С петербургским поэтом и литературоведом Андреем Черновым говорим об истинном авторе великого романа – донском писателе Федоре Крюкове, проекте ОГПУ "Михаил Шолохов", "деле Савченко", писательских нравах и "шолоховской морали".
Поэт, историк литературы, переводчик Андрей Чернов в студии Радио Свобода
Ведет передачу Михаил Соколов.
Михаил Соколов: Сегодня в нашей студии петербургский поэт, публицист, историк и филолог Андрей Чернов. В центре нашего внимания будет работа, очень важное исследование Андрея Чернова, оно называется "Как сперли ворованный воздух. Заметки о "Тихом Доне". Правда, пока я начну с актуального вопроса, не с литературоведения, не с истории. Я хотел вас спросить о письме ПЕН-центра, точнее членов ПЕН-центра и других литераторов, журналистов в защиту Надежды Савченко, вы активно участвовали в его создании. Верите ли вы в ее невиновность и рассчитываете ли вы использовать какую-то общественную миссию писателей повлиять на неправедную власть, возможно ли это в России?
Андрей Чернов: В создании письма я не участвовал. Стали собирать подписи, да, действительно, пришлось "покрутить ручку". Больше 40 человек, до которых мне пришлось достучаться.
В невиновность Савченко верю абсолютно. Не потому что я хорошо отношусь к свободной Украине, а потому что я следил за судом, понятно все. Надо быть очень ангажированным и надо быть очень недочеловеком, чтобы доказывать что-то обратное. Всему миру материалы раскрылись, карты легли. Те, кто устраивал этот процесс, проиграли. Проиграл Владимир Владимирович Путин со всей командой, проиграл так, что в народе это называется… Вы знаете, как называется, скажем помягче, – обкакаться, таким глаголом скажем. А дальше непонятно, что делать, потому что амбиции, потому что признать Владимиру Владимировичу свое поражение, и по Сирии сейчас не признает, хотя ясно, что это поражение. Так что, что там будет дальше – непонятно.
Михаил Соколов: В условиях в каком-то смысле гражданской войны Путина с российским обществом и с Украиной, в этих условиях писатель может повлиять на власть? Я не знаю, в истории ХХ века очень мало таких примеров. Вы пытаетесь что-то, подписываете…
Андрей Чернов: Писатель не может. Гражданское общество, которое на самом деле все-таки существует, оно загнано в загон, в гетто, но он существует. Власть это понимает. С тем же самым пеновским письмом, вновь принятая дама, кажется, Туханова ее фамилия, из Новосибирска, несколько дней назад призвала нас всех посадить на либеральный пароход и вывезти за границу.
Михаил Соколов: Хорошая у вас теперь компания, напоминает Союз советских писателей и напоминает мне книжку Михаила Золотоносова с характерным названием "Гадюшник" о ленинградской писательской организации 1950-60-х годов.
Андрей Чернов: Так и ЦДЛ называли, это можно было написать и про московскую. Нет, ситуация чуть другая. Фактически произошел раскол на тех, кто допускает сервильное поведение для самого себя, и тех, кто не допускает. Процент примерно три к одному. Под этим письмом подписей только членов ПЕНа 111 человек – это было дня три назад, не знаю, как сейчас, может быть, больше.
Михаил Соколов: А начальники, члены исполкома?
Андрей Чернов: Ни одного. Это удивительно, там есть два-три приличных человека, но, видимо, они дали какие-то обязательства. Я не буду называть фамилии.
Михаил Соколов: Спасают, значит, организацию, может быть, от репрессий. Считают не подставлять, не ссориться с властью.
Андрей Чернов: Это всегда. Мы в нашей стране не живем, а выживаем, люди приспосабливаются. Они сто лет последние научились приспосабливаться. Кто не научился – погиб. Как флора и фауна в дистиллированной среде будет появляться, она уже появляется, но процесс этот долгий, к сожалению, мы можем опоздать, к сожалению, мы можем не успеть.
Отвечая на ваш вопрос, решает все равно все гражданское общество. Вместе можем власть остановить. Никакой писатель, даже если бы был жив Дмитрий Сергеевич Лихачев или Солженицын, ничего в одиночку ему сделать невозможно. В одиночку убивают, как вы знаете.
