Лиз Майтнер – еврейская "мама атомной бомбы" и "автор проблем косметической физики".
"Мне непонятен ажиотаж вокруг моей особы. Я вовсе не являюсь создателем атомной бомбы. Я даже не имею представления о том, как она выглядит"
Лиз Майтнер. Цитата из интервью газете "Saturday Evening Post"
"Лиз Майтнер никогда официально не предъявляла претензий на приоритет в открытии расщепления атомного ядра. Если взглянуть на её фотографию, создаётся впечатление, что она вообще не способна заявить претензию даже на что-то ей несомненно принадлежащее. Встречаются такие человеческие лица. Зато многие её биографы, как и специалисты по ядерной физике, считают, что работы Лиз Майтнер были по заслугам отмечены Нобелевской премией, только присуждённой не ей, а Отто Хану".
Патриция Райф
Как-то мне попалась на глаза книга, изданная немецким издательством "Piper". Автор книги Эрнст Петер Фишер снабдил её несколько игривым для её содержания названием: "Aristoteles, Einstein and Co". Книга содержала сведения о нескольких десятках учёных, труды которых обусловили прогресс человечества за последние два с половиной тысячелетия. На суперобложке были помещены портреты шестерых из них. Между Дарвином и Эйнштейном находилась фотография молодой красивой женщины. Этой женщиной оказалась Элиза Майтнер.
На жилом доме в престижном районе Леопольдштадт в Вене, где 17 ноября 1878 года родилась Элиза (Лиз) Майтнер, укреплена мемориальная доска в её честь.
Она была третьим ребёнком из восьми в семье адвоката Филиппа Майтнера. На дворе конец ХIХ века: в австрийской гимназии уже разрешалось обучаться евреям, но всё ещё не принимали туда девушек. Несмотря на трудности, все дети Майтнеров получили высшее образование. Лиз пришлось оканчивать гимназию заочно в возрасте 23 лет. Времена постепенно, со скрипом, менялись, и отличные отметки её аттестата позволили ей в 1901 году поступить в Венский университет, правда, всё ещё "в виде исключения".
Уже в раннем детстве она была любознательной и пыталась проверять всё опытным путём. Когда бабушка её стала уверять, что если шить в субботу – обрушится небо на голову, она, 6-летняя тут же проверила это экспериментально, сшив кукле платье. Небо осталось на месте.
Выбор физико-математического факультета для девушки в то время многим показался странным. Скептики замолчали, когда Лиз на втором курсе нашла ошибку в работе известного итальянского профессора математики, и из скромности отказалась это опубликовать. Сразу после окончания университета Майтнер защитила диссертацию. Это был второй случай в более чем 500-летней истории Венского университета, когда диссертация была защищена женщиной, вообще, и первый – женщиной в разделе точных наук. После того, как ей случилось побывать на докладе гостившего в Вене Макса Планка, она отправилась в Берлин, надеясь продолжить образование под его руководством.
В весьма консервативной Пруссии научная карьера женщины была делом нелёгким. Шёл 1907 год. Запрет на обучение женщин в вузах сохранился в то время в Европе только в Германии и Турции. Своей научной карьерой Майтнер во многом обязана Планку.
Макс Планк, автор квантовой теории, один из выдающихся учёных ХХ века, был человеком, на первый взгляд, замкнутым. Он ратовал за допуск женщин к высшему образованию, но считал, что им всё же больше подходит профессия акушера-гинеколога, чем физика. Майтнер его очаровала. Он не только взял её под свою опеку, добился для неё разрешения посещать его лекции, но и пригласил домой и познакомил со своими дочерьми. Они стали её подругами. Планк рекомендовал её директору Института Химии Берлинского Университета – Эмилю Фишеру. Этот весьма консервативный учёный не допускал тогда присутствия женщин в своём институте. Для Лиз было сделано исключение. Несмотря на то, что у неё уже был титул доктора наук и десяток опубликованных научных работ, ей всё же следовало входить в институт только через подъезд, предназначенный для хозяйственных надобностей.
Фишер предложил ей совместную работу с молодым химиком Отто Ханом. Объект их исследований – радиоактивные элементы. Хан к этому времени несколько лет стажировался в лаборатории Эрнеста Резерфорда и имел опыт в этой области. Он был талантливым химиком. Майтнер хорошо разбиралась в используемых ими физических приборах, и занималась их проектированием и монтажом, что казалось необычным для столь хрупкой девушки. Она была и главным теоретиком в этом дуэте, хотя руководителем их лаборатории до 1912 года числился Хан. Их научный тандем просуществовал 31 год и оказался весьма плодотворным. Им удалось открыть новый элемент протактиний, существование которого предсказала Майтнер. Для измерения бета-излучений они впервые стали применять феномен радиоактивной отдачи и исследование их в магнитном поле.
