9 июня 1935 года советскими властями был принят закон, устанавливающий
смертную казнь за побег через границу. При этом родственники
перебежчиков объявлялись преступниками.
Был старый анекдот: турист задоставал экскурсовода своей простотой.
– А вот это кремлевская стена…
– А зачем на ней зубцы?
– Чтоб сволочь всякая не перелезала!!!
– Откуда?
Проведению всех великих социальных экспериментов всегда мешала
несознательность народа. Это тупое быдло, не понимающее своей пользы,
хотело жрать, пить, иметь собственность и безответственно
высказываться по разным вопросам. А также норовило отвертеться от
почетного права отдавать жизнь за царя, генсека и победу мирового
коммунизма.
В ослеплении величием державы многие граждане думали, что эмиграцию
изобрели большевики. Сначала они вынашивали свои замыслы в Швейцарии,
а потом народ (буржуи, интеллигенты, ученые, белогвардейцы, офицеры и
т.д.) драпал от них от Харбина до Берлина – во все стороны, где
просвет видел.
Да нет. За двадцать лет, предшествовавших Первой мировой, из
Российской империи эмигрировали почти шесть миллионов человек:
украинцев, русских, евреев, поляков. В основном это были крестьяне.
Ехали в США, Канаду, Аргентину, Австралию.
Надо сказать, что при проклятом царизме выдача загранпаспортов не была
полуавтоматической процедурой. Ничего особенно хорошего от выезда
своих граждан за границу российские верхи никогда не ждали. Это
повелось еще с той поры, когда князь Курбский повел экспедиционный
корпус в Польшу. Корпус ушел на запад, и еще долго Иван Грозный слал
письма вслед, коря, совестя и уговаривая вернуться.
Разбегался народишко при Иване, разбегался при Петре. Безлюдели целые
волости. Но только Коммунистическая партия, вдохновитель и организатор
всех наших побед, пресекла этот бардак.
Впервые в истории страну обнесли колючей проволокой и окружили
вооруженной стражей не для того, чтобы препятствовать проникновению
чуждых элементов извне, а чтобы свои не разбежались из собственной
страны. Государство по принципу зоны.
Маршировали строем и пели о счастье. А пограничники стерегли. Чтобы не
перелезали отсюда туда.
Новая эпоха ознаменовалась новым героем. Герой носил фамилию Карацюпа.
Вторым по значению героем стала его собака Ингус. Слаженный тандем
наловил более четырехсот осквернителей государственной границы. Пресса
захлебывалась от гордости и восторга: граница на замке! Деликатным
молчанием обходились два вопроса: откуда взялось столько нарушителей
на одного пограничника и что потом делал с ними самый гуманный в мире
советский суд?
Фокус в том, что кое-где западная советская граница пролегла по
речкам, делящим села пополам. Родственники и кумовья имели вредную
привычку ходить друг к другу в гости. Этот устаревший обычай весьма
способствовал получению очередных званий и внеочередных отпусков
тружениками винтовки и овчарки. Простодушные селяне долго не могли
взять в толк, что гульнуть на свадьбе у родни есть измена Родине и
подрыв основ.
Профессией пограничника стала охота на своих. Все, что движется в зоне
границы, рассматривалось как цель и добыча.
Но только в пятидесятые годы дело было поставлено на индустриальную
основу. Телефоны, автоматы, прожектора и радиолокаторы. Закрытые
приграничные зоны. Вспаханная контрольно-следовая полоса. Минные поля
и сигнальные ракеты.
И вот тогда побежали с выдумкой. С народной смекалкой. Побежали творчески.
В порядке дальнейшей заботы о благе народа партия велела КБ Яковлева
разработать легкомоторный маломестный самолет для нужд народного
хозяйства. Так появился «Як-12». Трубадуры протрубили о воздушном
такси для счастливых тружеников. Летчик и три пассажира. Самолет
надежен, прост, садится на любой луг.
Этот сволочной самолет не хотел садиться на любой луг. Он часто хотел
садиться на заграничный луг. Три пассажира сообщали пилоту, что
следующая станция – Стокгольм. На бреющем полете поганая этажерка не
бралась радарами. А троим сговориться просто: три товарища, одна семья
и т.д. – и никаких подозрений.
