Антонина Пирожкова родилась за год до того, как ушел из Ясной Поляны Лев Толстой, а умерла, успев проголосовать за первого чернокожего президента Америки. «Последняя великая вдова» — называли ее литературоведы и журналисты.
Она пробыла замужем всего семь лет, а затем еще пятнадцать каждый день ждала мужа из ГУЛАГа, не зная, что он давно расстрелян.
И всю оставшуюся долгую-долгую жизнь несла память о нем.
“Мне кажется, бабушка сама выбрала момент, когда ей уйти. Умирать 11 сентября она не хотела — в Америке, как вы знаете, в этот день годовщина траура по башням-близнецам, а 13 сентября оказалось понедельником, слишком пошло.
Вдова Бабеля не могла позволить себе такой безвкусицы…”
Мы сидим на сцене, окруженные кольцом света. На шатких стульях, на фоне кумачовых декораций. И темнота зрительного зала бросает тени на наши лица.
Из-за кулис выскакивают какие-то люди с камерами и берут нас в кольцо так неожиданно и резко, вдруг, что я вздрагиваю, теряя нить беседы.
«Ведите себя как ни в чем не бывало, наше интервью снимают для документального фильма о Бабеле, его делают сейчас в Америке». Мой собеседник, респектабельный театральный профессор, с аккуратно вырисованной бородкой и бархатным поставленным голосом, Андрей Малаев-Бабель. Внук.
Американские кинематографисты посещают бабелевские места. Одессу. Львов. Москву.
Американцам, чьей гражданкой умерла AntoninaPirojkova, это интересно.
На Украине, в Одессе, на углу улиц Ришельевской и Жуковского, напротив дома, где жил Бабель, в сентябре 2011-го, всего несколько дней назад, был открыт первый в мире памятник известному писателю. Деньги на него собирали всем миром.
В России о Бабеле почти совсем позабыли.
«Я отравлен Россией, скучаю по ней, только о России и думаю», — признавался Исаак Бабель. Любовь, увы, оказалась без взаимности.
Не тот нынче формат.
Его внук-американец заглянул в Москву буквально на один день, в середине июля, чтобы показать здесь для избранной публики свой моноспектакль по произведениям деда. Спектакль входил в десятку лучших спектаклей сезона в крупных городах США. В 2005 году Всемирный банк представил его на обширной выставке-фестивале «Театр в Восточной Европе и Средней Азии» в Вашингтоне.
Премьера в России была представлена в рамках Международной информационной кампании «Красная ленточка», направленной на борьбу с ВИЧ/СПИДом. Иначе деньги вряд ли нашлись бы.
У СПИДа и Бабеля действительно «много общего».
Один из критиков написал весьма желчно: «Бабель с одинаковым блеском говорит о звездах и о триппере».
Зато он совершенно точно не выносил профессиональной литературной тусовки: «Нужно пойти на собрание писателей, у меня такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой…»
«Собираюсь купить козу», — ответил однажды на вопрос о творческих планах.
Что правда в его биографии, а что — строка из коротенького рассказа? «Дед любил сплетни о себе и, если честно, никогда их не опровергал», — объясняет сегодня внук.
Он прожил жизнь солдата на румынском фронте, служил в чека, в наркомпросе, отметился в продразверстке и сотрудничал в антисоветской газете «Новая жизнь», воевал в Первой конной, репортерствовал в Петербурге и в Тифлисе и прочее,прочее… Его бросало из стороны в сторону, из крайности в крайность.
«Жизнь интересна лишь для тех, кто идет по ней, как по лезвию ножа», — объясняет Андрей Бабель.
Проститутки, биндюжники, мелкие еврейские торгаши, уголовники и грузчики…
…Пеклись старушечьи лица, бабьи тряские подбородки, замусоленные груди. Пот, розовый, как пена бешеной собаки, обтекал эти груды разросшегося, сладко воняющего человечьего мяса.
Это из «Одесских рассказов».
…Революция — удовольствие. Удовольствие не любит в доме сирот.