Михаил Соколов: Ну что ж, давайте мы теперь к теме нашего разговора, к вашему исследованию о мифе о Михаиле Шолохове, об авторстве "Тихого Дона". Что вас заставило взяться за это исследование, исследование авторства великого романа? Ведь им занимались, с одной стороны, разные официальные филологи, энтузиасты, Лев Колодный, такой человек, активно пропагандировал авторство Шолохова, Солженицын с другой стороны, сомневался в авторстве, также Ирина Медведева-Томашевская, Зеев Бар-Селла. Людей много, а вы почему в эту очередь встроились?
Андрей Чернов: Лет 9 назад жена спросила: "Что там Шолохов?" Надо было отвечать, а я был, признаться, совершенно не готов. Вспомнил, что говорили про Крюкова. Виктор Правдюк на ленинградском "Пятом колесе" огромную серию передач запускал в 1991 году. Я тогда не особенно заинтересовался, были более интересные темы. А тут жене надо отвечать. Полез, нашел где-то, в интернете тогда еще было немного, первый абзац повести "Зыбь", я совершенно просто упал.
Михаил Соколов: Это Федор Крюков?
Андрей Чернов: Да. Потому что это та рука, это то дыхание. Тогда я решил собрать все, что было возможно, Крюкова. Мы объединились целой командой, стали искать, расшифровывать. Миша Михеев, такой замечательный доктор наук, нашел подборки донских газет 1919 года, там много очерков Крюкова и заметок. Книжка эта вышла несколько лет назад. Собрали, расшифровали. Расшифровали его рассказы, которые Федор Дмитриевич Крюков публиковал часто под псевдонимом.
Наверное, сначала надо сказать два слова, кто такой Крюков.
Михаил Соколов: То есть вы считаете, что это автор протографа романа. То есть черновики, которые были взяты Шолоховым.
Андрей Чернов: Это автор романа. Просто в том виде, в котором роман издан, во-первых, целиком дописана последняя восьмая часть. Во-вторых, там, где речь идет о революции, там куча вставок из мемуаров белых генералов тоже. То, что вставлено, мы можем понять, а вот что оттуда изъято – это никак. Видишь, что здесь что-то должно быть.
Михаил Соколов: То есть исчезло, какие-то купюры?
Андрей Чернов: Какие-то купюры сделаны, они невосполнимы. По первому тому этих купюр, видимо, практически очень мало, даже по второму. С третьим, конечно, уже все очень трудно, с седьмой частью тоже все очень трудно.
Все-таки два слова о Федоре Дмитриевиче Крюкове. Говорят, какой-то казачий офицер. Господа, какой казачий офицер? Сын атамана и донской дворянки.
Родился в Глазуновской, такая станица, которая с Вешенской все время конкурировала, хотя между ними 80 верст, Глазуновской ниже по течению и чуть-чуть в стороне от Дона. Человек, который пахал вместе с отцом, нормальный совершенно казак. Закончил Усть-Медведецкую гимназию. Потом поступил в Петербургский историко-филологический институт, где Блок не потянул учиться. Закончил, преподавал в Нижнем Новгороде. Был избран депутатом Первой Государственной Думы от Дона. Его речи потрясали современников. Ленин стал за ним следить очень внимательно, за его прозой. Есть целая полемика Ленина с Крюковым. Потом он стал заместителем главного редактора Короленко в "Русском богатстве". Печатался там чаще всего тоже под псевдонимом.
Он, видимо, был патологически скромный человек. Хотя если вы возьмете его ранний, в 22 года написанный рассказ "Гулебщики", он родился в 1870-м, – это 1992 год, это просто "Тихий Дон", свернутый до четырех страничек, то есть наоборот потом развернутый. Дальше он перестает публиковать прозу, пишет роман. Есть свидетельства о том, что Федор Крюков писал "Войну и мир", как современники говорили, но ничего не публиковал.
Михаил Соколов: А читал, может быть, кому-нибудь, известно что-то, какие-то читки? Обычно же делятся как-то.
Андрей Чернов: Видимо, просто говорил. Есть два свидетельства, что писал эпопею, с ним ушла эпопея наподобие "Войны и мира". А тут пойми, слышал отрывок этот человек или слышал только разговоры. Строчка в некрологе.
Потом он был в партии, такая очень интересная партия забытая политическая – "Народные социалисты".
Михаил Соколов: Мельгунов там был, Богучарский, крупные деятели.
Андрей Чернов: Это была такая замечательная партия профессорского состава петербургского.
Михаил Соколов: Я бы сказал, правые социал-демократы.
Андрей Чернов: Крюков подписал "Выборгское воззвание", отсидел три месяца в "Крестах".
