Алина Ребель специально для проекта «Цветы эмиграции»поговорила с журналистом и публицистом Ольгой Бакушинской.
фото facebook.com/bakushinskayaОльга Бакушинская не в эмиграцию уехала, скорее, совершила прыжок в бездну. Карьера на российском телевидении, популярность, родной город, в котором известен каждый переулок. Казалось бы, кто же от такого уедет. Но два года назад она переехала в Израиль, где готовилась ухаживать за стариками или убирать подъезды. О том, каким был этот прыжок в бездну, куда деваться в эмиграции русскоязычному журналисту, и что спрашивали в Следственном комитете про Мизулину и минет, Ольга рассказала «ТУТиТАМ»
фото facebook.com/bakushinskaya
— Оля, ты ведь в Москве была телезвездой: огромные билборды с твоим лицом висели на МКАДе, программы на федеральных каналах, проекты, среда, целая жизнь. И вдруг ты уезжаешь в Израиль. Что случилось?
— Действительно ведь вдруг. Это произошло довольно быстро. Даже после того, как в журналистике всё стало очень плохо и работать стало почти невозможно, если хотелось заниматься журналистикой, а не пропагандой, я в общем не очень думала уезжать. Во-первых, возраст, во-вторых, жизнь обустроенная, в-третьих, откровенно говоря, я не очень способная к языкам. Я английский-то выучила с трудом. Но в какой-то момент – и об этом говорили многие люди, уехавшие в самые разные страны, – становится совершенно невозможно дышать. На тебя давит всё: люди, то, что они говорят, то, как они сходят с ума. Друзья начинают говорить абсолютно фашистские вещи, о которых мы все читали в книжках, но не представляли, что это начнёт происходить с нами. Тогда волей-неволей понимаешь: очень не хочется, но надо уезжать. Решение я приняла достаточно быстро: в феврале записалась в посольство, в апреле туда сходила, а в июле я уже приземлилась в аэропорту Тель-Авива. Честно говоря, не очень соображая, что я сделала, потому что я уезжала не в Израиль, я уезжала из России.
— А почему Израиль? Только потому, что можно было воспользоваться правом на репатриацию?
— Откровенно говоря, да. Мне было всё равно, в какую западную страну уехать. У меня были какие-то предпочтения и это был не Израиль, потому что я понимала, что еврейство у меня довольно хилое – еврей у меня только дед. Понимала, что моя дочь будет долго ждать гражданства. Понимала, что это, наверное, не самая удачная страна для обустройства. Но в неё можно было довольно быстро уехать. И главное: стать гражданином этой страны. За что я очень благодарна государству Израиль. Потому что получить паспорт и все права прямо в аэропорту – это очень большой знак доверия. Который я очень ценю.
Читайте также: Эли Гервиц развенчивает мифы об эмиграции в Израиль
— До переезда ты здесь побывала всего один раз, верно?
— Да, один раз и очень недолго. Я ничего не понимала об Израиле, я не представляла себе ни климат, ни менталитет. Единственное, что я понимала, что летом здесь очень жарко. С Израилем меня связывали только мои знакомые, на тот момент тоже не очень многочисленные. Я общалась с людьми, живущими здесь, но совершенно не представляла, как здесь всё устроено, на что люди живут, как они живут. Единственной моей связью было то, что я всегда была очень произраильски настроена в конфликтах Израиля с миром. Я всегда понимала, что тут происходит, что люди гибнут, что мир их не поддерживает.
— То есть твоя эмиграция – это действительно «путинская алия»?
— Да, тем более, что есть ещё нюанс. Я не очень люблю об этом вспоминать, но я ведь дважды побывала у следователя. Первый раз это было так называемое «дело Мизулиной», тогда вызывали многих селебрити: Собчак, Коха, который тогда ещё был в стране. Мы все перепостили какой-то твит о том, что Елена Мизулина не любит оральный секс. Это вроде бы очень смешно, но нас по этому поводу вызывали в Следственный комитет на допрос. Я взяла в правозащитной организации адвоката, он запретил мне давать интервью телевидению. Особенно НТВ и LifeNews, которые стояли у порога Следственного комитета и ждали меня.
— А что в Следственном комитете-то спрашивали? Про оральный секс?
— В основном они спрашивали, знакома ли я с Ксенией Собчак и с остальными фигурантами дела, и нет ли у нас сговора. Ну, сама понимаешь… В общем, я совершенно не понимала, что происходит. Зато ко второму допросу я была уже «тёртым заключённым» (смеётся). Это было уже непосредственно перед моим отъездом. Я что-то написала в блоге по поводу Украины и мне шили распространенную 282-ю статью УК (действия, направленные на распространение ненависти или вражды). Товарищ начальник, выражаясь нашим зэковским жаргоном, брал меня на понт и говорил, что статья тяжёлая, и что лучше бы я во всём призналась. Но тут главное красиво изобразить дуру: «Я? Где? Что? Это мой блог? Разве? Да вроде бы не мой». «Это ваша фотография?» – «Ой, что-то я себя не узнаю в гриме»…
— Ты шутишь?