А это уже «Конармия».
Ах, сколько богатых дураков знал я в Одессе, сколько нищих мудрецов знал я в Одессе! Садитесь же за стол, молодой человек, и пейте вино, которого вам не дадут…
— Чем ближе я подбираюсь к возрасту деда, тем сильнее ощущаю свое родство с человеком, которого ни разу не видел, — рассуждает Андрей Малаев-Бабель. — Сам я никогда не делал карьеру на Бабеле, но на экзамене в театральном по советской литературе вытащил билет по «Конармии»… Судьба?
Красавица и писатель
Не пара
— Я уехал в Америку со своей американской женой, для того чтобы спасти бабушку. Три года затем уговаривал ее переехать к нам. Шла середина девяностых, бабушке самой было тогда уже под девяносто, и ей был поставлен смертельный диагноз. Америка продлила бабушке жизнь на 17 лет.
Памятник Исааку Бабелю теперь стоит в Одессе.
Памятник Антонине Пирожковой находится в Москве. Это станция метро «Маяковская», войдите в ее фойе, спуститесь по эскалатору вниз и задерите голову вверх. Да повыше.
Там, на потолке, на фоне мирного советского неба проносятся самолеты, цветут яблони, пионеры запускают авиамодели в небо, и гипсовая девушка держит в гипсовых руках гипсовое весло.
— Первоначально станция планировалась с совершенно плоским потолком. Но бабушка сказала, что так хуже, — она мгновенно рассчитала, какие балки лишние, какие нужно выбить, чтобы на потолке расположились аккуратные ниши, которые позже украсила мозаика Дейнеки.
Они были «почти» коллегами.
Антонина Пирожкова — первая в СССР и чуть ли не в мире женщина инженер-метростроевец. И «инженер человеческих душ» Исаак Бабель.
Рядом с 25-летней красавицей женой он выглядел особенно неказисто. Намного старше ее, в очках — подозрительный тип.
В очерке «Начало» Бабель рассказывал, как, приехав впервые в Петербург, снял комнату в квартире. Поглядев внимательно на нового жильца, хозяин приказал убрать из передней пальто и калоши. Двадцать лет спустя Бабель поселился в парижском предместье Нейи; хозяйка запирала его дверь на ночь на ключ — боялась, что квартирант ее прирежет.
…Они познакомились летом 32-го, спустя примерно год после того, как инженер Пирожкова узнала, что есть на свете такой писатель.
Ее представили ему как «принцессу Турандот из конструкторского отдела»…
За обедом Бабель упрашивал ее выпить водки, говорил, что женщина-строитель обязательно должна уметь пить… А она до этого в рот не брала спиртного.
Антонина знала, что в эмиграции во Франции Бабеля ждут первая жена и крошечная дочь Наташа. Он же знал, что никогда отсюда не уедет. Лучше смерть!
— Бабушка почувствовала в деде великую доброту и нежность к людям. Хотя доброта Бабеля нередко граничила с катастрофой. Он раздавал всем подряд свои часы, галстуки, рубашки и говорил: «Если я хочу иметь какие-то вещи, то только для того, чтобы их дарить». Иногда он дарил заодно и ее вещи. Возвратясь из Франции, где гостил у первой жены, дед привез бабушке фотоаппарат. А через несколько месяцев один знакомый оператор, уезжая в командировку на Север, пожаловался Бабелю, что у него нет фотоаппарата. Бабель тут же отдал ему бабушкин, который никогда уже к нам не вернулся.
Даря вещи, Бабель каждый раз чувствовал себя виноватым, но не мог остановиться, а Антонина никогда не показывала мужу, что ей жалко раздаренного.
Супругой Бабель искренне восхищался. Говорил, что ордена в их семье получает жена. Иногда, рискованно шутя, звонил ей на ответственную работу и представлялся, пугая всех, что звонят из Кремля.
После «Конармии» Бабель все чаще писал в стол. Метод соцреализма и светлое завтра с запускающими в небо авиамодели пионерами, без изюминки и надрыва, совершенно его не влекли.