В 1909 году она докладывала о совместных с Ханом работах на конгрессе в Зальцбурге и удостоилась лестной оценки Эйнштейна. Их лаборатория тесно сотрудничала с Кавендишской лабораторией Эрнеста Резерфорда в Англии. Они получали оттуда радиоактивные элементы. Курьёзным кажется тот факт, что посылки с ними приходили по почте в обыкновенных картонных коробках. Тогда ещё не было понятия о радиационной защите. Без малейшей защиты работали в те годы с радиоактивными веществами Хан и Майтнер. Поначалу лабораторией им служила бывшая столярная мастерская в институте химии на Hessische Strasse. По свидетельству современников, помещение это по своей неустроенности очень походило на то, в котором работала Мария Склодовская-Кюри в Париже. В первые годы Майтнер не получала никакого вознаграждения, материальную поддержку ей оказывали родители.
Все ограничения для женщин в науке были сняты в Германии только в конце 1909 года. Правда, женский туалет в институте химии ещё долго отсутствовал.
В общественном сознании сохранялось мнение, что женщинам научная работа в серьёзной физике и химии противопоказана. Как-то действительно был случай, когда у студентки загорелась коса от бунзеновской горелки, а мужские бороды считались почему-то более огнеупорными. Не удивительно, что в одной из берлинских газет сообщалось, что госпожа доктор Майтнер прочла доклад под названием "Проблемы косметической физики". Настоящее название доклада "Проблемы космической физики" – показалось корреспонденту слишком далеким от того, чем, по его мнению, должна заниматься дама, пусть и ученая…
B 1912 году в берлинском районе Далем в присутствии Кайзера Вильгельма II были торжественно открыты два вновь построенных института: институт химии и институт физической химии. Вскоре открылся ещё и институт биохимии. Далем стали называть "Немецким Оксфордом".
В институте химии Хан заведовала отделением радиоактивных исследований, Майтнер – специально для неё учреждённым физическим отделением. Их отделения работали в содружестве. Майтнер наконец стала получать зарплату. В этом же году она по совместительству стала ассистентом на кафедре Макса Планка в Берлинском университете.
С началом Первой мировой войны она сочла своим долгом помогать раненым. Какое-то время работала рентгенлаборантом в больнице в берлинском районе Лихтерфельде, а в 1915 году записалась добровольцем в австрийскую армию (она гражданка Австрии), и служила ренгенлаборантом в армейских фронтовых госпиталях в районе Львова и Люблина. На фронт ушёл и Хан.
Она вернулась с фронта раньше Хана и продолжила, начатые ими совместно исследования. Результаты этих исследований публиковала от имени обоих, считая, что обязана это делать по отношению к товарищу, пребывающему в действующей армии. Имя Отто Хана всегда стояло первым, если даже вся работа была выполнена без его участия.
Позже они осуществили ряд совместных работ по изучению бета-спектров радиоактивных элементов. Работы эти относятся скорее к физике, чем к химии, но опять-таки первым автором назывался Хан. Его роль заключалась в основном в получении идеально чистых веществ для опытов. Химиком он был действительно великолепным.
В 1922 году Майтнер присвоили звание профессора. В среде берлинских физиков с лёгкой руки Эйнштейна её называли "Наша фрау Кюри".
В учёной среде получает распространение следующая игра слов: если чуть изменить немецкое написание авторов "Otto Hahn, Lis Meitner", то получается "Otto Hahn, lis Meitner", что в переводе означает: "Отто Хан, читай Майтнер!".
Её место в науке можно определить по фотографиям. В частности, на физическом конгрессе в Брюсселе в 1933 году, среди приблизительно полусотни участников, она в одном ряду с Эрнестом Резерфордом, Нильсом Бором, Абрамом Йоффе, Джеймсом Чедвигом, Энрико Ферми и другими легендарными физиками. На этом снимке запечатлены всего три женщины: Мария Склодовская Кюри, Ирен Кюри и Лиз Майтнер.
