Евреи Еврейский вопрос

     Во второй половине восемнадцатого века Российская империя, вместе с присоединенными к ней территориями, заполучила около миллиона проживавших там евреев, – целый этнос. А соответственно, и «еврейский вопрос», решение которого затянулось надолго. 

             Вариантов этого решения и последующих осложнений было так много, что уже трудно углядеть начало, – те первые шаги верховной власти, которые «расставили все по местам». 
            Между тем, вышло так, что сразу после вступления на престол Екатерине II пришлось заняться «еврейским вопросом» с чисто практической стороны. Как написала она в своей автобиографической записке, в Сенат был до нее внесен «проект дозволения евреям въезжать в Россию». Такая мера признавалась полезной «единогласно всеми»; то есть власть как будто ничего не имела против обращения с доставшимся ей еврейством в просвещенном духе. 
            Однако сенатор князь Одоевский встал и сказал, что до решения стоило бы взглянуть на то, что ранее начертала императрица Елисавета «на поле подобного предложения». Принесли реестр и увидели собственноручную пометку Елисаветы: «Я не желаю выгоды от врагов Иисуса Христа». 
           Значение такого жеста было понято. Новая императрица – немка, по ее собственному признанию, посчитала невозможным прямо заявить, что от въезда евреев будет вред. Но она и не могла начать царствование с их допуска. Ее возвели на престол для защиты православной веры, духовенства, она имела дело с набожным народом, – словом, требовалось «успокоить умы». Она желает, сказала Екатерина, «чтобы это дело было отложено до другого времени». 
             До какого, тогда не спрашивали. В одном из первых указов Сенату императрица рекомендовала привлекать в Россию иностранцев, – «окромя жидов». Отвечая на вопросы Д.Дидро, она высказала опасение, что для русского купечества еврейские торговцы составили бы слишком сильную конкуренцию, «так как эти люди все притягивают к себе». Правда, без огласки,она стала поощрять еврейское расселение в Новороссии. И приблизила в Санкт-Петербурге нескольких специалистов: ее лечил Мендель Лев, провизором у нее был Самуил Швенон, банкиром – Вольф, личным подрядчиком – Абрамович и проч. Но в общем, она вела политику скрытного лавирования: «их /евреев/ терпят… делают вид, что не знают, что они в столице… держите все в секрете…». В этом роде выдержаны неоднократные ее замечания и пометки на бумагах. 
              Далеко не такой курс взял ее фаворит Григорий Потемкин. «Почти уникум среди русских военных и государственных деятелей, Потемкин был больше, чем просто толерантным к евреям: он изучал их культуру, наслаждался обществом их раввинов и стал их покровителем». К такому выводу пришел современный кембриджский историк С.Монтефиоре (Sebag Montefiore. Prince of Princes. The Life of Potemkin). Эта оценка – не исключение. 
Редкую по тем временам веротерпимость и благосклонность виднейшего российского сановника к евреям отмечали другие историки: российские (Дм.Фельдман), израильские (Ф.Кандель, С.Дудаков). 
         И неизбежный вопрос: откуда эти склонности у Светлейшего князя, – любовника, наверняка и тайного супруга Екатерины, в течение многих лет соправителя Российской империи? Он рано столкнулся с этим народом, и, видимо, его впечатления сложились в пользу евреев. Смоленское имение, где подрастал Григорий, расположено было неподалеку от мест стародавнего еврейского расселения. Став фаворитом императрицы, он после первого раздела Польши в 1772г. был пожалован огромным поместьем Кричев-Дубровна на Могилевщине. Там, по воспоминаниям современников, заняты были не только крепостные, но и приглашенные отовсюду деловые люди. Слышался английский, немецкий, разговаривали на «идиш». 
             Когда в 1775 году разрабатывались проекты по привлечению новых поселенцев на Юг, Потемкин настоял на добавлении небывалой оговорки: «включая и евреев». Затем он вывел из этого целую программу, чтобы как можно скорее развернуть на новых землях торговлю: в течение семи лет не взимать с переселившихся евреев налогов, предоставить им право торговать спиртным; обеспечить защиту от мародеров; позволить привозить жен из еврейских общин Польши, разрешить открывать синагоги, сооружать кладбища. Вскоре Херсон и Екатеринослав стали частично еврейскими городами. 
