Почему российская диаспора – исключение из общего правила

Время от времени мне случается проходить мимо довольно невзрачной вашингтонской синагоги – обычного, видимо недавно построенного, здания в не самом центральном районе города. Около дверей на стене прикреплен нарисованный от руки и потрепавшийся от зимней погоды плакат «We help Israel!» («Мы помогаем Израилю»). Что может быть особенного или необычного в том, что представители великого, но рассеянного по миру народа, почти 10,5 млн которых живут в разных концах мира, и только 6,5 млн – в собственном государстве, стре­мятся сделать жизнь на исторической родине лучше? 

ВЛАДИСЛАВ ИНОЗЕМЦЕВ 

Конечно, евреи – народ совершенно особенный. Только им удалось воссоздать свое государство там, где его веками не существовало; только их страна в ее нынешнем виде родилась сначала как мечта, и лишь затем стала реальностью. Современный Израиль был построен (на месте и «дистанцион­но») людьми, прожившими бóльшую часть жизни на других континен­тах, и сегодня он получает до $8-11 млрд в год инвестиций, помощи и денеж­ных переводов из-за рубежа в адрес своих граждан от управляемых иудеями ком­паний, еврейских благотворительных организаций и отдельных представи­телей диаспоры. 

Многие народы рассеивались по миру, не обрывая своих связей с родиной, в том числе и экономических. Можно посмотреть на Армению, где живут 3 млн из примерно 12 млн насчитыва­ющихся сегодня на земле армян. Каждый год в эту небольшую страну посту­пает до $2,5 млрд денежных переводов от соотечественников (что составляет 21-23% ВВП), а представите­ли диаспоры за годы независимости вложили в экономику республики более $5,5 млрд прямых инвестиций. Не менее зна­чимо влияние на свою страну 5 миллионов албанцев, живущих за ее пределами, которые ежегодно отправляют на Родину до $2,2 млрд. И в Армении, и в Албании (как, впрочем, и во многих других государствах) су­ществуют министерства по делам диаспоры, стремящиеся сделать ее инстру­ментом повышения привлекательности страны. 

В 1980-е годы, когда в Китае начались ос­то­рожные рыночные реформы, они вряд ли оказались бы успешными, если бы их не поддержали жившие в более развитых стра­нах Азии и в США эт­ниче­ские китайцы: на первом этапе экономических преобразований до 70% иностранных инвестиций в КНР приходи­ло от хуацяо (столько же приходит в Армению от живущих за рубежом армян в наши дни). Не менее значима роль выходцев из Индии в эко­номическом развитии их страны. Я уже не говорю о том, что постоянный культурный обмен между диаспорой и коренным населением представля­ет собой край­не важный компонент модернизации, предполагаю­щей включенность того или иного народа в глобальный цивилизационный контекст. 

Даже если вернуться к сугубо экономическому аспекту проблемы, нельзя недооценивать масштаб связи эмигрантов с теми обществами, из которых они происходят. В 2015 году, по подсчетам экспертов Всемирного экономичес­кого форума, они перевели в свои родные страны рекордные $582,5 млрд – если бы эта цифра воплощала собой ВВП некоего государства, оно вошло бы в топ-20 экономик мира. Китай и Индия уверенно держат первенство: они получают от своих соотечественников по $60-65 млрд в год, что превышает объемы ежегодно поступающих в эти страны прямых иностранных инвести­ций. Некоторые государства – конечно, менее развитые в экономическом отношении – получают от своих уехавших (или бывших) граждан средства, достигающие 40-45% валового внутреннего проду­к­та. И хотя можно предположить, что поддержка направляется в первую очередь в бед­ные страны, это не совсем так. 