Берлин стал одним из главных мировых центров ядерной физики, а Майтнер была признана одним из ведущих учёных в этой области. У неё сложился широкий круг друзей в Берлине. Она участвовала в музыкальных вечерах в семье Макса Планка, иногда вместе с Эйнштейном. С Максом фон Ляуэ она дискутировала о литературе, кино и, конечно, о физике; после того, как Отто в 1911 году женился, бывала у Ханов. Она была дружна с его женой Эдит. Часто посещала и семью Нильса Бора в Дании.
С 1934 года "дуэт" Хан – Майтнер превратился в "трио". С ними начал работать химик – Фритц Штрасман. Тем временем в Германии уже год у власти Гитлер. Следует массовый исход евреев из науки: кого уволили, кто сам подал в отставку, были и случаи самоубийств. Она, как "неарийка", отстраняется от преподавательской работы. Своё положение в институте химии на какое-то время сохраняет, как гражданка пока ещё независимой Австрии и как участница войны.
Атмосфера в институте становится всё менее переносимой. Один из её ассистентов – активный член нацистской партии. Очень активен в вопросах "чистоты немецкой науки" заведующий лабораторией, расположенной этажом выше, он же её сосед по вилле в берлинском Грюневальде профессор Курт Гесс. Он на одном из совещаний заявил, что наличие еврейки в штате позорит этот институт. Это не помешало ему после войны обратиться к ней за защитой, когда в Германии проводилась денацификация.
Многие её друзья и знакомые евреи уже подверглись репрессиям. После аннексии Гитлером Австрии в 1938 году Лиз лишилась защиты как иностранка. Ей советуют эмигрировать, хотя она не хотела бы оставлять друзей, привычную среду, незавершённую научную работу. Не так-то просто и уехать. Вопрос об её отставке решался самим Гиммлером. В директиве из его ведомства написано:
"…Существуют политические соображения против выдачи заграничного паспорта фрау профессор Майтнер. Представляется нежелательным, чтобы известные учёные евреи уезжали из Германии и там, как представители немецкой науки или вовсе воспользовавшись своим именем и опытом, соответственно своим убеждениям вели деятельность, направленную против Германии. Следует найти выход, чтобы профессор Майтнер после её отставки оставалась в Германии и с пользой для неё работала". В июле 1938 года она при помощи друзей перебирается полулегально без заграничного паспорта в Голландию, оттуда самолётом в Данию. Ей было трудно получить въездную визу в любую страну, чиновники не делают исключений, так как она "незаконно", и, кстати, без багажа, всего с 10 марками в кармане, оставила Германию. В Копенгагене она пользуется гостеприимством в семье Нильса Бора, он готов предоставить ей работу в своём институте, но ей не дают вида на жительство в Дании. Бор находит ей место в новом физическом институте в Стокгольме. Её деятельность там не сложилась: нет условий для работы по её теме, оборудование несовершенно, ей не выделяют ассистентов. У неё очень скромная зарплата, неустроенный быт. Её вещи власти долго задерживают в Германии под самыми различными предлогами, и когда, наконец, она, после уплаты крупного таможенного сбора, их получает: мебель переломана, посуда перебита, значительная часть её библиотеки изъята, в книгах, которые дошли – вырваны страницы. Пенсию, которую она заработала в Германии, ей не выплачивают.
В Швеции ей создаёт трудности языковый барьер и очень не хватает её берлинских друзей. Не складываются у неё взаимоотношения с директором института. У профессора Манэ Зигбана другие научные интересы, да и кому понравится иметь у себя в институте учёного, авторитет которого в мире намного выше, чем твой? Внешне заметных трений у них не возникает, это не в её характере, но отношения весьма прохладны.
В Берлине Хан и Штрасман продолжают, начатые с её участием опыты по получению трансурановых элементов. Результаты опытов регулярно сообщаются в Стокгольм Майтнер. В сентябре 1938 года она встретилась с Ханом у Бора в Копенгагене. Она внесла существенные коррективы в планы исследований берлинской лаборатории. Хан впоследствии упорно умалчивал об этой встрече, объясняя тем, что это может негативно повлиять на его карьеру в нацистской Германии. Штрасману Хан тоже не сообщил, что встречался с Майтнер, но тот прекрасно понимал, от кого исходят коррективы, внесённые в их опыты. Тем временем, в этих опытах появились трудно объяснимые явления: "изотоп радия" вёл себя как барий.
"Только ты можешь найти этому явлению объяснение. В этом случае авторов будет трое", – писал ей Хан.