             Перед этим человеком были поставлены грандиозные имперские цели, которые он осуществлял с присущими ему государственным масштабом, энергией и сумасбродством. Он завоевал у турок Крым, запланировал строительство Севастополя, Одессы, мечтал о продвижении на Ближний Восток. Постоянно давала себя знать нехватка ресурсов, и особенно, подходящих людей. Ему было не до предрассудков при их подборе. Он окружил себя космополитическим «двором». Там нашел свое место американец, адмирал Джонс, но туда не сумел попасть, хотя и просил о зачислении на русскую службу, молодой корсиканец Наполеон Бонапарт. 
             Дружеские отношения связали Светлейшего с двумя семьями немецких евреев. Карл-Людвиг Габлиц, крещеный еврей, ребенком переселившийся с отцом из Пруссии, стал выдающимся ботаником, почетным членомроссийской Академии наук. Он выполнял разные, в том числе и секретные поручения Потемкина, в 1783 году был назначен вице-губернатором Крыма, и по сути основал научное лесное хозяйство в России. (Внук Габлица – композитор Александр Серов, правнук – художник Валентин Серов). 
          Ставший одним из доверенных лиц и поставщиков армии Потемкина, херсонский купец Николай Штиглиц тоже переселился в Россию в конце ХVIII века. Он был из семьи Гирша и Лазаруса, «придворных евреев» прусского княжества, и развил на российском Юге такой торговый оборот, который позволил оказать важные услуги Потемкину. Впоследствии Штиглицы – придворные банкиры российских императоров и крупнейшие меценаты. 
           В составе «двора» заняли видное место шкловские евреи. Это не было случайностью. Город Шклов, в духе той полуфантастической эпохи, был подарен уволенному «на покой» фавориту императрицы, потемкинскому адъютанту С.Зоричу. Выбранные им еврейские «факторы», которые отличились при выполнении его поручений, соответственно рекомендовались и самому Светлейшему. Среди них Нота Ноткин, который, как писали о нем, поставлял для войск провиант и фураж с риском для жизни, «служил отечеству со всевозможным усердием». А вместе с тем, приобрел репутацию «защитника своего народа», бескорыстно ходатайствовал за единоверцев, и стал одним из основателей еврейской общины Петербурга. 
           Ключевую роль при потемкинском «дворе» играла личность, отмеченная исследователями давно, но значение которой, по-видимому, еще предстоит полностью оценить. Иошуа Цейтлин, крупный купец и ученый гебраист, путешествовал с князем, управлял его имениями, строил города, заключал займы для снабжения армии, и даже управлял монетным двором в Крыму. По описаниям современников, он «расхаживал вместе с Потемкиным как его брат и друг», с гордостью сохраняя традиционную одежду, набожность, и на глазах у окружающих вел беседы с раввинами. В талмудических дискуссиях иногда участвовал и лично Светлейший. При нем, правда, находились также поп и мулла. Такое зрелище было поразительным не только для России, но и для Европы, получавшей от осведомителей отчеты о происходившем вокруг одного из самых непредсказуемых властителей. Получив титул надворного советника, а значит, дворянское достоинство, Иошуа Цейтлин в 1791 году вступил во владение имением в Могилевской губернии. Некрещеный еврей по воле своего покровителя стал владельцем крепостных.       
            Еще уникум, не укладывавшийся в менталитет феодального в своей основе общества. Но оно тогда стерпело еще одну причуду всесильного фаворита. Интерес Потемкина к иудаизму подтверждается собранной им и сохранившейся в Казани библиотекой, – более тысячи книг и рукописей, включая драгоценный свиток из 50 кож с «Пятикнижием Моисеевым», написанным предположительно в IХ веке. (Дм.Фридман, «Родина»). 
              Но не такое было время, чтобы погружаться в абстракции; Цейтлин добивался, по возможности, реальных позитивных перемен. По протекции князя, он в 1787 году, во время поездки Екатерины на Юг, был принят ею и подал петицию о прекращении употребления в официальных документах унизительного слова «жиды». Императрица дала согласие на это, предписав использовать только слово «евреи». 
          Имеются подтверждения связей, установленных Цейтлиным с берлинским философом Мозесом Мендельсоном, центральной фигурой еврейского Просвещения – «Хаскалы». Была между ними духовная общность, но не могли не сказаться и различия, – как жизненных условий, так и концепций. 
