В апреле 1990-го я получил свою первую работу в Израиле, нечто среднее между младшим техником и старшим грузчиком. Мы (кроме меня там были еще двое – старший техник и кладовщик) сидели в подвале, набивали тайваньскими электронными платами тайваньские металлические коробки, присовокупляли тайваньский же монитор и отгружали получившийся продукт в адрес клиентов. Продукт назывался PC – «персональный компьютер» и тогда еще считался диковинкой.
Когда заказов было особенно много и мы втроем не справлялись, фирма нанимала временных работников. Так я познакомился с Ами – высоким парнем с едва уловимым американским акцентом. Аврал в тот раз вышел длительным, так что мы успели подружиться. Работали на соседних столах и болтали о том, о сем, развивая попутно мой зачаточный иврит. Как-то заговорили об Ариэле Шароне – уже не помню, по какому поводу. Мне он в то время казался легендой, спасителем Сиона, непобедимым генералом, чьи боевые операции изучают в военных академиях… – бла-бла-бла… – и прочая дерьмовая лапша, которую до сих пор еще можно видеть на слишком многих ушах. На этой восторженной ноте я тогда и высказался, в скудную меру своего свеже-репатриантского красноречия.
Ами замолчал и молчал долго, а потом сказал, с преувеличенным вниманием разглядывая видео-плату, которая, как сейчас помню, называлась «Геркулес»:
– Шарон лжец и мерзавец. Ты это тоже поймешь, хотя и не сразу.
– Что такое, Ами? – поинтересовался кладовщик Тувия. – Тебя Арик тоже обидел?
– Точно, обидел, – очень спокойно ответил Ами. – На Бофоре, в 82-ом. Когда этот боров прилетел туда вместе с Бегином.
– Ах, тогда… – Тувия выдержал паузу и спросил со смешком: – У них были пулеметы?
Все рассмеялись – и Ами, и Тувия, и старший техник, и я, дурак-дураком. Воображенная мной картина очкастого старикана Менахема Бегина в костюме, галстуке и с пулеметом в руках действительно выглядела смешной. Тогда я знать не знал ни о Бофоре, ни о битве за эту южно-ливанскую крепость в начале Первой ливанской войны, ни о том, что случилось после. Не знал – в отличие от Ами, который своими руками вытаскивал с Бофора убитых друзей из разведроты Голани.
Героическую и нелепую историю штурма Бофора можно рассматривать как притчу о современном Израиле. В ней, как в маленьком зеркальце, отразились и беспримерное мужество солдат, и типичная безалаберность штабных генералов, и здешнее виртуозное умение переложить на других ответственность за свои просчеты, и фальшивое мифотворчество, в результате которого трусы и лжецы ходят потом в лавровых венках, в то время как истинные герои остаются лишь фотографиями на стене в домах скорби, в комнатах вдов и сирот.
До войны эту крепость, имевшую репутацию неприступной, считали ключевым пунктом, которым необходимо овладеть как можно скорее, дабы засевшие на Бофоре арабы не смогли помешать переправке наших войск через Литани. В реальности получилось иначе: ЦАХАЛ, почти не встречая сопротивления, двинулся к Набатии по мосту Акийе, расположенному значительно западнее, что сразу лишило Бофор предполагаемого стратегического значения. Поэтому командование решило оставить крепость в тылу, не без основания полагая, что ее защитники сами сдадутся, оставшись без поддержки. Увы, в неразберихе большого наступления приказ об изменении планов не дошел до командиров из бригады Голани (подполковник Габи Ашкенази и майор Моше Каплински), и те, не запросив подтверждения, двинулись на выполнение боевой задачи, намеченной еще задолго до войны.
Голанчиков встретил ураганный пулеметный и ракетный огонь, ведущийся из хорошо укрепленных бункеров. Тем не менее, ночной бой, проведенный израильтянами с поистине нечеловеческим упорством и мужеством, закончился нашей решительной победой и захватом крепости. В бою погиб командир группы майор Гиора (Гуни) Герник (сменивший раненого Каплински) и еще пятеро наших солдат. Вот их славные имена: Авикам Шерф, Гиль Бен-Акива, Ярон Замир, Йоси Элиэль и Раз Гутерман.