— Да нет! Именно это правильная манера поведения. Ну и, конечно, без адвоката туда ходить нельзя и с ним нужно садиться так, чтобы в случае чего, он мог тебе наступить на ногу. То есть если ты что-то не то несёшь, адвокат тебе наступает на ногу, и ты начинаешь снова глупо улыбаться: «Ой, где это я? А кто вы? Вы такой милый!» (смеётся) И в общем я поняла, что дочь у меня одна, я у неё тоже. Надо уезжать… Хотя я понимала, что если я приеду в Израиль, скорее всего буду ухаживать за стариками, как я и заявила в консульстве на вопрос: «Что вы будете делать в Израиле со своей профессией?». Этот ответ их удовлетворил, и они тут же дали мне визу.
фото facebook.com/bakushinskaya
— А эта мысль не напрягала?
— Да меня вообще ничего не напрягало. В аэропорту чиновница меня спросила, почему у меня такое лицо, как будто я высадилась на другую планету. А я себя именно так и чувствовала. На что она сказала: «Вы не волнуйтесь, вам здесь будет лучше, чем там». И сейчас уже я начинаю думать, что, может быть, она была права.
— Ты нередко говоришь, что эмиграция – это смерть. Это просто красивая метафора?
— Нет, это не фигура речи. На мой взгляд, некоторые просто меняют образ жизни, а некоторые умирают. Многие мои друзья это прошли. Через несколько дней после приезда подумалось: «Что же я сделала, ведь я же умерла!» Это выглядело именно как смерть. Ты всё необходимое делаешь, всюду ходишь. Но у тебя нет ни прошлого, ни будущего. Голый человек на голой земле. И у тебя не работает ничего: ни прежние понятия, ни прежние мысли, ни прежняя мораль даже. Тебя просто нет. Это было очень тяжело и длилось месяца два. Хотя этого почти никто не замечал, потому что я функционировала в обычном режиме. При этом я делала всё, что было нужно: я быстро сняла квартиру, у меня была куча работы, я знакомилась с людьми, которые, кстати, мне тут же принимались очень помогать. Некоторые, правда, замечали, что со мной что-то не то. Но я же не могла сказать: «Я умерла». Как-то объясняла, что просто нервирована этим переездом. И месяца через два только очень медленно вырастает какой-то новый человек, частично мне незнакомый, с какими-то новыми понятиями о жизни.
— Например?
— Я, безусловно, стала лучше относиться к людям. Не то чтобы они раньше были плохие, а сейчас хорошие. Они в общем-то такие же. Просто я стала как-то лучше их понимать, мне проще встать на их сторону. Понты московские ушли. Кроме того, несмотря на то, что злиться было на что, из моей жизни постепенно уходила злость, я почти не злюсь. То есть даже если вроде бы надо прогневаться (тем более, что израильтяне люди темпераментные и злятся легко), у меня эта способность куда-то ушла. В этом смысле я не стала израильтянкой. Я научилась ценить малое. Мне раньше нужен был весь мир: или всё, или ничего. А сейчас я как блаженненькая немножко: любуюсь цветочками, вот оно счастье! Но главное, конечно, – другое отношение к людям. В силу моей биографии во мне было много высокомерия. Я думала, что многого достигла. А сейчас я поняла, как быстро эти достижения улетают. Подул ветер – и вот уже ты никто и собираешься ухаживать за стариками. Ты ничего не понимаешь в этой новой жизни, и на тебя с высокомерием смотрят люди, которых ты раньше отметал щелчком пальца. А сейчас ты от них зависишь. Это немножко смиряет.
Читайте также: Валерий Зеленогорский: Мой Израиль
— Как-то это странно звучит – ты переехала в страну, которая постоянно воюет, здесь довольно жёсткие условия выживания. А ты говоришь, что стала добрее.
— Откуда же ты знаешь, каким ты будешь, когда умрёшь и родишься заново. Иногда получается так, причём не только у меня. Израиль действительно очень жесткая страна. Но это иллюзия, что доброе не может быть жестким. Можно хорошо относиться к людям, понимать их, но это не значит, что нужно немедленно дать им сесть тебе на голову. Как ни странно, при том, что в прошлой жизни я была гораздо более скандальным человеком, в этой жизни мне стало гораздо легче сказать «нет». У меня такое ощущение, что причина моей жёсткости в прошлом была в некоторых моих непроработанных комплексах.
