http://www.russian-globe.com/N74/Klein.Shtraus.htm
Это стало их семейным призванием с начала ХIХ века: развлекать и радовать людей. «Не будь слишком серьезным», – советовал Иоганн Штраус-младший своему брату, когда тот готовил программу оркестра.
Их слава была настолько громкой, что они просто не находили времени, чтобы составить свои жизнеописания. Но пришел час биографов.
В 1935 году группа венских историков разворошила забытые архивные документы собора Св. Стефана. Кропотливый труд увенчался успехом: пред ними предстало генеалогическое древо Штраусов. Однако плоды этого древа, как довелось убедиться, отдавали горечью.
Ибо оказалось, что 11 февраля 1762 года была произведена та самая, злополучная запись о венчании Иоганна-Михеля Штрауса и девицы Розали, которая подтвердила издавна кружившие в городе слухи. Против имени жениха, на странице 220 брачной книги, указано было: «крещеный еврей».
Мало того: церковный регистратор, оформлявший вышеназванное венчание, не преминул сделать в брачной книге пометку о родителях жениха: «Вольф Штраус, равно как и супруга его, Терезиа, оба евреи».
При таких обстоятельствах всплыло из небытия имя основателя легендарного рода, – получается, выходца из еврейского квартала Будапешта. Там родился и его сын, перешедший в католичество, но где и когда, осталось без ответа. Ясно одно: семья старого Вольфа все-таки сумела перебраться в имперскую столицу.
Правда, она тут не особенно преуспела. Иоганн-Михель ко времени своей женитьбы состоял на службе у родовитого дворянина. Он не скопил богатства, и вообще остался без средств, так что закончил дни в доме престарелых. Зато старший его сын стал содержателем таверны в Вене, а там пришел черед появиться на свет и Штраусам-музыкантам.
В общем, раскрылась тайна еврейского происхождения кумира Австрии, всего немецкого и остального мира.
Время, однако, было неподходящим для таких открытий: нацисты как раз «воссоединили» Австрию с Третьим Рейхом. Так что с 1938 года находки венских архивистов стали рассматриваться как источник опасности для государственных интересов.
«Ничего удивительного, – объяснил впоследствии один из тех первооткрывателей, профессор Йегер Санстенау. – Если бы разошлись известия о родословной семьи Штраусов, это стало бы катастрофой для всего музыкального дела в Третьем Рейхе. Пришлось бы запретить штраусовские мелодии, аналогично тому, как это произошло с прекрасной музыкой Феликса Мендельсона-Бартольди и многих других. Представьте, как это отразилось бы на репертуаре концертов и радио. И какое было бы бедствие для пресловутого «Штюрмера». Ведь его плакаты постоянно возвещали: «…Видимо не существует музыки, настолько германской и столь же близкой нации, как музыка великого короля вальсов…».
В соответствии с приказом Берлина, в Вене срочно собраны были ученые, заглянувшие в возмутительную брачную книгу. Им рекомендовали ради их же блага держать в строгом секрете итоги проведенных в соборе Св. Стефана изысканий.
По решению властей, было распущено созданное двумя годами раньше «Общество Иоганна Штрауса», поскольку оно могло бы, в свою очередь, докопаться до неарийского происхождения композитора.
Но все-таки какие-то сомнительные разговоры вокруг имени Штрауса в Вене не прекращались. Тогда нацистская пропаганда довела до сведения общественности прискорбный факт: потомки народного любимца живут теперь в бедности. Так получилось исключительно по вине «еврейских охотников за наследством».
Эта информация, хотя и поднимала конфликт до уровня национальной самозащиты от расово-чуждых элементов, но ставила в тупик тех высококультурных австрийцев и немцев, которые знали, что Иоганн Штраус был бездетным. То есть, потомков он вообще не имел.
Единственным законным наследником после него оставалась вдова, Адель Штраус, и она-то действительно была еврейкой.
