В жизни этого человека знаменателен резкий взлет карьеры – получив в феврале 1941 года должность командира авиационного полка и звание подполковника, он 19 августа 1944 года стал Главным маршалом авиации, самым молодым маршалом в истории Красной армии.
Его лично знал Сталин и испытывал к нему отеческие чувства. Сталин всегда, когда этот человек приезжал к нему домой, встречал и пытался помочь раздеться, а при уходе провожал и помогал одеться. Маршал конфузился. "Я всегда почему-то чувствовал себя при этом страшно неловко и всегда, входя в дом, на ходу снимал шинель или фуражку. Уходя, также старался быстрее выйти из комнаты и одеться до того, как подойдёт Сталин"1. "Вы мой гость", – наставительно говорил Хозяин смущённому маршалу, подавая ему шинель и помогая её надеть. Можно ли представить Сталина, подающего шинель Жукову или Берии, Хрущёву или Булганину?! Нет! И ещё раз нет! Для не склонного к сантиментам Хозяина это было чем-то из ряда вон выходящим. Иногда со стороны могло показаться, что Сталин откровенно любуется собственным выдвиженцем – этим высоким, богатырского роста красивым светлым шатеном с большими серо-голубыми глазами, который на всех производил огромное впечатление своей выправкой, подтянутостью, элегантностью. "Открытое лицо, добрый взгляд, свободные движения дополняли его облик"2 . Летом 1942 года были учреждены полководческие ордена Суворова, Кутузова и Александра Невского. После победы под Сталинградом Верховному Главнокомандующему привезли для утверждения их пробные образцы. В его кабинете находились только что вернувшиеся из Сталинграда видные военачальники. Сталин, приложив изготовленный из платины и золота орден Суворова 1-й степени к богатырской груди командующего Авиацией дальнего действия генерал-лейтенанта Голованова, заметил: "Вот кому он пойдёт!" Вскоре был опубликован соответствующий Указ, и в январе 43-го Голованов стал одним из первых кавалеров этой высокой полководческой награды, получив орден № 9.
Старший адъютант маршала и спустя годы после первой встречи с командующим не мог скрыть своего невольного восхищения Александром Евгеньевичем Головановым. "Безукоризненно подогнанная маршальская форма на стройной фигуре. Это был, без преувеличения, классический образец мужской красоты. …Во всём облике Голованова – мужество, воля и достоинство. Когда он вынужден был опереться на невысокую для него трибуну и, естественно, немного нагнулся, увиделось в нём что-то орлиное, неодолимо могучее. Из окон в эту минуту упали лучи света. Незабываемая картина…"3 Зрителями другой незабываемой картины стали лица из ближайшего сталинского окружения. Когда глубокой осенью переломного 43-го, у маршала родилась дочь Вероника, и он приехал к супруге в роддом с фронта, то узнавший об этом Сталин строго приказал адъютанту Голованова ничего не говорить ему о срочном вызове в Ставку, до тех пор, пока сам маршал не спросит. За ослушание адъютанту грозило отстранение от должности и отправка на фронт. Когда же обеспокоенный Голованов прибыл в Ставку, то его с поздравлениями встретил сам Верховный Главнокомандующий. Суровый вождь вел себя как гостеприимный хозяин и заботливо принял из рук маршала его фуражку. Сталин был не один, и "сброд тонкошеих вождей" стал свидетелем этого уникального проявления отеческих чувств: рождение собственных внуков никогда так не тешило вождя, как обрадовало его рождение Вероники. И хотя Голованов только что прибыл с фронта, разговор начался не с доклада о положении дел в войсках, а с поздравлений.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
9 мая 1945 года Жуков исполнил танец победителя в поверженном Берлине
"- Ну, с кем вас поздравить? – весело спросил Сталин.
– С дочкой, товарищ Сталин.
– Она ведь у вас не первая? Ну, ничего, люди сейчас нам нужны. Как назвали?
– Вероникой.
– Это что же за имя?
– Это греческое имя, товарищ Сталин. В переводе на русский язык – приносящая победу, – ответил я.
– Это совсем хорошо. Поздравляем вас"4.