Михаил Соколов: А в гражданскую войну?
Андрей Чернов: В гражданскую войну он на коне. Он пишет, что пришлось играть роль генерала на коне. Он секретарь Войскового Круга, активный участник сопротивления, издатель газет, в общем, идеолог Белого движения на Дону.
Михаил Соколов: А как Крюков гибнет?
Андрей Чернов: А это самое странное, самое непонятное. Вроде бы умирает от тифа при отступлении в феврале – начале марта 1920 года. Но по другой версии расстрелян. Большевики схватили, расстреляли, рукописи отобрали, показали кому следует и стали раскручивать юного уголовника, завербованного ЧК, Мишку Шолохова.
Если мы обратимся к "Тихому Дону", то последние два-три абзаца в седьмой части написаны явно Крюковым и написаны с натуры. Это о том, как белые покидают берега союзной России. Кстати сказать, давайте найдем ее, давайте прочитаем. Она еще, кстати, замечательна тем, что Булгаков с этой концовки потом утянул себе "в белом плаще с кровавым подбоем" – это просто с этого абзаца написано. Наберите "Тихий Дон".
Михаил Соколов: Пусть наши слушатели сами потом поищут. Это будет им домашнее задание, чтобы они вас проверили.
Андрей Чернов: Это последние два-три абзаца седьмой части, предпоследней. Роман закончен, там больше ни слова дописать. Третий том может быть не прописан, но вроде бы это событие, которое через две или три недели после официальной гибели Крюкова. Не получается, что он погиб, – это его рука.
Михаил Соколов: Тогда что?
Андрей Чернов: Видимо, был арестован.
Михаил Соколов: Сидел и пропал. Там ведь высылали на Север, гибли, кстати говоря, на этапах. Огромное количество людей, казаков тогда гнали еще не на Соловки, а в концлагерь в Холмогоры.
Андрей Чернов: Это невозможно.
Михаил Соколов: А что же возможно?
Андрей Чернов: Невозможно, повторяю, потому что это был идеолог всего движения.
Михаил Соколов: Тогда где допросы, где документы, где архив, где чекистские бумаги?
Андрей Чернов: На Лубянке. Вы прекрасно знаете где.
Михаил Соколов: Не дают? Пробовали делать запросы по Крюкову?
Андрей Чернов: Пробовали. Официальных запросов не делали, но один мой товарищ-историк говорил на Лубянке с большим генералом несколько лет назад: "Что вы не отдадите рукописи Крюкова?". Генерал сказал: "Мы не против – семьявозражает".
Михаил Соколов: Семья Шолохова?
Андрей Чернов: Конечно, не Ельцина.
Михаил Соколов: Что ж, она такая влиятельная?
Андрей Чернов: Я сейчас вам прочитаю, я шел сюда и специально выписал цитату из одного моего очень давнего приятеля в прошлом: "Утратить Шолохова означает для нас в известном смысле примерно то же самое, что потерять победу во Второй мировой войне".
Михаил Соколов: Это Юрий Поляков.
Андрей Чернов: Юрий Поляков, "Литературная газета", номер 20, 2005 год.
Михаил Соколов: Красное знамя засунуть неизвестно куда.
Андрей Чернов: Да, именно так. Притом что роман белый, до косточки белый, до волоска совершенно. Это поняли прекрасно, когда роман в 1928 году вышел, это поняли рапповцы, коммунистическая фракция тут же затеяла процесс. Говорили, что или Шолохов белый, просто придумал себе биографию, или он рукопись украл.
Комиссию по плагиату возглавил Серафимович, тут рядом Мария Ульянова была. Никита Алексеевич Толстой, сын Алексея Толстого, рассказывал мне, что его отец сбежал от этой комиссии, чтобы в ней не участвовать. А потом когда его за столом спрашивали еще до войны, кто написал "Тихий Дон", Алексей Толстой неизменно отвечал: "Ну не Мишка же". Кто-то мог сказать, что Толстой завидовал, а завидовать было нечего.
Михаил Соколов: Если так, как вы рассказываете, то действительно завидовать было нечему, поскольку человек всю жизнь прожил под страхом того, что его разоблачат. Невеселая жизнь, надо сказать, у Шолохова.
Андрей Чернов: И так и разоблачили. Удар у него случился после того, как вышла книжка Медведевой. Там почти ничего, там очень мало чего найдено, хотя по тем временам это тоже солидно. Так вот Шолохов здорово заболел сразу после этого.