Уверен, что подавляющее большинство из вас слышит о них впервые. Еще бы – ведь они не считаются «спасителями отечества». Этот титул закреплен в израильской мифологии за патологическим трусом Ицхаком Рабином, патологическим честолюбцем Эхудом Бараком и патологическим лжецом Ариэлем Шароном. Последний-то и прибыл на Бофор буквально на следующий день после штурма. Прибыл в ранге министра обороны вместе с премьер-министром Менахемом Бегином. Прибыл, чтобы сфотографироваться на фоне бело-голубого флага. Прибыл, чтобы добавить этот снимок к другому, уже хранящемуся в альбоме национальной славы: у переправы через Суэцкий канал, с романтической повязкой на голове.
Важная деталь: Бегин понятия не имел о потерях, понесенных голанчиками во время ночного штурма. После войны будут много говорить о том, лгал ли Шарон Бегину – или, в более мягкой формулировке, «вводил ли он в заблуждение» слепо доверявшего ему сугубо штатского премьера. Будут судебные процессы о клевете, будут статьи и книги. Будет обсуждаться и этот момент: мог ли Бегин не знать о шестерых погибших во время ненужного, излишнего, ошибочного боя, случившегося вследствие штабной неразберихи (виновник коей, кстати говоря, так и остался не выявленным). На мой взгляд, мог: ведь ЦАХАЛ входил в Ливан практически беспрепятственно. Шарон просто усадил главу правительства и репортеров в вертолет и повез фотографироваться на Бофор для поднятия боевого победного духа армии и Страны.
Что ж, боевой победный дух – вещь необходимая, особенно, во время войны. Ну, повез. Ну, не упомянул при этом о потерях. Наверно, забыл. Или не расслышал в докладе Генштаба. Но лично мне очень трудно поверить, что Шарон не знал о шестерке погибших героев – героев истинных, настоящих, без балды и без фальши. В конце концов, вопрос о потерях всегда задается в Израиле первым – сначала о потерях, а уже потом обо всем прочем. Как же можно пропустить такое, как можно не расслышать? Но вот беда: еще не остывшие тела голанчиков помешали бы победному фото-оппортьюнити, поскольку Бегин отличался повышенной чувствительностью по отношению к еврейским жертвам. Думаю, именно поэтому Ариэль Шарон, который привык справляться с проблемами посредством их игнорирования, не моргнув глазом, объявил премьеру и всему миру в придачу, что Бофор взят без потерь. А если без потерь, то ничто не мешает спокойно фотографироваться.
В итоге, Бегин повел себя на Бофоре бодренько, как на экскурсии: кивал, осматривал, хлопал по плечу, проявлял заинтересованность. Тогда-то, оглядев опаленные боем стены бункеров, он и задал свой знаменитый вопрос, громом прогремевший над всей Первой ливанской войной: «У них были пулеметы?»
Были ли у них пулеметы…
Даже сейчас, даже тем, кто отделен от тогдашних событий не только тремя прошедшими десятилетиями, но и полным незнанием израильской традиции, истории, ментальности – даже им должен показаться диким подобный вопрос, заданный в ту минуту и в тех обстоятельствах. Что уж говорить об Ами, который слышал его своими ушами… Большего отрыва от реальности, большего непонимания трудно было себе представить. Но характерно, что ни Ами, ни его соратники на Бофоре, ни многие другие не винили потом в этой позорной сцене самого Бегина. Истинный виновник, манипулятор и лжец, стоял тогда рядом с премьером, приклеив на лицо характерную кривую улыбку.