Она предложила повторить опыт, исследовать возникающий при его проведении осадок. Подтвердилось постоянное наличие бария в осадке при бомбардировке урана пучком нейтронов. Это указывало на то, что ядро урана распалось. Вторым осколком распавшегося урана должен был быть, по её мнению, криптон, что и подтвердилось. Значит, нейтроны способны расколоть ядро урана. Сумма массы двух вновь возникших элементов оказалась по расчётам Лиз Майтнер меньше исходного урана на 1/5. Значит, при этом должна выделяется энергия, которую можно вычислить по формуле взаимозависимости энергии и массы Эйнштейна Е = mc2. Расчёты Лиз точно совпали с данными опытов. Утверждают (Отто Фриш), что все эти расчёты были произведены во время лыжной прогулки, после получения письма из Берлина с описанием опытов. Впоследствии она высказала ещё и предположение о возможности цепной ядерной реакции. Так состоялось открытие ядерного распада. Соображения и расчёты Майтнер стали известны Хану из её письма в канун рождества – 23 декабря 1938 года. Лучшего подарка к рождеству и придумать было нельзя.
6 января 1939 года результат опытов с расчётами Майтнер был опубликован Ханом, но в авторах числились только Хан и Штрасман. Хан объяснял это тем, что в нацистской Германии нельзя было публиковать работы "неарийских авторов".
Вот что писал по этому поводу позже Штрасман:
"Лиз Майтнер была душой и руководителем нашей группы. Поэтому она одна из нас, хотя и не присутствовала при завершении опыта".
Она ограничилась тем, что поздравила их обоих с открытием. В письмах к Хану уверяла, что не имеет претензий. Похоже, что и она недооценила грандиозность своего открытия. Зато оценил его Нильс Бор, который рекомендовал ей немедленно опубликовать свои соображения. Она этого не сделала. Опубликовали коротенькую заметку в британском журнале "Nature" с описанием ядерного распада и теоретического его обоснования Нильс Бор и Отто Фриш. Заметка вышла позже публикации Хана. Автором открытия в этой заметке называлась Лиз Майтнер.
Не возникает сомнений, что опыты, приведшие к открытию, были задуманы ею, проводились на ею спроектированном оборудовании, по её плану, теоретическое их объяснение дала она, а в числе авторов открытия её не оказалось.
Спустя короткое время Хан писал Лиз:
"Я не могу теперь этим господам покаяться, что ты была той единственной, кто всё сразу понял. Мы должны были спешить, чтобы нас не опередила Ирен Кюри".
Это уже ничего не меняло.
Бор предоставил ей возможность работать на оборудовании в его институте в Копенгагене, и она доказала, что сходные результаты получаются не только при бомбардировке нейтронами урана, но и тория. Попутно она определила те условия, при которых возможен атомный взрыв.
В Рейхе начинается работа над "атомным проектом". Руководит ею Вернер Гейзенберг. В 1944 году Нобелевская премия по химии за открытие распада атомного ядра присуждается Отто Хану. Обойдены не только Майтнер, но и Штрасман.
Причиной этому называют, кроме ложного приоритета в публикациях, ещё и неприязнь к Майтнер директора Стокгольмского Физического Института Мана Зигбана. Он – член Нобелевского комитета. Эта ошибка не была исправлена и в будущем.
После окончания войны десять ведущих немецких атомщиков во главе с Гейзенбергом были интернированы в Англию и размещены неподалёку от Кембриджа. Среди них был и Отто Хан. Союзники опасались, что их используют в своём атомном проекте русские. За интернированными велось тщательное наблюдение, включая прослушивание их разговоров. Эти учёные впоследствии заявляли, что они сознательно не стремились дать атомное оружие в руки Гитлеру, что явно не соответствует истине. Многие из них были убеждёнными нацистами. Из опубликованных спустя годы документов, включая материалы прослушки, следовало, что они были весьма далеки от понимания технологии создания атомного оружия. Кстати, Германия к окончанию войны не располагала даже атомным реактором.
В 1943 году Майтнер предложили участие в "Манхэттенском проекте" по созданию атомной бомбы. Последовал её отказ: она не хотела участвовать в работе над любым видом оружия. Физика перестала быть невинным занятием. После того, как атомные бомбы были сброшены на Японию, Майтнер стали одолевать журналисты. В те дни имя Майтнер очень часто упоминалось в печати. Один из заголовков газет гласил: "Еврейка нашла ключик к окончанию войны с Японией".
Хана её слава крайне огорчала. Он всё приписывал себе. Он упорно заявлял, что открытие расщепления ядра было заслугой химии, и к физике отношения не имело. Кстати, когда Хану в 1944 году была присуждена Нобелевская премия, сами члены Нобелевского комитета ещё недостаточно разбирались в ядерной физике.