Михаил Соколов: Но если бы он сегодня ваши работы почитал, наверное, заболел бы очень сильно. Тут я хочу вас все-таки спросить: главный аргумент тех, кто доказывает авторство Шолохова, авторство "Тихого Дона", – это рукописи, которые всплыли в историческом смысле недавно. Говорят: ну как же, все рукой Шолохова написано, правлено. Дима Быков тоже говорит, что видно же, что Шолохов правил этот текст.
Андрей Чернов: Диме Быкову нравится из всего "Тихого Дона" восьмая часть – это единственная подделка. Я в принципе к Диме отношусь плохо, но здесь, по-моему, он выступил замечательно. Это резонирует с его творчеством, с его душой. Ну ладно, мы не о Диме.
Да, действительно, рукописи, их даже издали. Даже эти дурачки, простите, выложили в интернет. А по рукописи видно, знаете, как учителя, когда мы списывали в школе, разоблачали: "Ты списал". – "Почему?" – "Потому-то, потому-то, потому-то". Видно, когда списано.
Михаил Соколов: Ошибок много?
Андрей Чернов: Не просто ошибок, а вполне конкретных ошибок, ошибок передера. Это не описки, а ошибки "передера". Я стал говорить про комиссию 1929 года. Для комиссии Шолохову надо было срочно изготовить рукопись. Он вообще до этого книги не касался, он был назначен. Это был уголовник, проворовавшийся на Дону, приговоренный к расстрелу, чекистами вытащенный. Тут же была рукопись, началась операция, его назначили на автора. Он ничего никогда сам не писал. Сначала рассказики стали публиковать.
Михаил Соколов: Рассказики тоже из сумки Крюкова?
Андрей Чернов: Сюжеты настрижены – да, но там, видимо, целый коллектив "негров" работал у товарища Миронова. Да даже не видимо, а мы знаем. Это было экономическое управление ОГПУ.
О рукописи. Надо было изготовить рукопись, чтобы представить на комиссию, которая была совсем не вся расположена к Шолохову, в отличие от Серафимовича, от кого-то еще. Кто-то, как Алексей Толстой, сбежал, а какие-то деятели большевиствующие из коммунистической фракции РАПП, они собирались рвать, они понимали, что это вражеская книга. Надо было изготовить копию. Но подлинник был с ятями и с ерами, написанный по старой орфографии, с "и" с точкой, с написанием типа "у нея", а не "у нее". Даже когда человек очень старается, копируя рукопись, он обязательно то твердый знак, ер влепит, потом зачеркнет.
Михаил Соколов: Почерк тоже не могли разобрать, судя по вашему исследованию?
Андрей Чернов: Он, переписывая, делал ошибки и кроме рудиментов старой орфографии. Шолохов, у него два с половиной, в лучшем три класса образования.
Михаил Соколов: Как же, говорят в гимназии учился?
Андрей Чернов: Документов нет. Даже если он учился в московской гимназии, значит, три с половиной класса, а так два с половиной.
Насколько этот человек понимает текст, я несколько примеров здесь выписал: "Вторая жена, узконосая Анна Ивановна оказалась бездетной". Вторая часть, якобы черновая рукопись, страница два. Почему узконосая? В беловой и в изданииузкокостная, узкобедрая, она бездетная. То есть это как раз описка "передера". Или выражение "каки лев" – это церковное "аки лев", видимо, буковка немножко была подвинута.
Вот замечательно, очень люблю, у Шолохова: "По навозу топчется пушистый козел". Представляете, по навозу, день пасмурный, весна какая-то и пушистый козел – замечательно. Какой козел? Тушистый, туша, большой козел, грузный. Или тоже очень люблю – "колосистый месяц". Как месяц может колоситься? Да нет, этоколесистый месяц, то есть месяц, уже в луну превращающийся.
Тоже прелестная штука в рукописи: "Скипетр красок". Ясно, что он не знает слова "спектр", у него два или три класса образования, слова "спектр" не знает. Еще очень люблю: "Снег доходил лошадям до пояса". Конечно, написано было "до пуза". "Лошади повернулись к ветру спиной" – это тоже роскошь. И так далее, и так далее. То есть он делает туфту.
Конечно, никакая комиссия не работала, товарищ Сталин решил, что Шолохов – это автор. Было написано и опубликовано в "Правде" письмо, что тот, кто не так говорит и думает, тот клеветник, враг советской власти. Все потихонечку замолкли.