Помешало ли эта история мифу о Шароне – триумфаторе победоносной Ливанской кампании? Нет, отнюдь. Как не помешало и другим мифам о нем же. Например, мифу о «создателе легендарного спецподразделения 101 и батальона десанта 890». Любой военный историк расскажет, что роль Шарона в руководстве подразделениями 101 и 890 сводилась к проталкиванию штабных разрешений на осуществление операций. Он и в самом деле весьма эффективно осуществлял эту чисто внешнюю работу. Но обучение бойцов, планирование и непосредственное полевое руководство операциями осуществляли другие: Меир Хар-Цион, Шломо Баум, Аарон Давиди. Последний под конец жизни и вовсе обвинял Шарона если не в трусости, то в недостатке личного мужества: «спаситель отечества» ни разу не был замечен в стремлении к непосредственному контакту с противником, к ближнему бою. С точки зрения морального кодекса израильского боевого офицера подобное поведение считается категорически недопустимым. После Митле схожие обвинения высказывали в адрес Ариэля Шарона и другие участники сражения на перевале (Ицхак Хофи, Мота Гур и Рафаэль Эйтан).
Совершенно несуразными мифами обросла и история форсирования Канала во время Войны Судного дня. Недавно я даже прочитал на некоем русскоязычном сайте, что Шарон, мол, «прорвал египетский фронт»! Большей чуши трудно себе представить, ибо «египетского фронта» как такового на стыке двух египетских армий в районе «Китайской фермы» не существовало: были несколько укрепрайонов (в основном, «Амир» и «Миссури»), которые огнем «сагеров» мешали подвести к Каналу танки и подтащить понтоны. Эти укрепрайоны так и не удалось взять (они сдались впоследствии сами), да и проблему с доставкой сил решил вовсе не Шарон, а подполковник Амация Хен, который ухитрился провести к берегу (по бездорожью, под прикрытием дюн) два батальона – танков и десанта. Именно эта операция и позволила осуществить затем форсирование канала, однако в «спасители отечества» попал не скромный Амация Хен, а живописный генерал с повязкой на седой шевелюре. Как, наверно, спел бы по этому поводу Владимир Высоцкий: «Отберите орден у Шарона – не подходит к ордену Шарон…»
Ох уж эти мифы… Меня не удивляет приверженность к ним тех, кто вырос на сказках о «легендарных военачальниках Пальмаха», которые якобы обратили в бегство миллионы арабов, о «героическом главнокомандующем Шестидневной войны», который якобы подарил Израилю величайшую в истории военную победу, об одноглазом «непобедимом генерале», чьи операции якобы изучают в военных академиях, и о «гениальной женщине-премьере», якобы поражавшей мир своей политической мудростью. Многие просто не знают (и не хотят знать!), что в реальности высшие командиры Пальмаха больше занимались внутрипартийными интригами, чем боевыми операциями, а когда выходили-таки «в поле», то практические результаты чаще всего оказывались позорными. Что «героического главнокомандующего» при виде врага всякий раз охватывала постыдная паника, и он буквально «шел спать». Что одноглазый генерал был неучем и авантюристом, который никогда не командовал в бою подразделением, большим, чем взвод, и о военной стратегии имел ровно то представление, какое только и может иметь невежественный мошавник, не окончивший в своей жизни ни одного учебного заведения, кроме средней сельскохозяйственной школы. Что женщина-премьер была серой партийной функционеркой, вознесенной на вершины власти постельным путем и волею своего политического патрона и абсолютно не подходящей на роль главы правительства (причем не только из-за весьма средних способностей, но и вследствие серьезного ракового заболевания, на фоне разрушительной химиотерапии, облучения и проч.).