На прославленных полководцев постоянно писались политические доносы и бытовые кляузы. Не избежал этого и сталинский любимец.
По личному распоряжению вождя маршалу в 1943 году была предоставлена огромная, по советским меркам той поры, пятикомнатная квартира площадью в 163 кв. метра в знаменитом Доме на набережной. Из окон кабинета и спальни был виден Кремль. По коридорам дети катались на велосипедах. Ранее эта квартира принадлежала секретарю Сталина Поскрёбышеву. Жену Поскрёбышева посадили, и он поспешил переехать. Жена маршала, Тамара Васильевна, уже и без того сильно напуганная советской властью (ее отцом был купец 1-й гильдии, и дочь лишенца долгое время не имела ни паспорта, ни продуктовых карточек), учла печальный опыт предшествующей хозяйки и всю свою долгую жизнь вплоть до самой смерти, последовавшей в 1996 году, боялась говорить по телефону. Страхи Тамары Васильевны были порождены тем страшным временем, в которое ей пришлось жить. На прославленных полководцев постоянно писались политические доносы и бытовые кляузы. Не избежал этого и сталинский любимец.
Шла весна 1944 года. Война продолжалась. Дел у Верховного было невпроворот, но он посчитал необходимым лично сориентироваться в сущности этой непростой коллизии. Ближайшему сталинскому окружению было продемонстрировано, что и в годину военных бедствий мудрый вождь не забывает о людях, добросовестно исполняющих свой долг на фронте. Маршал Голованов был вызван для личных объяснений к Сталину, в кабинете которого уже сидели почти все члены Политбюро – в то время органа высшего политического руководства. Маршал понял, что Верховный, исходя из высших политических соображений, фактически уже принял положительное решение и о присвоении гвардейского звания авиационному полку, и о присвоении генеральского звания Гризодубовой. Но ни то ни другое было невозможно без официального представления, подписанного командующим Авиацией дальнего действия, которому оставалось лишь оформить необходимые документы. Маршал отказался это сделать, полагая, что полковник Гризодубова не заслуживает такой чести: она дважды самовольно покидала полк и уезжала в Москву, а в полку была низкая дисциплина и высокая аварийность. Действительно, ни один командир полка никогда бы не осмелился покинуть свою часть без разрешения непосредственного начальства. Однако Гризодубова всегда была на особом положении: все знали, что своим назначением она обязана Сталину, "о чём говорила она недвусмысленно"8. Вот почему ее непосредственные начальники – и командир дивизии, и командир корпуса – предпочитали не связываться со знаменитой летчицей. Не рискуя отстранить её от должности, они сознательно обходили командира полка наградами, на которые Гризодубова имела несомненное право по результатам своей боевой работы. Не боясь сталинского гнева и рискуя лишиться своего поста, маршал Голованов не поддался ни настойчивым уговорам, ни неприкрытому давлению. Если бы сталинский любимец поддался этому давлению, то и он фактически признал бы особый статус Гризодубовой. Подписать представление означало расписаться в том, что не только непосредственные начальники, но и он, командующий Авиацией дальнего действия, для неё не указ. На это маршал, гордившийся тем, что подчиняется лично товарищу Сталину и только ему одному, пойти не мог. Голованов сильно рисковал, но в его поступке просматривалась своя логика: он бесконечно верил в мудрость и справедливость вождя, и очень хорошо понимал, что подозрительный Хозяин нетерпим к тем, кто пытается его обмануть. Маршал, опираясь на факты, сумел обосновать вздорность претензий испорченной вниманием высших кругов Гризодубовой, доказав клеветнический характер ее жалобы, – и этим лишь укрепил доверие Сталина к себе. "Однако знал я и то, как реагирует Верховный на вымысел и клевету…"9 В итоге было принято решение, по которому полковник Гризодубова "за клевету в корыстных целях на своих непосредственных командиров" была отстранена от командования полком.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Почему цветной фильм о Параде Победы 1945 года вышел после смерти Сталина
Маршал же укрепился в мысли, что только мудрый и справедливый Сталин всегда будет решать его судьбу. Вера в это предопределила все его дальнейшие поступки и, в конечном счете, способствовала закату его блистательной карьеры. Благополучный для маршала конец этой истории помешал ему трезво взглянуть в глаза истине: его казус был едва ли не единственным. Как часто в годы Большого террора невинно оклеветанные люди взывали не к закону, а к справедливости вождя, да так и не дожидались её. При этом маршал не дал себе труда соотнести благополучный исход своего дела с другой историей, действующим лицом которой ему довелось быть двумя годам ранее. В 1942 году он не побоялся спросить у Сталина, за что сидит авиаконструктор Туполев, объявленный "врагом народа".