В Мексикy, например, где средний показатель подушевого ВВП в 2016 году составил $9,4 тыс., ежегодно поступает около $28 млрд в виде переводов от гастарбайтеров и до $7,5 млрд в качестве инвестиций компаний, которыми (в основном в США) владеют выходцы из Мексики – и это в условиях, когда средний доход проживающего в США мексиканца меньше среднего дохода американца почти на треть. В Египет из-за рубежа ежегодно поступает около $18-20 млрд, что в четыре раза превышает доход, получаемый от «главной жемчужины» национальной экономики – расширенного и модернизированного в 2014-2016 гг. Суэцкого канала. 

Россию с конца 1980-х годов оставило более 6,5 млн человек (о более ранних волнах «исхода» я и не говорю). Кроме того, в мире насчитывается более 7 млн этнических русских, никогда подолгу не живших в России, потому что они родились за границей от русских родителей или смешанных браков. Сегодня только в странах Европейского Союза жи­вет более 4 млн тех, кто 20 лет назад имел российский паспорт (а многие имеют его до сих пор). Русские (или выходцы из России – как кому привычнее формулировать) успешно встраиваются в принимающие об­щества и делают в них хорошие карьеры. В США, если следовать данным статистики, эмигранты из бывшего СССР имеют в среднем 14,1 года образования против 12,6 в среднем по стране, активнее занимаются предпринимательством и зарабатывают на 39% больше среднестатистического американца. «Бывшие русские» концентрируются в крупных мегаполисах и вокруг них: они составляют от 2 до 5% населения Вены, Праги, Берлина, Парижа, Нью-Йорка. Среди этих людей – более 10 тысяч ученых и профессоров, работающих в университетах и научных центрах США и Европы, и множество предпринимателей, которые контролируют вне России активы, совокупная рыночная сто­имость которых превышает $1 трлн – то есть практически равна ВВП России по текущему рыночному курсу рубля к доллару. 

Российская диаспора – одна из самых крупных в мире, но, что примечательно, в статистике Банка международных расчетов, который ведет постоянный учет денежных переводов из различных стран мира (и в них), Россия упоминается только в одном контексте: как страна-донор. Это означает, что поступающий поток средств не превышает $500 млн в год. Иностранные инвестиции в Россию, конечно, приходят в основном от русских – но идут они с Кипра, Виргинских островов и из других оффшорных юрисдикций – то есть в страну приходят лишь те средства, которые ранее отсюда же и были украдены. И хочется задать себе вопрос: уехавшие русские считают свою страну столь богатой и успешной, что вопрос о поддержке ее не стоит? Но это, как минимум, не так – даже не говоря о бедственном положении в целом ряде регионов, о разрушающемся образовании, нищих стариках, рас­пространяющемся СПИДе – средний подушевой ВВП в России в точности равен мексиканскому (мы находимся на 63-м и 62-м и 65-м и 66-м местах в рейтингах МВФ и Всемирного банка соответственно). Но в Мексику от соотечественников приходит до $30 млрд в год, а к нам – менее $500 млн. 

Более того, ни одно правительство не имеет сегодня специальных программ поддержки добровольно уехавших соотечественников; напротив, ско­рее государства и общества ждут помощи и инвестиций от них. Израиль или Армения не финансируют строительство за рубежом синагог и храмов (можно вспом­нить, как драматически собирались средства на постройку нового армянс­кого храма в Москве) – в отличие от России, где администрация президента строит церковь в Париже, а бюджетные деньги миллионами тра­­тятся на мало кому (кроме их организаторов и исполнителей) нужные про­екты по продвижению «русской идеи». 

Иначе говоря, вопрос может быть поставлен очень просто: почему Россия, постоянно рассуждающая о «русском мире», собственном величии и своей уникальности, не вызывает никакой выражающейся в мате­риальной форме симпатии и признательности тех, кто когда-то был (а порой все еще остается) ее частью? И мне кажется, что пока на этот вопрос не будет дано четкого и честного ответа, мы вряд ли сможем понять, кто мы и в каком направлении идем. 

Оригинал публикации на сайте Intersection Project

Мнение авторов может не совпадать с позицией редакции «Независимой газеты»;