Укрывать или разоблачать тут было нечего: в свое время эта романтическая история разыгрывалась у всех на глазах, и она взволновала даже ко всему привычную столицу империи.
…После второго, неудачного брака, 56-летний Штраус искал спасения от одиночества. Встреча с очаровательной молодой женщиной подала ему надежду. Он знавал ее, когда она еще была ребенком, а полюбил вдову, испытавшую на своем веку немало.
Три года длилась ее супружеская жизнь с сыном одного еврейского банкира. Муж умер, и Адель Дойч осталась с маленькой дочерью Алис, как будто в ожидании кого-то, суженого ей свыше.
И вот с 1881 года они – Иоганн и Адель – регулярно прогуливаются по фешенебельной Рингштрассе. Венская публика привыкает к тому, что видит рядом со своим любимцем не случайную спутницу, а новую его избранницу. Несмотря на значительную разницу в возрасте, эта пара смотрится прекрасно, а главное, выглядит счастливой.
Дело за небольшим: оформить уже фактически созданный брачный союз. То есть, преодолеть традиционные запреты, вошедшие в плоть и кровь высшего австрийского общества. Вот что это значило в реальности.
Закон был строг: не дозволялось венчать женщину-иудейку с мужчиной-католиком. Но, рассуждал Штраус, не может быть, чтобы для него не сделали послабления: ведь другого такого, как уверяли венцы, у них нет. Отчего не попытаться, – соглашались с ним. И он принимал разнообразные, но совершенно безуспешные меры.
В 1884 году его сделали Почетным гражданином Вены, а через четыре года он не только не был легальным резидентом этого города, но даже утратил австрийское гражданство. Все потому, что он захотел официально вступить в брак со своей Аделью.
«Мало людей знало об этом», – написал в монографии «Нервозное великолепие» американец Фредерик Мортон, чей дед, венский еврей Бернард Мандельбаум, как раз в те годы основал там свою фабрику. Но вряд ли кого-нибудь могло удивить, что подданному Австрии, исповедовавшему католическую веру, запрещалось разводиться и вступать в брак повторно. Правда, это относилось к обычным людям. Ибо если дело касалось кого-нибудь из знати, его улаживали с помощью обращения в Ватикан, и там шли навстречу: скажем, аннулировали предыдущий брак.
Но не в случае с Иоганном Штраусом и Аделью Дойч.
Время терпит, – утешали композитора доброжелатели, закрывавшие глаза на солидный возраст и состояние духа жениха. В воздухе как будто повис намек на то, что невесте не воспрещено обращение в католичество. Но для Адели переход в другую веру был немыслим.
Все же найден был выход из положения. Это ему, Штраусу, придется переменить вероисповедание, а вдобавок отказаться от австрийского гражданства и подыскать в другом месте закон, более снисходительный к подобным странным бракам.
Один влиятельный друг обсудил щепетильный вопрос с Эрнстом Вторым, немецким герцогом Заксен-Кобург-Гота. Как горячий поклонник несравненного таланта, герцог взял на себя большую часть хлопот. Какое счастье: препоны сняты.
Иоганн может написать Адели: «Чего не сделаешь для женщины… Я избрал здесь свою легальную резиденцию и стал подданным герцогства Кобург… Мне придется подписать некоторые формуляры и сказать каждому несколько любезных слов… Шлю тебе миллион поцелуев и надеюсь обнять завтра утром».
Наконец 15 августа 1887 года он появился на брачной церемонии.
Мне не довелось найти подтверждения, что ему было известно что-либо о вышеописанном давнем венчании в соборе Св. Стефана, о своих предках, евреях крещеных, а тем более, о некрещеных, включая малоприметного на расстоянии истории, но совершенно реального Вольфа.
Впрочем, и его венчание носило несколько экзотический характер. Обеты хранить супружескую любовь и верность до гроба дали друг другу жених, – теперь член Евангелической церкви, и невеста, – как и до этого, иудейка.