"-Товарищ Сталин, за что сидит Туполев?..
Вопрос был неожиданным.
Воцарилось довольно длительное молчание. Сталин, видимо, размышлял.
– Говорят, что не то английский, не то американский шпион… – Тон ответа был необычен, не было в нем ни твердости, ни уверенности.
– Неужели вы этому верите, товарищ Сталин?! – вырвалось у меня.
– А ты веришь?! – переходя на "ты" и приблизившись ко мне вплотную, спросил он.
– Нет, не верю, – решительно ответил я.
– И я не верю! – вдруг ответил Сталин.
Такого ответа я не ожидал и стоял в глубочайшем изумлении"10.
Туполев вскоре был освобождён. Этот короткий диалог вождя и его любимца радикально изменил судьбу авиаконструктора. Для тех, кто не жил в ту эпоху, ситуация кажется абсолютно чудовищной и аморальной, выходящей за рамки добра и зла. В стране царил произвол, но тот, кто находился внутри этой системы, за редким исключением, предпочитал так не думать и остерегался делать обобщения. Маршал несколько раз добивался освобождения нужных ему специалистов. Сталин никогда не отказывал своему любимцу, хотя иногда и ворчал: "Вы опять о своём. Кто-то сажает, а Сталин должен выпускать"11.
Маршал удовлетворялся тем, что решал вопрос об освобождение конкретного человека, что в тех условиях было колоссально много, но гнал от себя мысли о порочности самой системы.
Однако настало время рассказать о том, как началось его восхождение. Во время шумной встречи нового 1941 года в Доме летчиков в Москве, позднее в этом здании размещалась гостиница "Советская", шеф-пилот Аэрофлота Александр Евгеньевич Голованов, оказался за одним столиком с дважды Героем Советского Союза генерал-лейтенантом авиации Яковом Владимировичем Смушкевичем. Перед войной всего-навсего пять человек удостоились получить высокое звание дважды Героя, причём к 41-му году в живых осталось лишь четверо. Генерал Смушкевич, герой Испании и Халхин-Гола, был одним из них. Однако судьба этого крупного авиационного военачальника висела на волоске. Сам генерал, вызвавший гнев Сталина своим отрицательным отношением к пакту Молотова-Риббентропа 1939 года, прекрасно осознавал, что его дни сочтены. При присвоении первых генеральских званий начальник ВВС Красной армии Смушкевич, имевший персональное звание командарма 2-го ранга и носивший четыре ромба в петлицах, стал лишь генерал-лейтенантом, хотя по занимаемой должности и исключительным воинским заслугам мог претендовать на более высокое воинское звание. (В июне 1940 года 12 командармов 2-го ранга стали генерал-лейтенантами, 7 человек получили звание генерал-полковника, а 2 военачальника – звание генерала армии.) Без какой-либо мотивировки генерал Смушкевич был снят с поста начальника ВВС Красной армии и в августе 40-го перемещён сначала на второстепенную должность генерал-инспектора ВВС, а в декабре – на еще более далёкое от боевой авиации место помощника начальника Генерального штаба по авиации. В этой критической ситуации Яков Владимирович думал не о своей судьбе, а о будущем советской авиации, о её роли в неотвратимо надвигающейся войне. В том, что с Гитлером придётся воевать, Смушкевич не сомневался ни минуты. В новогоднюю ночь 1941 года именно он уговорил Голованова написать письмо Сталину, посвящённое роли стратегической авиации в грядущей войне, и подсказал основную идею этого письма: "…Вопросам слепых полетов и использования средств радионавигации надлежащего значения не придают… Далее напишите, что вы можете взяться за это дело и поставить его на должную высоту. Вот и всё"12 . На недоумённый вопрос Голованова, почему Смушкевич сам не напишет такое письмо, Яков Владимирович, немного помолчав, ответил, что на его докладную записку вряд ли обратят серьёзное внимание. Летчик Голованов написал такое письмо, и Смушкевич, сохранивший свои связи в секретариате Сталина, сумел передать записку по назначению. Шеф-пилот Аэрофлота Голованов был вызван к вождю, после чего последовало решение о формировании Отдельного 212-го дальнебомбардировочного полка, подчиненного центру, о назначении Голованова его командиром и о присвоении ему звания подполковника. Оклад командира