В 1946 и 1947 годах Нильс Бор предлагал кандидатуру Майтнер на Нобелевскую премию. Оба раза безуспешно.
В 1947 году Майтнер побывала В США. Газета "Таймс" сообщала:
"Она – человек, пробивший дорогу атомной бомбе, при первом шаге из самолёта увидела такое количество репортёров, что поспешила назад в самолёт. Когда, наконец, вышла из него, была встречена громом приветствий, но сказала только: "Я так страшно устала".
Она удостоилась почётных званий доктора многочисленных американских университетов, ей пришлось выступить с докладами во многих городах. Она выступала в конгрессе, у неё была встреча с президентом Трумэном, который подарил ей серебряное блюдо с гравировкой-посвящением. Она была названа "Женщиной года". Её лицо мелькало на титульных листах многочисленных газет.
"Дама с мягким голосом и непререкаемым авторитетом в области физики везде произвела неизгладимое впечатление". Так писали газеты.
Не обошлось и без курьёзов. Её приглашали в Голливуд сниматься в главной роли в художественном фильме о ней самой. В одном из многочисленных писем, получаемых ею, была просьба прислать немного плутония для лечения больного раком человека.
Какое-то австрийское патриотическое объединение просило походатайствовать, чтобы Южный Тироль оставался в составе Австрии.
Хан очень ревниво реагировал на те почести, которые оказывались ей. Нобелевская премия вручалась ему с опозданием на 2 года, в 1946 году. Майтнер присутствовала на церемонии вручения. Для этого вечера заказала новое платье. В Нобелевской лекции он ни словом не упомянул о ней. Не упомянул о ней и в интервью газете "Swenska Dagesbladet". Она же в письмах к Хану была по-прежнему дружелюбна, если не сказать – нежна.
По мнению коллег-учёных, Хан, вне всякого сомнения был достоин Нобелевской премии. Другое дело, что впоследствии он вёл себя не по-рыцарски по отношению к своим соавторам – Майтнер и Штрасману, которых наградить этой премией "забыли".
В 1947 году Майтнер получила приглашение возглавить отдел в институте в Майнце, от которого отказалась. Руководителем этого института был её бывший сотрудник в Берлине Фритц Штрасман. (К слову, Штрасман был удостоен звания "Праведник мира". Он и его семья много месяцев предоставляли убежище пианистке еврейского происхождения Андреа Вольфенстайн).
В послевоенные годы Швеция была заинтересована в использовании атомных технологий в мирных целях, и Лиз были предоставлены хорошие условия работы в новом Королевском техническом институте. Она стала членом Королевской Академии, принимала участие в присуждении Нобелевских премий. Впоследствии она часто приезжала в Германию, и каждый раз её здесь встречали с энтузиазмом. Она пыталась помочь немецкой науке преодолеть изоляцию, в которой та оказалась из-за нацистского прошлого.
Велик перечень правительственных наград, которыми её наградили Австрия и Германия. Свыше десяти гимназий в этих странах носят её имя. Одна из оживлённых улиц в центре Берлина названа Lis Meitner Strasse. Улицы её имени есть и в других городах. Она почётный доктор многих немецких университетов. В 1956 году в берлинском Далеме открылся институт ядерных исследований имени Хана и Майтнер. (Правда, 4 июня 2008 года он был переименован в энергетический центр имени Гельмгольца). В 1997 году вновь открытый химический элемент получил название Майтнерий.
Большую часть жизни она была ограничена в материальных средствах. Зато в космосе у неё "обширные владения": её именем Международный Астрономический Союз назвал малую планету и кратеры на Луне и Венере.
Она никогда не была замужем. Её биографы уверенно заявляют, что у неё не было и любовных приключений. Похоже, вся её жизнь была посвящена только физике.
И всё же, когда знакомишься с её биографией, особенно, когда перечитываешь опубликованные её письма к Отто Хану и её отзывы о нём, когда анализируешь её отношение к нему, мимо воли закрадывается предположение, что то, что она питала к нему, было больше чем дружба. Впрочем, об этом судить труднее, чем даже о некоторых тонкостях ядерной физики.
После ухода на пенсию в 1960 Майтнер жила в Великобритании, в 1963 она поселилась в Кембридже. Там она и умерла 27 октября 1968, за несколько дней до своего 90-летия.
В этом же году умер и Отто Хан. Он был на год её моложе.
Марк ШЕЙНБАУМ, Берлин
Еженедельник "Секрет"