Михаил Соколов: Хорошо, поверим, что это действительно такой жулик, использовал чужую рукопись. А что же чекисты схватились за какого-то малограмотного юношу сомнительного свойства? Неужели нельзя было найти какую-нибудь персону поприличнее?
Андрей Чернов: А зачем? Этот попка всю жизнь будет играть то, что ему скажут. Шолохов не случайно появился. Он на Дону работал налоговым инспектором и подделывал ведомости, подделывал замечательно просто. Скажем, налог 17%, а он ставит запятую – 1,7%, дальше деньги, соответственно, делятся. Донесла на него его будущая жена, его судят, приговаривают к расстрелу. Ему делают справку о том, что он – несовершеннолетний, сбавляют года три или четыре.Там удивительный детектив. Посылают в Москву, видимо, в колонию. Его вербует здесь тот самый Лев Григорьевич Миронов, он же Мирумов, он же Мирумян, Лейб Гиршевич Каган по рождению, расстрелян в 1937-м, начальник в ЭКУ ГПУ.
Я лучше прочитаю выписку – это из донесения Степана Болотова, миллеровский главный чекист, палач, страшный совершенно человек, потом застрелился. Из донесения Степана Болотова полномочному представителю ОГПУ Северокавказского края и Донской советской социалистической республики (был такая в 1928 году) товарищу Ефиму Евдокимову (еще один палач и тоже страшный совершенно, на котором сотни людских жизней): "Уважаемый Ефим Григорьевич, Шолохов имеет дом в Вешенском, купленный им недавно для того, чтобы работать спокойно над романом именно в Вешках. Большей же частью он живет в Москве с 1923 года и на родину является лишь периодически". Дальше убийственная совершенно строчка, для нас очень важная: "С 1923 года работал в 4-м отделении ЭКУ ОГПУ у Миронова". В 1923 году начинается этот "литературный котлован" в случае Шолохова.
Михаил Соколов: Путь к Нобелевской премии начинается.
Андрей Чернов: Начинается путь к Нобелевской премии. Представьте себе, чекистам попадает в руки великая книга, видимо, они консультируются с красным писателем Серафимовичем, Серафимович прекрасно понимает, что это за книга. Они начинают готовить как проект такой. Как Стаханов, "человек из мрамора", помним. Организуется проект, собственно, как сейчас Донцова какая-нибудь.
Михаил Соколов: Красный писатель, великий роман?
Андрей Чернов: Причем мальчишка, который нигде не учился, а не хуже Льва Толстого. То есть тут и идеологические, и экономические интересы. Потом они понимают, причем тут Миронов с его Четвертым экономическим управлением ОГПУ, можно еще денег заработать. Начинает раскручиваться такая история. А Шолохов ничего не писал. Для того, чтобы убедиться: в его собрание сочинений попали две его заметки…
Михаил Соколов: В газетки местные 1930-х годов?
Андрей Чернов: 1931 и 1932 года. 1932 года одну фразу процитирую, там весь текст такой: "Преступная бесхозяйственность. Возникает угроза дальнейшего падежа в совхозном стаде". Весь текст такой. "По правобережью Дона", 1931 год. После двух этих заметок его писать уже не просили, потому что все поняли. Вторую дам цитату: "На 5 апреля колхозы Вешенского района, в частности, левобережная сторона, по песчаным землям, равно обновившимся от снега, обсеменили 115 га зяби". Узнаете руку?
Михаил Соколов: Это рука такого провинциального халтурщика районного уровня. Хорошо, а кто же изготовил финал "Тихого Дона"?
Андрей Чернов: Это не ко мне. Он действительно написан другой рукой. Я провел исследование по нескольким десяткам слов, которые все время встречаются в "Тихом Доне", этих слов там нет. И все, почему Быкову это, наверное, нравится, там все перепев.
Михаил Соколов: Повторы из начала?
Андрей Чернов: Да, из начала, из серединки, чуть слова переставлены.
Михаил Соколов: Вы подозреваете, что Серафимович поработал или кто-то другой?
Андрей Чернов: Я не хочу огульно говорить. Разные люди, разные писатели приезжали и жили в Вешках в это время. Зеев Бар-Селла доказывает, что "Они сражались за родину" написал Андрей Платонов, например, достаточно убедительно доказывает.
Читать и смотреть далее:
http://www.svoboda.mobi/a/27645931.html
58 элементов 0,641 сек.