авиационного полка составлял 1600 рублей в месяц. (Очень большие деньги в то время. Это был оклад директора академического института. Академик за само это звание получал 1000 рублей в месяц. В 1940 году среднемесячная заработная плата рабочих и служащих в целом по народному хозяйству составляла всего-навсего 339 рублей.) Узнав, что Голованов как шеф-пилот Аэрофлота получает 4000 рублей, а фактически с премиями зарабатывает ещё больше, Хозяин распорядился, чтобы имена эта сумма была назначена новоиспечённому комполка в качестве персонального оклада. Это было беспрецедентное решение. Присутствовавший при этом нарком обороны Маршал Советского Союза Семён Константинович Тимошенко заметил, что в Красной армии даже нарком не получает такого большого оклада. "Ушёл я от Сталина как во сне. Всё решилось так быстро и так просто"13. Именно эта быстрота ошеломила Голованова и предопределила его отношение к Сталину на всю оставшуюся жизнь. Репрессии не обошли его семью стороной: муж его сестры, один из руководителей Разведывательного управления Красной армии, был арестован и расстрелян. (Его вдова до самой смерти не могла простить брату-маршалу, что он пошёл в услужение к тирану.) Сам Александр Евгеньевич чудом избежал ареста в эпоху Большого террора. В Иркутске, где он служил, уже был выписан ордер на его арест, и сотрудники НКВД поджидали его на аэродроме, а заранее предупрежденный об аресте Голованов, накануне вечером уехал поездом в Москву, где лишь через несколько месяцев сумел доказать свою невиновность. В годы Большого террора царила поразительная неразбериха. В Центральной контрольной комиссии ВКП(б), сопоставив материалы "дела" об исключении Голованова из партии, за которым должен был следовать неминуемый арест, и представление лётчика к ордену Ленина за выдающиеся успехи в работе, приняли соломоново решение: в ордене отказали, а жизнь, свободу и членство в партии – сохранили. Александр Евгеньевич принадлежал к той породе людей, для которых государственные интересы, пусть даже ложно понятые, всегда были выше их личных переживаний. "Лес рубят – щепки летят", – так в те годы рассуждали даже очень достойные люди.
С первых же дней формирования Отдельный 212-й дальнебомбардировочный полк, костяк которого составили опытные летчики Гражданского воздушного флота, хорошо владеющие элементами слепого полета, находился в особых условиях. Полк не подчинялся ни командующему округом, ни начальнику ВВС. Этот же особый статус Голованов сохранил и на посту командира авиационной дивизии, и на посту командующего Авиацией дальнего действия. В 41-м начался стремительный взлет подполковника Голованова. Судьба генерала Смушкевича закончилась трагически: 8 июня 1941 года, за две недели до начала войны, он был арестован, а 28 октября, в самые безнадежные дни войны, когда Красной армии так не хватало опытных военачальников, после бесчеловечных пыток, без суда расстрелян на полигоне НКВД под Куйбышевым.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Пропаганда и правда войны – на снимках из архива кинофотодокументов
Голованов блестяще справился с задачей, поставленной перед ним вождем. Уже на второй день войны полк во главе со своим командиром бомбил скопление немецких войск в районе Варшавы. Летчики авиационной дивизии, которой он командовал, бомбили Берлин в самый суровый период войны, когда геббельсовская пропаганда кричала о гибели советской авиации. Воздушные корабли Авиации дальнего действия даже в тот момент, когда немцы подошли к Сталинграду, бомбардировали военные объекты врага в Будапеште, Кёнигсберге, Штеттине, Данциге, Бухаресте, Плоешти… Цели перед летчиками ставил сам Сталин, который не уходил отдыхать, пока не сядет последний самолет и не станут известны результаты налета на дальние цели. Более того, командир корабля, бомбившего Берлин, получал право дать радиограмму на имя вождя с докладом о выполнении поставленной боевой задачи. "Москва. Сталину. Нахожусь в районе Берлина. Задание выполнено. Молодчий". Москва ответила прославленному асу: "Ваша радиограмма принята. Желаем благополучного возвращения"14.