Удивительно другое: почему эти мифы находятся под стыдливой защитой тех, кто прекрасно осведомлен об истинном положении дел? Неужели только лишь потому, что, как сказал мне один чрезвычайно эрудированный приятель, «нельзя резать священных коров»? Но это ведь глупо, дорогие мои! Зачем искать героев среди трусов, лгунов и аморальных типов, когда рядом есть множество действительных, реальных примеров поразительной доблести и отваги? Взять хоть тех же Меира Хар-Циона, Аарона Давиди, Гуни Герника и его ребят… Взять хоть истинных «спасителей отечества» – танкистов Кахалани, своими телами преградивших сирийцам путь к Кинерету, Тверии, Цфату и Хайфе. Взять хоть майора Рои Кляйна, который уже во время Второй Ливанской бросился грудью на гранату, спасая своих солдат… Чем они хуже лгуна и самозванца с живописной повязкой на седых кудрях? Неужели всего лишь тем, что вовремя не фотографировались, на интриговали, не заботились о соответствующей пиар-кампании?
Нельзя, недопустимо поддерживать мифы, основанные на аморальных, низменных поступках, мотивах, личностях. Гной не рассасывается сам по себе, его вонь не заглушить ни тоннами елея, ни библиотеками апологетического вздора. Рано или поздно гнойник лопнет, и тогда вся накопившаяся пакость выплеснется прямиком вам в лицо. В точности, как это случилось с Ариэлем Шароном. Как сказал мне в свое время Ами, бывший боец разведроты бригады Голани, «ты это тоже поймешь, хотя и не сразу». И я переадресую эти пророческие слова тем, кто сегодня увлечен составлением траурных панегириков.
Из статьи Яакова Бар-Она в газете «Макор ришон» от 17.02.2012, посвященной легендарному офицеру десантного батальона 890 (который впоследствии был преобразован в бригаду «парашютистов») Аарону Давиди (1927-2012), кавалеру знака отличия «За мужество»:
«С окончанием боев Давиди был направлен на учебу в Парижскую военную академию. Вершиной его армейской карьеры стало назначение в 1965 году на должность первого главнокомандующего десантными подразделениями. Своего преемника на этом посту Рафаэля Эйтана Давиди именовал не иначе как «мой любимец и соратник». В то же время он никогда не скрывал своего негативного отношения к Ариэлю Шарону, однако до поры до времени воздерживался от публичных высказываний на эту тему. Во многом это объяснялось ограничениями, которые накладывало на Давиди руководство амутой зарубежных добровольцев ЦАХАЛа. «Ты волен процитировать мой прошлые слова, – как-то сказал он мне. – Я не стану их отрицать».
Через некоторое время он заметил в беседе с моим коллегой Аминадавом Витконом: «Арик добивался выполнения операций, но никогда не сражался в ближнем бою». И вот наконец в прошлом году, после того как скончался Миха Капуста, один из героев сражения на Митле, Давиди нарушил обет молчания. Вот что он сказал о Шароне в интервью, которое дал журналисту Хагаю Сегалю:
«Ариэль Шарон не обладал тем мужеством, которое требуется от командира десантников. Пока он строил поселения в Иудее, Самарии и Галилее, я молчал и хранил свое мнение при себе. Но после того, как он изгнал евреев из Гуш Катифа и построил государство Хамастан, я решил, что настало время открыть рот. Во время сражения на перевале Митле он сидел на расстоянии пяти километров от боя. Посылал подкрепления, но сам так и не появился».
В радиобеседе с военным историком Ури Мильштейном утверждается, что это обвинение в трусости высказывалось после Митле и другими участниками событий (заместителем комбрига Ицхаком Хофи, а также комбатами Мотой Гуром, Аароном Давиди и Рафулем). Эти же обвинения прозвучали и на последующем разборе операции у командующего центральным округом Цви Цура.
В создании 890 главные роли играли четверо: Шарон (ведущий внешние контакты в штабе и добывающий разрешения на операции) Шломо Баум (который осуществлял непосредственнуютренировку и подготовку бойцов) Меир Хар-Цион (лучший солдат за историю ЦАХАЛа) и Аарон Давиди (полевой командир). 890 стала тактической революцией в ЦАХАЛе.
По мнению Мильштейна, уровень таким и остался – тактическим, на оперативный уровень они так и не поднялись.