— Ну хорошо, ухаживать за стариками не получилось…
— Случайно не получилось. Сначала я составила резюме с перечнем всех моих заслуг. Очень красивое резюме. И по большому счёту мне оно очень мешало, потому что я его таскала, например, в продовольственный магазин, куда пыталась устроиться на работу. «Уууу, – говорили мне. – Нам, конечно, нужны работники, но… мы вам позвоним». Компании, которые нанимают уборщиц, мне говорили, что у меня совсем другие представления о работе, судя по резюме. А там нужно слушаться и подчиняться. И вообще делать не очень приятную работу. Я при этом орала, что мне всё равно, и мне просто деньги нужны. Но меня не брали. И, надо сказать, это был самый тяжёлый период в Израиле, потому что я понимала, что ещё чуть-чуть и я, как Киса Воробьянинов, вместе с ребёнком начну учить фразу «Je ne mange pas six jours». Причём у меня ребёнок получает пенсию в России по потере кормильца, но доллар стал падать, пенсия становилась все меньше. Я думала, что всё – нам конец. Я ведь понимала, что устроиться на работу русскоязычному журналисту в Израиле это большая случайность. Но как-то получилось…
— Не просто получилось. Ты работаешь журналистом на израильском русскоязычном канале Iland. Он только запустился. Что это за история?
— Да, я работаю на новом кабельном телеканале, который можно смотреть ещё и онлайн. Задумка создателей в том, чтобы не очень грузить людей по всему миру израильскими новостями. Скорее задача – рассказывать про Израиль, про города, про историю, про еду, про моду. Вот я, например, делаю программу «Русский остров» про людей – про наших «русских» израильтян.
фото facebook.com/bakushinskaya
— Эту самую «русскую улицу» в Израиле часто ругают. А кто, с твоей точки зрения, её обитатели?
— Самые разные люди. Я выбираю героев, которые сделали что-то интересное. Так что для меня эти месяцы работы были кайфом знакомства с другим Израилем. С людьми, которые здесь живут недавно или давно, но при этом они заняты каким-то интересным делом, они чего-то достигли, они весёлые, их ничего особо не раздражает (хотя израильтяне вообще-то очень раздражительны). И я поняла, что здесь можно жить, здесь будет компания, будет общение. Причём компания эта будет едва ли не интереснее, чем в Москве, потому что эти люди зачастую прошли через страшные трудности, в том числе и психологические. Они, как и я, ломались и что-то в себе выращивали новое. И в результате они смогли всё преодолеть. Как правило, они милые, простые и добрые. Они готовы пойти тебе на встречу. Я всё-таки давно в профессии. Я очень много брала интервью у звезд. И могу сказать, что известные израильтяне очень сильно отличаются от московских.
— Чем?
— Они живые. Они не сидят перед тобой, как красивая кукла. Очень часто они не красивые и совсем не куклы. Это обычные люди, обычно одетые, обычно выглядящие, а не как резаные-перерезанные со стянутой кожей на затылке российские звезды. Можно считать, что они плохо за собой следят. Но на самом деле они просто считают, что это не главное. И они очень хотят тебе помочь хорошо сделать твою работу: они готовы что-то переговорить, если запись не получилась, они всегда звонят и благодарят за программу.
— У них есть ностальгия?
— Да, наверное, как у всех. Многие говорят, что нет. Что они уже и не представляют себе другой страны, кроме Израиля. Кто-то до сих пор вспоминает Одессу, как рай на земле. Но и возвращаться не собирается. Никто из моих героев не сказал, что не хочет жить в Израиле или что живёт здесь, потому что деваться некуда. Всем хорошо. При этом никто не обгаживает и свою бывшую родину, с теплом вспоминают. А приходит ли к ним набоковское: «Бывает ночь, и только лягу – в Россию поплывёт кровать» – не знаю. Об этом никто не любит говорить. Я тоже не люблю. Но да, бывает.
— Значит, скучаешь?
— Конечно. Я родилась в Москве, я там всю жизнь прожила, я знаю там каждый уголок, я знаю, как она менялась и не в лучшую сторону. Я знаю, что скучаю по городу, которого нет. Я знаю, что скучаю по стране, которой нет. Но я понимаю, что я не вернусь, я понимаю, что я выстрою свою жизнь в Израиле. Как сказал другой поэт: «По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места» (Геннадий Шпаликов). Но скучаю, да.