Выпуск серии прекратили. Службу воздушных такси расформировали.
Виновным отвернули головы. И приняли решение, что советские люди
должны летать якобы по десять на «Ан-2». По проверенным маршрутам.
С застарелой ненавистью красного кавалериста к аэроплану маршал
Ворошилов ликвидировал аэроклубы. Он в это время курировал ДОСААФ, и
комсомольцам-добровольцам оставалось только летать без мотора на
планере или прыгать более-менее сверху вниз с парашютом. Но
самопроизвольные передвижения по горизонтали были прекращены после
того, как пара юных асов нарушила священную границу. Нам разум дал
стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор совсем не для
того, чтобы всякая шваль могла сбежать из родного лагеря.
Но рожденные летать отлично научились ползать. Чемпионом по уползанию
с Родины можно считать парнишку, который в начале семидесятых прополз
чуть не километр по дренажной трубе и выполз из советской Карелии в
независимую Финляндию. Он полз по уму. Он хронометрировал проход
пограничного наряда и издали чертил подобные треугольники, определяя
длину своей трассы. Он разделся догола, обмазался солидолом для тепла
и скользкости, выпил водки для бодрости и согрева, привязал резиновый
мешок с одеждой к ноге и пополз, сняв с советской стороны трубы
заранее спиленную решетку. В ледяной родниковой воде, текущей в трубе
ручейком, он добрался до того конца и стал пилить ту решетку ножовкой.
– Какие страдания, причиненные коммунизмом, подвигли вас на этот
подвиг? – вопросили потрясенные западные журналисты.
– Да нет, я не против коммунизма, – смущенно ответил юный герой. –
Просто жутко хотелось сходить когда-нибудь на яхте в кругосветку, а в
СССР кто же меня пустит…
Чемпионом по улетанию отсюда к чертовой матери остается, видимо,
лейтенант Беленко, дунувший во время планового учебно-тренировочного
полета на своем «МиГе» прямиком в Японию. Мгновенно возник слоган: «В
Японию – МиГом!» Гнусные япошки передали секретный истребитель для
изучения подлым америкашкам. Командиры авиаполка, эскадрильи и
замполит ознакомились с методикой допроса в органах госбезопасности.
Старый лозунг «Комсомолец – на самолет!» обрел новый оптимистический
смысл.
Чемпионом по убеганию можно считать простого украинского туриста,
которого занесла нелегкая в места, где сала и горилки вовсе не нюхали,
– в Северную Корею эпохи железного маршала и любимого отца, дорогого
товарища Ким Ир Сена. Достопримечательностей в социалистической Корее
много, но все они социалистические. В качестве таковой туристов
ознакомили с демаркационной линией, до сих пор заменяющей полноправную
госграницу.
– А там что?
– А там уже наши враги. Реакционная южная клика. Видите, в какой
близости от них мы находимся?
– Действительно близко!
И украинец с безумной прытью понесся по линии перехода из одного мира
в другой. Он уклонялся в стороны, футбольными финтами огибал часовых и
прыгал через барьерчики. Наверняка он поставил мировой рекорд по бегу
с пограничными барьерами. Достоверно известно, что вся северокорейская
пограничная смена была направлена на исправление в деревню. Рис
сажать.
Чемпион по уплыванию, пожалуй, оказался круче всех. В океанском
круизе, вдали от берегов Юго-Восточной Азии, средь просторов
необозримых Тихого океана он спрыгнул ночью за борт – и поплыл. Нет,
он не с бухты-барахты спрыгнул. Он год изучал карты океанских течений.
Разбирался в навигации по звездам и в розах ветров. Пытался запомнить,
перерисовывал на кальку расположение самых мелких островков и атоллов,
да чтоб рядом были морские пути. И вот теперь он надел ласты и поплыл
потихоньку. А плавать он научился хорошо.
Он провел в воде почти двое суток. Он полуослеп от морской соли. Он
хрипел от жажды. Кожа его горела – та же соль. Но он добрался до
берега и был найден, спасен, доставлен, прославлен и быстро забыт.
Много вас, таких пловцов.