«Ты меня свела с ума от счастья», – написал Штраус жене. Близким людям запомнилось признание Иоганна, что с Аделью ему довелось пережить свою «третью молодость». А по ее заверениям, она никогда не испытывала ощущения, что вышла замуж за старого человека.
Задолго до оформления брака их союз был понят и принят как должное музыкальным миром. В 1883 году, формально еще не будучи супругами, они отправились в Будапешт и вместе явились на интимный вечер, где Адель была представлена Францу Листу. Стоя возле рояля, Штраус переворачивал ему нотные страницы. Затем он сам сел за рояль, чтобы исполнить свой новый вальс «Весенние голоса», который привел Листа в восторг.
В гостиной у Адели висели на стенах подаренные ей фотографии с личными посвящениями верного друга их семьи Иоганнеса Брамса, Жюля Масснэ, Антона Рубинштейна и других знаменитостей. Характерная деталь: по словам Иоганна, за шестнадцать лет их совместной жизни он ни разу не расставался с женою больше чем на сутки.
Разлучила их смерть Штрауса. Последним его гостем суждено было стать американцу. Через две недели Марк Твэн прислал письмо Адели: «Когда я разговаривал и курил с м-ром Штраусом в Вашем доме, показалось, что он вновь стал самим собою – живой, быстрый, с блестящей речью, излучающий обаяние непобедимой молодости… Невозможно поверить, что его уже нет!”
3 июня 1899 года меньше, чем через час после того, как остановилось его сердце, вся Вена узнала, что Штраус умер. Кто-то прошептал несколько слов на ухо дирижеру оркестра, дававшего концерт в Народном саду, том самом, который был свидетелем многих триумфов Иоганна и его отца. После неожиданной паузы оркестр заиграл пианиссимо вступление к вальсу «Голубой Дунай». Все встали, поняв, что случилось. Многие плакали.
Адель пережила мужа на 31 год. Ее жизнь сосредоточилась на одной цели: увековечении его памяти. Их венский дом на Игельштрассе Адель превратила в музей Иоганна Штрауса. Она опубликовала избранную его переписку. Ее стараниями полки хранилища в музее заполнялись рукописями, переизданиями штраусовских сочинений, и с годами ценность экспонатов возрастала.
За этими-то сокровищами развернули охоту нацисты. К моменту, когда они овладели Веной, основательницы музея не было в живых: Адель Штраус умерла 9 марта 1930 года. Коллекцию унаследовала ее дочь от первого брака. Алис была по этому поводу вызвана в гестапо.
Располагая подробной информацией о семейных делах Штраусов, следствие занялось выявлением всего, что осталось после немецкого гения, к несчастью попавшего, как тогда объясняли, под пагубное еврейское влияние. Вышло наружу существование еще одной коллекции, которую собрал венский банкир Симон, муж сестры Адель Штраус. После смерти этого еврея коллекция перешла в руки его вдовы. Допросили Луизу Симон.
Когда обе коллекции были реквизированы и объявлены «арианизированной собственностью», оказалось, что к ней неравнодушны некоторые вожди Рейха. Геббельса особенно интересовала рукопись оперетты «Летучая мышь». Началось растаскивание музейных ценностей, часть которых так и пропала.
Гестаповский сыск был ориентирован отнюдь не на собирание и охрану манускриптов; главное, чего домогались «верхи», – это без промедления, пренебрегая всякими условностями, очистить родословную Штраусов от всякого еврейского следа.
Первое, что осуществили с санкции Берлина, – конфискацию в архиве собора Св. Стефана брачной книги номер 60. Ее отослали в специальное учреждение под названием «Рейхсзиппенамт». Здесь в обстановке секретности книгу сфотографировали страницу за страницей.
Изготовленную копию надлежало превратить в заслуживающий доверия архивный документ. Поскольку посторонние уже были лишены доступа к первоисточнику, с завершением операции не торопились. Только 20 февраля 1941 года на первой странице фотокопии появился служебный штамп, удостоверивший ее соответствие оригиналу. После чего и оригинал и копия были возвращены в Вену.