Читайте также: Бенни Брискин: "Израиль это еврейская Спарта"
— Но ведь биллбордов с твоим изображением вдоль МКАДа здесь точно не будет…
— Мне бы очень не хотелось вернуться в то состояние, когда я ощущала себя стоящей рядом с этими биллбордами. Это было весьма не полезное для меня состояние. Я сейчас научила себя всячески осаживать в смысле звёздной болезни. Я научилась говорить, что это не только я, у меня замечательные коллеги, у меня прекрасные герои. Я сейчас понимаю, что мне в моём московском состоянии было не очень хорошо. Мне сейчас лучше. Я совершенно перестала париться по поводу того, что престижно или нет.
— Ты поэтому выбрала для жизни не Тель-Авив и не Иерусалим, а Хайфу?
— Хайфу я выбрала методом тыка. Когда я уезжала, мне было совершенно всё равно, куда ехать. Вообще для меня в Израиле нет представления о центре. Многие москвичи до центра добираются час на поезде. И я так же. Так что у меня ощущение, что я живу на МКАДе, а там где-то есть Кремль. Я в Москве в центр сорок минут на метро добиралась, ну здесь час на поезде до Тель-Авива. Невелика разница. В общем, я выбрала Хайфу. И только потом вспомнила, что, когда я была в Израиле в первый раз – во время путешествия на круизном лайнере – я уплывала из Хайфы. И ночью я стояла на палубе и думала: «Красиво! Вот там окошки, там люди живут, а мне здесь никогда не жить». Я это вспомнила, когда у меня в Хайфе появилась перспектива собственного окошка – моя собственная квартира. В общем, у Бога своеобразное чувство юмора, и когда что-то говоришь, нужно быть поосторожнее. И да, я подумывала о центре, но здесь я уже так обжилась, у меня появились прекрасные друзья, я завела маникюршу и парикмахера. И главное – тут люди, которые подхватили меня в первые дни и очень мне помогали. А это самое главное, эти люди создают вокруг тебя тепло. Так что буду на поезде в Тель-Авив ездить.
— У тебя ведь есть ещё одно отягчающее для Израиля обстоятельство – ты христианка. Израиль же отчасти живёт по законам иудаизма. В бытовом смысле особенно.
— Ну я же не в Бней-Браке живу (город, в котором живут религиозные иудеи – прим.автора). В Хайфе можно в шаббат спокойно и в магазин сходить, и автобусы есть, немного, но есть. Тут такой шаббат в light-версии. Но я, когда приехала, меня приняли, дали теудат зеут (израильский паспорт), сказали: «Как-то располагайся, вот мы тебе даже денег дадим. Живи». И было бы очень странно, если бы я стала тут устанавливать свои порядки и требовать автобусы, магазины и два выходных в неделю. Кроме того, когда я уезжала, я получила совет, которому нельзя было не последовать. Я должна была год не вякать, не требовать, не сопротивляться, а изучать евреев. Очевидно же, что еврей я хилый. А здесь живут евреи. Разные: религиозные или не религиозные, это всё-таки люди с определённой ментальностью и определенным бэкграундом. Ни у какого другого народа нет такой истории. И я верю, что у евреев есть завет с Богом. Мне нужно было во всём этом разобраться. А то, что ты узнал – ты полюбил, а то, что полюбил, воспринимаешь гораздо легче. Конечно, при ближайшем рассмотрении многие иллюзии развеиваются. Но всё-таки тот год, когда я изучала и привыкала, работает и будет работать. Теперь, когда я что-то узнаю о некоторых общинах, о каких-то тяжёлых, неприятных вещах, это накладывается уже на некие знания, понимание людей, мне есть у кого спросить. Мне не всё нравится и многое активно не нравится. Но я воспринимаю это как предмет для изучения, а не для истерики: «Ой, боже мой, куда я попала».
— Ты в стране уже два года. И все вроде бы очень неплохо устроилось. Часто спрашивают, не страшно ли жить в Израиле? Чего ты боишься здесь?
— Я боюсь только одного: что я не сумею заработать денег. А я ведь единственный источник дохода для дочери пока. Все остальное — с этим можно жить. Я почему-то совершенно не боюсь терактов. Один мой знакомый как-то сказал: в Израиле очень высокое чувство личной безопасности. Это правда. Я почему-то не боюсь ни терактов, ни войн. Знаешь, чего я боюсь? Я боюсь ситуации, когда не знаешь, где твой враг. Потому что, когда враг известен, от этого можно защититься. А вот от прозрачных глаз следователя…
Ты же сама знаешь, что очень разобщённые в мирное время евреи перед лицом внешней угрозы тут же собираются и начинают друг другу помогать, спасать, отбивать атаку. Так что отобьёмся…
— Отобьёмся? Ты уже так чувствуешь, через «мы»?
— Ну, поскольку евреи меня еврейкой не считают, я и не претендую. Но я могу сказать точно, что чувствую себя израильтянкой. Я связала свою судьбу с этой страной. Так что да, отобьёмся.