Энциклопедия побегов из Союза нерушимого и свободного дала бы массу
бесценного материала романистам будущих времен. Какие подкопы, какие
остапы бендеры, о чем вы говорите!
Все морские побережья, с которых можно было проложить водный путь за
бугор, вечером освещались прожекторами. Радостные погранцы выуживали
из пены наивные обнаженные парочки, и лучи бликовали на незагорелых
местах. Отчасти это зрелище заменяло гуляющим отдыхающим запрещенный
тогда стриптиз – но насколько больше азарта было в том советском
стриптизе, сколько смеха и приветственных возгласов!
Что же делали падлы? Они таки уплывали вон. Но не ночью, а днем – как
бы нечаянно. Черноморский рецепт был таков: берутся два надувных
матраса, и один привязывается под другой. Под них привязывается
непромокаемый мешок с канистрой пресной воды, шоколадом и одеждой;
рекомендуется взять также документы и русско-английский разговорник. А
нож привязать бечевкой поближе, чтоб был под рукой. Это барахло в
сложенном виде, завернутым в купальное полотенце грузится в
прогулочную лодочку, берущуюся напрокат на пляже. Отгребаешь подальше,
спускаешь матрасы – и тихо дрейфуешь в сторону. Тут главное – выбрать
день с правильным ветром, чтоб надолго задул в сторону Турции.
Расчет был верен и прост, требовались лишь выносливость и мужество.
Если катер погранцов тебя вылавливает уже черт-те где – ты обрезаешь и
протыкаешь нижний матрас, топишь нож и благодарно плачешь в руки
спасителей. Но пока хватятся, пока разберутся, пока заметят, пока
организуют поиск – тут иногда можно в Австралию сплыть, не то что в
Турцию. Уплывали!
За что «органы» всегда недолюбливали Прибалтику? За все. В том числе
за близость к Западу. Оттуда можно было сдрапать внаглую. Купить два
подвесных лодочных мотора, выклеить в сарае из стекловолокна
глиссирующую лодчонку, испытать на озере – и рвануть прямиком в
Финляндию. Залив можно пересечь за сорок пять минут. И если твоя
скорость превосходит скорость пограничного катера – шлите телеграммы.
Пока поднимут вертолет и наведут на квадрат – ты уже будешь курить в
финских кустах.
Удирали зимой на снегоходах и даже автомобилях. В холодную зиму
Балтика промерзает, и, если ветер выметет наст, – полным газом на
широких шинах можно было смыться только так. Со свистом, на прямой
передаче. Особенно ценилась нелетная погода, затрудняющая без того
гадостную жизнь вертолетчиков. Но для такого зимнего побега
рекомендовалось заранее выехать на острова, потому что вдоль
материковой береговой черты ледокол регулярно проламывал полынью – вот
на этот самый случай. Фарватер мог замерзнуть, это моряцкие заботы – а
погранцы бдели о своем. И анекдотической легендой стала история одного
ленинградского инженера-электронщика, который спокойно и без хлопот
перешел финскую границу так, пешком. Он был, видите ли, умный. Он
сидел в кустах и определял сектора возможного наблюдения. Потом пошел,
прикидывая низинки, где не возьмет фотоэлемент и прочая сигнализация.
Смотрел под ноги и над головой. Карабкался, прыгал и полз. И прошел.
Пройдя, он выбросил корзинку с грибами: при поимке он косил бы под
заблудившегося. Ушел и ушел, ничего особенного. Но он сдался в
советское посольство в Хельсинки! Он рыдал от ужаса и просился домой:
я за-за-заблудился! Его долго трясли, доставили в Питер, еще трясли.
Где ты проходил?! Не-не-не помню!.. Поржали. Вставили фитиля
пограничникам и отпустили дурака.
Через месяц дурак ушел проверенным маршрутом – с деньгами, валютой, со
всеми концами. Теперь он знал, что уйти – можно.
…Все эти побеги, удачные и неудачные, дали в сумме тот результат, что
мы все ушли из этого государства. Теперь мы – есть, а его – нет.
Грандиозная попытка к бегству, в конце концов, дала грандиозный и
сокрушительный эффект.
