстве, А кто и в полном сознании, как Лев Толстой, видя себя как бы стороны, жалкого и ничтожного: «Плохо дело. Плохо твоё дело…Прекрасно, прекрасно». Пушкин перед смертью прощался со своими верными друзьями – книгами. Лев Толстой, прежде чем шагнуть во тьму, звал на помощь любимую свою дочь, покойницу Машу (в замужестве Оболенскую). Плохи наши дела, Евгений Александрович! Ещё хуже обстоят они в стране. Одна новость страшней другой. И каждый раз душу тошнит от омерзения. Оскверняются святыни, попирается закон, разлагается совесть. Тотальное насилие над личностью продолжается в более жестоких, изощрённых формах. Реальный коммунизм сменил глобальный монетаризм и люди стали терять человеческое лицо и человечность. «Всё благородное страждет, одни скоты блаженствуют!» (Виссарион Белинский). Плохо дело. Плохи наши дела, досточтимый Евгений Александрович! Наш русский мир не терпит оптимизма. Во всем плохо в нашей стране. Хорошо, очень даже хорошо, что Вы прибыли из города Талса (штат Оклахома) к нам в Москву в иной ипостаси, в глухом футляре Господа, и больше никогда не увидите во всём своем торжестве и великолепии все уродства и безобразие нашей жизни. В блаженном успении вечный покой. Как грустно, как печально и как бесприютно… Светлая память.
2017-04-04
