Я живу в ожидании краха,
унижений и новых утрат.
Я, рождённый в империи страха,
даже празднествам светлым не рад.
Всё кончается на полуслове
раз, наверное, сорок на дню…
Я, рождённый в империи крови,
и своей-то уже не ценю.
***********************************
Вы говорите про Ливан…
Да что уж тот Ливан, ей-богу!
Не дал бы Бог, чтобы Иван
на танке проложил дорогу.
Когда на танке он придёт,
кто знает, что ему приспичит,
куда он дула наведёт
и словно сдуру что накличет…
*****************************
Когда бы странником – пустяк,
что за вопрос – когда б с любовью,
пусть за деньгой – уж лучше так,
а не с будёнными и с кровью.
Тем более что в сих местах
с глухих столетий и поныне–
и мирный пламень на крестах,
и звон малиновый в пустыне.
Тем более что на Святой
Земле всегда пребудут с нами
и Мандельштам, и Лев Толстой,
и Александр Сергеич сами.
*****************************
> Я и раньше знал, что общество наше деградировало, но что до такой
> степени – не предполагал. Есть отдельные достойные сохранившиеся люди,
> но что они на громадную толпу?.. Не хочется ни торопиться, ни
> участвовать в различных процессах, происходящих в обществе. Хочется
> тихо, молча, смакуя, не озираясь, не надеясь, не рассчитывая…
>
> Это – из его письма осени 1989 года.
>
> **************************************
>
> Стихотворение, первая строфа которого появилась в «Вечерней Москве» 4
> февраля 1991 года:
>
> Ребята, нас вновь обманули,
> опять не туда завели.
> Мы только всей грудью вздохнули,
> да выдохнуть вновь не смогли.
>
> Мы только всей грудью вздохнули
> и по сердцу выбрали путь,
> и спины едва разогнули,
> да надо их снова согнуть.
>
> Ребята, нас предали снова,
> и дело как будто к зиме,
> и правды короткое слово
> летает, как голубь во тьме.
>
> ***********************************
> – Булат Шалвович, что кажется Вам самой страшной бедой нашей страны? –
> спросил у поэта в 1992 году журнал «Столица». Ответил он так:
> – То, что мы строили противоестественное, противоречащее всем законам
> природы и истории общество и сами того не понимали. Более того, до сих
> пор по-настоящему степень этой беды мы не осознали… Мы по-прежнему
> не умеем уважать человеческую личность, не умеем видеть в ней высшую
> ценность жизни, и пока всё это не будет у нас в крови, ничего не
> изменится, психология большевизма будет и дальше губить нас и наших
> детей. К сожалению, она слишком сильна и разрушительна и
> необыкновенноживуча…
>
> ****************************************************
>
> Нашему дикому обществу нужен тиран во главе?
> Чем соблазнить обывателя? Тайна в его голове,
> в этом сосуде, в извилинах, в недрах его вещества.
> Скрыт за улыбкой умильною злобный портрет большинства…
>
> ****************************************
>
> Хрипят призывом к схватке глотки,
> могилам братским нет числа,
> и вздёрнутые подбородки,
> и меч в руке, и жажда зла.
>
> Победных лозунгов круженье,
> самодовольством застлан свет…
> А может, надобно крушенье
> чтоб не стошнило от побед?
>
> Нам нужен шок, простой и верный,
> удар по темечку лихой.
> Иначе – запах ада скверный
> плывёт над нашей головой.
>
> ***********************************
> 23 июня 1995 года, стоя перед микрофоном на парижской сцене, Окуджава
> отвечал на вопрос, как он относится к войне в Чечне. Поэт назвал её
> страшным явлением, которое будет помниться много, много десятилетий, если не столетий…
> Этот маленький народ, в котором нет даже миллиона,– допустим, он даже
> очень-очень самовлюблённый и очень сложный,– всё-таки надо считаться с
> национальной психологией… Тем более – такого маленького народа.(Аплодисменты)
> А его впрошлом веке в течение 50 лет уничтожали…
> В этом веке в 44-м году выслали весь народ на гибель.
> И сейчас опять уничтожают.
> Ну что такое? Неужели российская власть не может
> самоутвердиться другим способом? Неужели для этого нужно убивать своих
> же сограждан?
>
> **********************************************
>
> Меня удручают размеры страны проживания.
> Я с детства, представьте, гордился отчизной такой.
> Не знаю, как вам, но теперь мне милей и желаннее
> мой дом, мои книги, и мир, и любовь, и покой.
>
> Мне русские милы из давней прозы
> и в пушкинских стихах.
> Мне по сердцу их лень, и смех, и слёзы,
> и горечь на устах.
>
> Мне по сердцу их вера и терпенье,
> неверие и раж…
> Кто знал, что будет страшным пробужденье
> и за окном – пейзаж?
>
> Что ж, век иной. Развенчаны все мифы.
> Повержены умы.
> Куда ни посмотреть – всё скифы, скифы, скифы.
> Их тьмы, и тьмы, и тьмы.
>
> ***********************************
> «Мы больны, у нас дикое, больное общество. Оно живёт ещё старыми
> стереотипами, старой структурой. Оно не может жить энергично,
> по-новому. Оно учится этому, привыкает. С болью, с кровью, с ужасом.
> (На концерте в Киеве, 1990.)
>
> *******************************************
> Мы семьдесят лет деградировали, дичали. Знаете, есть замечательный
> пример из Библии. Когда Моисей уводил евреев из египетского плена, он
> вёл их сорок лет вместо пяти дней, чтобы вымерло поколение, которое
> было рабами, и чтобы появились люди, свободные от чувства рабства.
> А мы – не просто рабы, которые страдают от тягот, мы – профессиональные
> рабы, которые гордятся своим рабством…
> (Из интервью в Донецке, февраль 1991.)
>
> **********************************************************
>
> Нет, не от гриппа или умопомрачения,
> не на фронте, не от пули палача –
> как обидно умереть от огорчения,
> раньше времени растаять, как свеча…
>
>
>
> Ничего, что поздняя поверка.
> Всё, что заработал, то твоё.
> Жалко лишь, что родина померкла,
> что бы там ни пели про неё.
>
>
>
> Дойдя до края озверения,
> в минутной вспышке озарения,
> последний шанс у населения –
> спастись путём переселения.