Внук Андрей
Но и не писать он не мог. «Главная беда моей жизни — отвратительная работоспособность…»
Когда начались аресты друзей, долго не мог понять: почему те, кто пятнадцать лет назад делал революцию, признаются на допросах в измене и шпионаже? «Я не понимаю, — по словам жены, повторял Бабель. — Они же все смелые люди».
Родственники арестованных просили его хлопотать. Он покорно шел к знакомым начальникам, кто со дня на день сам мог стать добычей «черного воронка», разговаривал с ними, бессмысленно и долго, и понурым, чернее тучи, возвращался домой. Помочь он не мог.
— Это сейчас легко судить о том, кто прав, кто виноват и что бы мы сами сделали на их месте, — продолжает Андрей Бабель. — На самом деле никто и представить себе не способен, что это были за предложенные обстоятельства и как легко и просто ломали в те времена живых людей.
Антонина видела, что муж страдает. Но что могла она? Только представить его сердце в разрезе, большое, израненное и кровоточащее. «Хотелось взять его в ладони и поцеловать».
Просьбы и звонки не прекращались. Последние силы оставляли Бабеля. Маленькая дочка Лидочка по его просьбе подходила к телефону и взрослым голосом произносила: «Папы нет дома, — как-то решив, что сказано слишком мало, совершенно по-бабелевски присочинила от себя: — Потому что он ушел гулять в новых калошах».
15 мая 1939 года за Бабелем пришли тоже.
Жив. Здоров. В лагерях
— Его брали совершеннейшие трусы, — говорит внук. — Чекисты опасались, что Бабель станет сопротивляться, поэтому прикрылись во время ареста молоденькой женой. Они забрали бабушку из дома в пять утра и заставили ехать с ними на дачу, где находился дед. Увидев ее, дед не пытался бежать или драться, дал себя обыскать. Из Переделкина на Лубянку их тоже везли в одной машине. Перестраховывались!
Под суровыми взглядами, улыбнувшись Бабелю, Антонина сказала, что будет думать, что он просто уехал в Одессу.
По Москве потом ходили слухи, что Бабель во время ареста отчаянно отстреливался… Наверное, ему бы понравилась эта героическая легенда.
К инженеру же метростроя Антонине Пирожковой у органов претензий так и не возникло. Заступился ли за нее Каганович, чье имя тогда носило московское метро, либо советская власть решила, что в отличие от военачальников, писателей и режиссеров потеря высококлассного технаря может оказаться невосполнимой для обороноспособности страны?
Антонина Пирожкова уцелела, встретив первый день войны в поезде, который шел на Кавказ. Под ее руководством там начиналось строительство столь необходимых для фронта и победы железнодорожных туннелей…
В Москву с дочерью она приедет только в 44-м. Все эти годы твердо уверенная в том, что муж вернется…
— Дед был фаталист. Но история его смерти еще более таинственна и непонятна, чем вся его жизнь, — продолжает Андрей Бабель. — На прошения жены о том, где находится Бабель, ей приходил один и тот же ответ: жив, здоров, содержится в лагерях. Хотя обычная отписка на такие заявления — умер в таком-то году.
К ним являлись в гости бывшие политические, одни говорили, что сидели с Бабелем в одной камере, другие — что были с ним на одной пересылке, что ели из одного котелка, эти люди называли бабушке имена их общих знакомых, щеголяли в разговоре «фирменными» бабелевскими словечками, которые он якобы просил передать жене…
47-й год. 48-й. 50-й…
«Жив. Здоров. Содержится в лагерях».
Призрак Бабеля витал над Москвой. Будто бы выбирал свою смерть, примеривался к ней, еще неведомой и неосязаемой, и оценивал ее разные варианты с точки зрения литературного вкуса. То кто-то поведал, что Бабель умер от разрыва сердца на каком-то черном диване, то, что он пошел гулять во дворе лагеря и мирно скончался, сидя на лавочке под деревом…
Эти размножающиеся с невероятной скоростью версии были еще более нелепы, чем официальные ответы. Послушав их, ничего не оставалось, кроме как верить в то, что Бабель жив.