             По-видимому, в общении с князем Таврическим И.Цейтлин сделал рискованную попытку связать «стратегические» еврейские интересы с имперским визионерством Потемкина. По мере нарастания военного превосходства над турками, Светлейший прогнозировал близкое крушение Оттоманской Порты. В этой связи он не исключал и возможности придать новый статус Иерусалиму, разместив там еврейское войско. Начало этому войску должен был положить формировавшийся с 1786 года «Израилевский» конный полк. Есть сведения, что в местечке Кричев, входившем в одно из потемкинских имений, был образован первый эскадрон легкой кавалерии этого полка. Обучение евреев-конников велось под руководством немецкого офицера. Скоро к ним присоединился второй эскадрон, и еще новые части создавались в Польше. Хотя работа была приостановлена и не окончена при жизни Потемкина, остается фактом, что это была первая попытка иностранного государства вооружить евреев со времен, когда Тит разрушил Храм. 
              Но сколь бы ни были дерзновенны подобные замыслы, весь расчет строился на власти и влиянии одной харизматической личности. Пока Светлейший был жив, его еврейские друзья и сторонники имели защиту. 
               Однако 1789-й год стал для них поворотным – и роковым. Взятое само по себе, решение об эмансипации евреев во Франции должно было вызвать радость у собратьев в других странах. Кстати, оно не свалилось как манна небесная с началом Революции. В 1789 году предложение об их равноправии было поставлено на голосование в Национальном собрании и провалено 408 голосами против 40З. Но летом 1791 года был арестован при попытке бегства из Парижа король Людовик ХVI. Соотношение сил в стране изменилось в пользу левых сил. И когда 27 сентября предложение вновь было внесено, Национальное собрание признало равенство прав евреев с другими гражданами. С этого началось крушение средневековых гетто в Европе, сопровождаемое политическими осложнениями. (Nicolas de Lange. The Jewish World). 
             И Екатерина, и Потемкин отнеслись к революции отрицательно, но проявили сдержанность: против распространения французского «яда» могли ведь использоваться различные средства. Будь Потемкин жив, он, возможно, сумел бы ослабить напор антиеврейских настроений при дворе. Однако 5 октября 1791 года, застигнутый в дороге на бессарабских холмах приступом тяжелой болезни, Светлейший князь Таврический умер.
Теперь императрица осталась наедине со своими мрачными раздумьями. Король Людовик с семьей, которым русским послом Симолиным, по ее секретному приказу, заблаговременно были выданы для побега паспорта на имя «Корф», разоблачен в пути французской чернью. И сразу в Париже голосуют за уравнение евреев в правах. Это наглый вызов. А если евреи и дальше будут распространяться по Великой России, не пошатнется ли трон и здесь, не опрокинется ли весь установленный в империи порядок? Конец философским басням о благодетельной свободе. 
               23 декабря 1791 года Екатерина II подписывает указ о введении в России «черты оседлости». Вопреки ходячим мифам, не очередные домогательства русских купцов, не застарелые религиозные страхи, не мольбы о защите от еврейской эксплуатации народных масс, которых она вообще презирала, – не это послужило мотивацией для пресловутого ее решения. 
               Морис Палеолог, посол Франции в Петрограде во время первой мировой войны, писал, что императрица Екатерина «сузила зону оседлости, запретила евреям заниматься земледелием и загнала их в города …все, что прямо не дозволено…, им запрещается». Удивительная для императрицы-философа ненависть к евреям объяснялась благородной инициативой Французской революции, в которой она с самого начала увидела угрозу для всех тронов, преступное и дьявольское предприятие. «Когда в 1791 году французское учредительное собрание провозгласило эмансипацию евреев и признание их равноправия, то Екатерина II ответила на это указом от 23 декабря…» (Цит. по: С.Дудаков. История одного мифа). 
          Какое беспросветное будущее сулило российскому еврейству введение таких жестоких мер, в тот самый момент, когда в цивилизованном мире буквально открывались для них окна, – это самые просвещенные поняли сразу, а остальные догадывались постепенно. Чем можно было ответить? Политических движений евреи еще не имели, о партиях только слышали, – оставалось, выходит, молиться. Так и поступало абсолютное большинство. Но не все. Пусть тогда действовала очень малая часть, но решимость немногих могла получить и более широкую историческую перспективу. 