"Верховный Главнокомандующий, приказывая ударить по тому или другому дальнему объекту, взвешивал многие обстоятельства, подчас нам неизвестные. Бомбардировочные удары АДД по глубокому тылу противника напоминали не только гитлеровцам, но войскам их союзников, подтягиваемых к берегам Волги, что фашистская Германия и её сателлиты по-прежнему уязвимы и находятся под воздействием советской авиации"15. Сталин был доволен действиями летчиков АДД, с гордостью называвших себя "головановцами". Сам Голованов постоянно повышался в воинских званиях: в августе 41-го стал полковником, 25 октября – генерал-майором авиации, 5 мая 1942 года – генерал-лейтенантом, 26 марта 1943 года – генерал-полковником, 3 августа 1943 года – маршалом авиации, 19 августа 1944 года – Главным маршалом авиации. Это был абсолютный рекорд: ни один из прославленных полководцев Великой Отечественной войны не мог похвастаться столь стремительным возвышением. К концу 1944 года в руках Голованова была сосредоточена самая настоящая армада. Помимо более 1800 дальних бомбардировщиков и истребителей сопровождения в его непосредственном подчинении находились 16 ремонтных авиационных заводов, несколько авиационных училищ и школ, где готовили уже слётанные экипажи для нужд АДД; Гражданский воздушный флот и все воздушно-десантные войска, переданные маршалу осенью 44-го по инициативе Верховного. Воздушно-десантные войска в октябре 44-го были преобразованы в Отдельную гвардейскую воздушно-десантную армию, состоявшую из трёх гвардейских воздушно-десантных корпусов и имевшую в своем составе авиационный корпус. О том, что именно этой армии предстоит решать важнейшие задачи на завершающем этапе Великой Отечественной войны, говорил тот непреложный факт, что уже в момент формирования армии был придан статус Отдельной (армия не входила в состав фронта) и присвоено гвардейское звание: ни тем, ни другим Ставка никогда не злоупотребляла. Этот ударный кулак, созданный по инициативе Сталина, был предназначен для быстрого окончательного разгрома врага. Армии предстояло действовать на самостоятельном операционном направлении, в отрыве от войск всех имевшихся фронтов.
Создание такого мощного стотысячного объединения в рамках АДД не могло не вызвать известной ревности со стороны других военачальников, хорошо осведомлённых об особом статусе как Авиации дальнего действия, так и её командующего. "…У меня не было никаких иных руководителей или начальников, которым бы я подчинялся, кроме Сталина. Ни Генеральный штаб, ни руководство Наркомата обороны, ни заместители Верховного главнокомандующего никакого отношения к боевой деятельности и развитию АДД не имели. Всё руководство боевыми действиями и развитием АДД шло только через Сталина и только по его личным указаниям. Никто, кроме него, к Авиации дальнего действия не имел. Случай, видимо, уникальный, ибо мне других подобных примеров неизвестно"16 . О результатах своей деятельности Голованов не отчитывался ни перед маршалом Жуковым, ни перед командующим ВВС, ни перед Генеральным штабом. Александр Евгеньевич ценил свой особый статус и ревниво его оберегал. "Случалось не раз, вспоминал начальник штаба АДД генерал-лейтенант Марк Иванович Шевелёв, – когда Голованов одёргивал меня за звонки и поездки в штаб ВВС для решения оперативных вопросов: "Зачем вы к ним ездите? Мы им не подчиняемся”"17 .