— И каждый день пятнадцать лет после его ареста в любую минуту бабушка ждала звонка в дверь. Лишь в 54-м ей официально сообщили, что ждать больше нечего… Дед не вернется. Он был расстрелян почти сразу же после своего ареста, в 40-м году, ему было всего 46… — Андрей Малаев-Бабель переводит дух. — Это роман можно растянуть до бесконечности, а Бабель писал очень короткие и яркие рассказы — разве могла его собственная судьба оказаться иной?
Кому понадобилось столько лет вводить Антонину в заблуждение слухами о том, что муж «содержится в лагерях»? Кто подсылал к ней якобы «однолагерников» Бабеля? Какова была цель и смысл поддерживать столько лет в молодой женщине тлеющую надежду на встречу?
Этого, наверное, никто и никогда не узнает.
Андрей говорит, что всегда хотел прочитать «дело Бабеля». Он знал, что дед сидел в пыточной тюрьме, где практиковалось 52 способа изощренных истязаний над человеческим организмом. «Чем талантливее и знаменитее был заключенный, тем сильнее над ним издевались».
Памятник Исааку Бабелю в Одессе.
— Я пытался влезть в шкуру деда, почувствовать то, что тот сам чувствовал в свои последние часы. Я приезжал в Донской крематорий и стоял на месте, где располагались печи, в которых сжигали тела убиенных…
В перестройку в «Огоньке» наконец напечатали отрывки из «дела Бабеля». Андрей журнал бабушке не показал. Та нашла его сама. Прочитала от корки до корки. В протоколе заседания Верховного суда СССР Бабелю — перед оглашением смертного приговора — дали последнее слово.
Он попросил разрешить ему дописать последний рассказ.
Последняя великая вдова
Антонина Пирожкова прожила невероятно долгую по меркам страшного ХХ века жизнь — 101 год. В далекой солнечной Флориде, на берегу океана, за тысячи километров от ветреной и жестокой Москвы.
Оставшееся ей время — 70 лет после гибели Бабеля — она посвятила увековечению памяти мужа. Антонина Николаевна лично подготовила к изданию несколько книг о нем, написала и отредактировала воспоминания. В США на английском языке была издана книга ее мемуаров By His Side («Годы, прошедшие рядом»).
Замуж второй раз она, общепризнанная красавица, так и не вышла.
Вся их семья была весьма удивлена тем, когда в прошлом году в украинских СМИ прошла информация, что вдова Бабеля собирается сама приехать в Одессу и перерезать праздничную ленточку на первом в мире памятнике писателю…
На самом деле Антонина Николаевна действительно надеялась дожить до его открытия, ведь средства на этот монумент собирали одесситы всего мира. Вдова писателя делала все возможное, чтобы это событие произошло как можно скорее.
Но то деньги на постамент потеряются, то еще какие-то организационные сложности…
— Бабушка угасала буквально у нас на глазах. Сознание покидало ее, потом возвращалось. За неделю до смерти, когда мой сын Коля, ее правнук, вошел в комнату, она вдруг пришла в себя, улыбнулась и наговорила ему столько всего хорошего… — до сих пор не может прийти в себя Андрей Малаев-Бабель. — Бабушка умерла год назад в воскресенье, 12 сентября 2010 года, как и подгадала, не 11-го и не 13-го — вкус не изменил ей, а потом мы точно высчитали, что в тот самый час, когда ее сердце остановилось, на другом конце мира, в Москве, знаменитый скульптор Франгулян замесил глину для памятника моему деду…
«— Это любовь, сударь… Она любила его…
Старухи сбились вместе и бормотали все разом. Оспенный пламень зажег их щеки, глаза вышли из орбит.
— Любовь, — наступая на меня, повторила мадам Трюффо,— это великое дело, любовь…
Исаак Бабель «Одесские рассказы».
Екатерина Сажнева