           По истечении всего трех лет, в 1794 году, в порабощенной Польше вспыхнуло восстание Тадеуша Костюшко. В нем принял участие еврейский конный полк под командованием Берека Иоселевича, – около 500 всадников. Отсутствуют прямые доказательства того, что среди них преобладали конники упоминавшегося «израилевского» полка. Зато известно достоверно, что Иоселевич, поставщик лошадей для польской армии, неоднократно бывал в революционной Франции, он знал, какие идеалы отстаивал в боях с царскими войсками под Варшавой, и за что отдали свои жизни почти все его кавалеристы-добровольцы. 
              В месте с тем, не прекращались и попытки действовать «сверху». Незадолго докончины Г.Потемкина, И.Цейтлин познакомил с князем своего зятя, очень способного коммерсанта Абрама Перетца. Один из богатейших откупщиков и строитель кораблей, он, при покровительстве наследников Потемкина, поселился в Петербурге, в доме на Невском проспекте, получил звание коммерции советника и приобрел в столице значительное влияние. К Перетцу привлекали не только его финансовые возможности, но также ум и образованность. 
           Подобно тому, как его тесть заслужил полное доверие Потемкина, и лидер петербургских евреев завязывает дружеские отношения с виднейшим реформатором нового века. Речь идет о министре Михаиле Сперанском, готовившем для вступившего на престол Александра I план коренных государственных преобразований. В их число вошла проведенная в 1810 году финансовая реформа, которая, как считалось, во многом обязана своим успехом «наставлениям банкира Перетца». 
             Но те несколько лет, которые Сперанский провел в постоянном контакте со своим еврейским другом, можно сказать, генерировали не одну, а целый поток идей. Считая, что самодержавие стоит на грани революции, Сперанский предложил для ее предотвращения установить строгое разделение властей, ввести выборные органы, – Государственную и местные думы. Сохраняя на некоторое время крепостничество, Россия, по замыслу реформаторов, должна была начать движение в сторону парламентского строя. Последовало бы и смягчение антиеврейских ограничений. 
          Во всем этом Сперанский, Перетц и те несколько лиц у трона, которые их поддерживали, явно опережали время. Насколько? Современному читателю, знакомому с российской историей, комментарии не требуются. Впрочем, ситуацию можно «повернуть» и в сторону вечно актуальной темы «еврейского заговора»: еще, мол, одна попытка, которая не удалась. 
           Действительно, замечено в монографии С.Монтефиоре, близкая дружба с евреем шокировала высший свет и не прошла даром Сперанскому. Главный советник царя получил отставку и отправился в сибирскую ссылку. Были отвергнуты опасные идеи, – как не соответствующие «духу народа» и исторической традиции. 
           А вслед за этим разразилась Отечественная война 1812 года, на ведение которой Абрам Перетц отдал свое огромное состояние, – и потерял его после победы, потому что не мог получить с казны затраченные деньги. Через много лет писали, что ему в той войне «наша армия обязана главным образом своим продовольствием». 
           Мы, наверное, совершили бы оплошность, если бы упустили из виду еще один след в истории «потемкинских евреев». Среди основателей движения декабристов оказался еврей, уроженец все того же города Шклова, внук Иошуа Цейтлина, сын Абрама Перетца от первого брака, воспитанный своим отцом в Петербурге, – титулярный советник Григорий Перетц. Возмущенный «несправедливостями и ошибками правительства», он, как показало следствие, вступил в тайное общество и вербовал в него других заговорщиков. Обсуждались там не только судьбы России в целом. Григорий Перетц, выяснено было на допросах, предлагал освободить рассеянных евреев и поселить их в Крыму или на Востоке (Малая Азия) «в виде отдельного народа». Так оживала идея еврейского национального государства, которая, по сути, присутствовала уже в дискуссиях Цейтлина с Потемкиным, в вербовке экзотического полка для будущего освобождения Иерусалима… 
            Как было установлено следствием, по предложению Г.Перетца условным знаком их тайной группы было принято слово «херут», что на иврите означало «свобода». С 1822 года Григорий отошел от тайного общества, и, тем не менее, после поражения восстания он был арестован, судим и сослан в Сибирь на четырнадцать лет. 
           Но это уже другая история. Или, точнее, следующая часть той же истории русско- еврейской интеллигенции, – слоя, к которому волею судьбы, независимо от нынешних пристрастных его оценок, довелось принадлежать и нам.