Маршалу Жукову, занимавшему пост заместителя Верховного Главнокомандующего, доброжелатели прозрачно намекнули, что маршал Голованов метит на его место. Учитывая близость Голованова к вождю, это предположение казалось весьма правдоподобным. Встал вопрос, кто будет назначен командующим воздушно-десантной армией? Было очевидно, что поскольку армии предстоит сыграть решающую роль в окончании войны, её командующего ждут победные лавры и слава, звания и награды. Полагаясь, вероятно, на рекомендацию своего заместителя, Верховный Главнокомандующий счёл генерала армии Василия Даниловича Соколовского наиболее желательной фигурой на этот ответственный пост. Генерал долгое время служил вместе с Жуковым в должности начальника штаба фронта и был креатурой Георгия Константиновича. Вызвав Голованова в Ставку, Сталин предложил ему одобрить назначение Соколовского. Однако Голованов, ревниво отстаивающий особый статус АДД и всегда сам подбиравший командные кадры, и на сей раз, настоял на своём кандидате. Соколовский был опытным штабным работником, но его командование Западным фронтом закончилось снятием с должности. Маршал Голованов, и в должности командующего продолжавший летать, а в бытность командиром полка и командиром дивизии пилотировавший воздушный корабль на бомбардировку Берлина, Кёнигсберга, Данцига и Плоешти, с трудом мог представить генерала Соколовского прыгающим с парашютом и ползущим по-пластунски в тылу врага. Во главе Отдельной гвардейской воздушно-десантной армии был поставлен генерал Иван Иванович Затевахин, вся служба которого прошла в воздушно-десантных войсках. Еще в 1938 году он имел звание инструктора парашютной подготовки, войну встретил командиром воздушно-десантной бригады. Когда корпус, в состав которого входила это бригада, в сентябре 41-го попал в окружение, то именно Затевахин не растерялся, принял командование на себя и через пять суток вывел корпус из окружения. Командующий ВДВ дал ему блестящую характеристику: "Тактически грамотный, волевой, спокойный командир. С большим опытом боевой работы. Во время боёв всегда находился на самых опасных местах и твёрдо управляет боем"18 . Именно такой человек был нужен Голованову. 27 сентября 1944 года Главный маршал Голованов и генерал-майор Затевахин были приняты Верховным, пробыли в его кабинете четверть часа, с 23.00 до 23.15, и вопрос о командарме был решён: 4 октября Затевахин был назначен командующим, а через месяц получил звание генерал-лейтенанта. Армия стала готовиться к десантированию за Вислой.
Во время войны Голованов работал с предельным напряжением всех сил, буквально без сна и отдыха: иногда не спал несколько суток подряд. Даже его богатырский организм не выдержал такой неимоверной нагрузки, и в июне 1944 года, когда интенсивная подготовка к проведению Белорусской операции, Александр Евгеньевич оказался на больничной койке. Медицинские светила не могли разобраться в причинах болезни, вызванной сильнейшим переутомлением. С большим трудом маршала поставили на ноги, но пока шла война, ни о каком сокращении продолжительности ненормированного рабочего дня командующего АДД не могло быть и речи. Напряженно занимаясь вопросами подготовки и предстоящего использования воздушно-десантной армии, Голованов вновь забыл о сне и отдыхе – и в ноябре 44-го вновь опасно заболел и был госпитализирован. Главный маршал подал рапорт Верховному с просьбой освободить его от занимаемой должности. В конце ноября Сталин принял решение о преобразовании АДД в 18-ю воздушную армию, подчиненную командованию ВВС. Голованов был назначен командующим этой армии. Сталин сказал ему по телефону: "Без дела вы пропадете, а с армией и, болея, справитесь. Думаю, что и болеть будете меньше"19 . Аэрофлот был передан в непосредственное подчинение Совнаркома СССР, а Отдельная воздушно-десантная армия расформирована: её корпуса были возвращены в наземные войска. Голованов утратил свой особый статус и стал подчиняться командующему ВВС: в победном 45-м он ни разу не был на приеме у Сталина. Однако Голованову не простили былой близости к Верховному. Маршал Жуков лично вычеркнул его фамилию из списка военачальников, представленных к званию Героя Советского Союза за участие в Берлинской операции.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Венская и Кенигсбергская операции – в архивных фотографиях 1945 года