Тут их пути разошлись. Подлинная брачная книга была надежно упрятана в склепы сверхсекретного архива. Копию же вручили распорядителям собора.
Теперь вернулись к своим обязанностям ученые-эксперты. При первом же ознакомлении с этой бумагой они увидели, что с ее страниц полностью исчезла запись о венчании в 1762 году Иоганна-Михеля Штрауса, а соответственно, исчезли какие-либо упоминания о том, что он был «крещеным евреем», сыном Вольфа и Терезии («оба евреи»). Из именного же индекса, находившегося на странице 361, вообще устранена была фамилия Штраус.
Бесстыдство фальсификаторов не могло не возмутить каждого порядочного человека, а, следовательно, и всех тех, кто стал очевидцами, как они это называли, «гротескного подлога». Наверное, им стоило больших усилий сдержать себя, чтобы не дать окружающим повода для неуместных расспросов. Они мужественно промолчали всю войну.
Что же толкнуло их на фактическое соучастие в неблаговидной акции? Ответ прост: страх. Но вот чего больше опасались, – обвинений в нелояльном поведении, упреков в проеврейских симпатиях, угрызений совести по поводу собственной трусости или чего-то иного, теперь понять трудно.
Но и после крушения нацизма, когда можно было без опаски развязать языки, бывшие эксперты не утруждали себя покаяниями. В самом деле, не они же придумали эту гнусную инсценировку. Зато вдоволь можно было поиздеваться над гитлеровскими бонзами, которые вообразили, будто можно провести всеведущих венских жителей!
Нравственность постепенно вошла в норму. Собор Св. Стефана заполучил обратно драгоценный оригинал брачной книги.
Забавно, что туда на хранение зачем-то была сдана и фальсифицированная нацистами ее копия. Так что нынешний посетитель архива, при повышенной любознательности, может обозреть «генеалогическое древо» Штраусов в двух вариантах: полном и «усеченном».
Несколько странное продолжение имела эта история. С одной стороны, австрийская музыкальная общественность вскрыла и осудила манипуляции с родословной великого земляка. Но все же разговор об этом велся как бы вполголоса.
Неудивительно, что мы не расслышали его там, за «железным занавесом», – мало ли во что нас не посвящали? Но и в США, вообще на Западе, судя по доступным мне публикациям послевоенного периода (а я смотрел энциклопедии, концертные буклеты, аннотации к грампластинкам, компакт-дискам и т.п.), широкая публика много лет ничего не подозревала о «венской афере».
Кроме тех, кому в 1970-х довелось познакомиться с напечатанной в Англии превосходной монографией Джозефа Ваксберга «Император вальса»: в ней нашлось место и для этого сюжета. Когда мне посчастливилось раскрыть эту книгу, я был восхищен. Сколько выразительных фотографий, какие изящные старинные рисунки, – среди них и акварель с видом на Соборную площадь, которая с давних пор привлекала желавших обвенчаться, и тех, кто их сопровождал, равно как и тех, кто просто хотел насладиться красочным зрелищем.
Глядя на ту акварель и другие виды, я пытался вообразить, как выглядел старый Вольф, известный нам основатель рода Штраусов: носил ли он привычную кипу или шляпу, облачен ли был в традиционный халат, или сменил его на какой-нибудь кафтан по австрийской моде конца ХVIII века?
И осмелился ли он, – если не войти внутрь католического собора, то хотя бы появиться вблизи того храма, где венчался его сын? Умные родители должны в таких случаях знать свое место, вот и все, что приходит в голову, потому что больше пока сказать нечего.
Впрочем, так ли все это важно? Главное, что нам подарена музыка. Поищем же душевного покоя, наслаждаясь мелодиями и бесхитростной мудростью творца «Летучей мыши», которую я перевел с немецкого так:
«Счастливцу лишь дано забыть
То, что нельзя переменить…»
©Б.Клейн