День 23 ноября 1944 года стал важной вехой в истории Красной армии. Еще шла война, но Верховный Главнокомандующий уже стал думать о послевоенной структуре Вооруженных Сил и исподволь стал выстраивать жесткую вертикаль власти. В этот день Сталин подписал приказ № 0379 по Наркомату обороны о предварительном докладе заместителю наркома обороны генералу армии Булганину всех вопросов, подготавливаемых для представления в Ставку Верховного Главнокомандования. Отныне всем начальникам главных и центральных управлений НКО и командующим родов войск было запрещено обращаться наркому обороны товарищу Сталину, минуя Булганина. Исключение составили лишь три человека: начальник Генерального штаба, начальник Главного политического управления и начальник Главного управления контрразведки "СМЕРШ". А четыре дня спустя, 27 ноября было принято решение о слиянии АДД с ВВС, но ни Голованов, ни командующий ВВС Главный маршал авиации Новиков уже не имели права непосредственного доклада наркому обороны. Послевоенный закат карьеры Голованова идеально вписывается в логику сталинских действий по отношению к творцам Победы. Мало кому из них удалось избежать сталинского гнева и послевоенных гонений.
Маршал Советского Союза Жуков попал в опалу.
Маршал Советского Союза Рокоссовский был вынужден снять советскую военную форму и отправился служить в Польшу.
Адмирал флота Кузнецов был снят с поста главкома ВМФ и понижен в звании до контр-адмирала.
Главный маршал авиации Новиков был осуждён и посажен в тюрьму.
Маршал авиации Худяков был арестован и расстрелян.
Маршал бронетанковых войск Рыбалко, посмевший публично на заседании Высшего Военного Совета усомниться в целесообразности и законности как ареста Новикова, так и опалы Жукова, при загадочных обстоятельствах скончался в Кремлевской больнице. (Маршал называл свою больничную палату тюрьмой и мечтал о том, чтобы выбраться на волю.)
Главный маршал артиллерии Воронов был снят с поста командующего артиллерией Вооруженных Сил и только чудом избежал ареста.
Маршал артиллерии Яковлев и маршал авиации Ворожейкин были арестованы и вышли из тюрьмы только после смерти Сталина.
И так далее, и тому подобное…
На этом фоне судьба Главного маршала авиации Голованова, хотя снятого в мае 48-го с должности командующего Дальней авиацией и чудом избежавшего ареста (он несколько месяцев скрывался на даче и более уже никогда не занимал высоких командных постов, соответствующих его воинскому званию), эта судьба кажется ещё сравнительно благополучной. После великой Победы Хозяин вновь окружил себя тем же "сбродом тонкошеих вождей", что и до войны. Более того, если перед войной Сталин "играл услугами полулюдей", то к концу его жизни ближний круг освоил это непростое искусство и стал манипулировать поведением подозрительного вождя. Как только Сталин начинал непосредственно работать с кем-нибудь из военачальников, министров или авиаконструкторов, как ближний круг начинал интриговать, стремясь очернить такого человека в глазах Хозяина. В итоге очередной калиф на час навсегда исчезал со сталинского горизонта.
Жертвами коварных интриг стали маршал Жуков, адмирал флота Кузнецов, Главный маршал авиации Голованов, министр МГБ генерал Абакумов, начальник Генерального штаба генерал Штеменко, авиаконструктор Яковлев. Этих различных людей объединяло одно немаловажное обстоятельство: накануне или в годы войны все они были выдвинуты на свои высокие посты по инициативе самого товарища Сталина, он внимательно следил за их деятельностью и никому не позволял вмешиваться в их жизнь и судьбу, всё решал сам. В течение определённого времени эти сталинские выдвиженцы пользовались доверием подозрительного вождя, нередко бывали у него в Кремле или на "ближней даче" в Кунцево и имели возможность докладывать самому Сталину, минуя ревнивый контроль его ближнего круга. От них вождь нередко узнавал то, что "верные сталинцы" считали нужным от него скрывать. Выдвинувшемуся в годы войны былому сталинскому любимцу среди них не было места. (В 1941 году лётчик, а затем командир полка и командир дивизии Голованов четыре раза встречался со Сталиным, в 42-м Верховный Главнокомандующий принял командующего АДД 44 раза, в 43-м – 18 раз, в 44-м – пять раз, в 45-м – ни разу, в 46-м – один раз и в 47-м – два раза. В следующем году Голованова сняли с должности командующего Дальней авиацией, и вождь его больше не принимал20.)
Лишь в августе 1952 года Голованов успевший к тому времени закончить Академию Генерального штаба и курсы "Выстрел", после многочисленных просьб и очень сильных унижений получил под своё командование 15-й гвардейский воздушно-десантный корпус, дислоцировавшийся в Пскове. Это было беспрецедентное понижение в должности: за всю историю Вооруженных Сил корпусом никогда не командовал маршал. Голованов быстро завоевал авторитет среди своих подчиненных. "Если бы все были такие, как он. Да мы за ним в огонь и воду, он ведь с нами на пузе ползал"21. Эти слова восхищённого десантника, сказанные при свидетелях, дорого обойдутся Голованову. Завистники решат, что популярный маршал не случайно с таким упорством домогался командной должности в войсках и постоянно отказывался от всех высоких постов, не связанных с командованием людьми и реальной властью. Вскоре после смерти Сталина Лаврентий Павлович Берия, руководивший Атомным проектом, вызовет командира корпуса в Москву, и Александр Евгеньевич примет участие в секретном совещании, на котором обсуждались вопросы использования ядерного оружия и проведения диверсионных операций в Западной Европе. Однако недруги Главного маршала решили, что Берия сознательно приблизил к себе некогда служившего в органах ГПУ Голованова, чтобы использовать его корпус в предстоящей борьбе за власть. (В молодости Александр Евгеньевич принимал участие в аресте Бориса Савинкова и дружил с Наумом Эйтингоном, организатором убийства Троцкого; во время войны самолёты АДД использовались для заброски в тыл врага разведывательно-диверсионных групп.) После ареста Лаврентия Павловича недоброжелатели припомнят Голованову его близость к Берии: его за глаза назовут "бериевским генералом" и в том же 53-м году поспешно уволят в отставку.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Маршал Рокоссовский написал жене и дочери свыше ста писем
Больше он никогда не служил. Пенсию ему назначили небольшую – всего-навсего 1800 рублей, маршал Жуков после отставки получал 4000 рублей, а сниженный в воинском звании вице-адмирал Кузнецов – 3000 рублей в масштабе цен до денежной реформы 1961 года (соответственно 180, 400 и 300 пореформенных или, как их нередко называли, "новых" рублей). Половина пенсии шла на оплату квартиры в Доме на набережной: опального маршала лишили всех льгот по оплате жилья, 500 рублей он ежемесячно посылал своей старушке-матери, в итоге, семья, в которой было пятеро детей, была вынуждена жить на 400 рублей в месяц. Даже в те скудные времена это было намного ниже прожиточного минимума. Выручало подсобное хозяйство на даче, гектар земли на Икше. Полгектара засевали картошкой, все сбережения потратили на корову и лошадь. Его жена Тамара Васильевна сама вела хозяйство, доила корову, ухаживала за ней, делала творог, варила сыр. Сам маршал очень много работал на земле, ходил за плугом, который тащила его лошадка Копчик, любимица всей семьи. Александр Евгеньевич даже научился делать вино из ягод. Когда нужны были деньги для покупки школьной формы для детей, то Головановы всей семьей собирали ягоды и сдавали их в комиссионный магазин. Своего презрения к преемникам товарища Сталина он не скрывал и отказался подписать письмо с осуждением культа личности Сталина, которое ему прислали от Хрущёва. Отказался упомянуть имя Брежнева в своих мемуарах (якобы встречался с начальником политотдела 18-й армии полковником Брежневым в годы войны и хотел "посоветоваться" с ним по поводу боевого использования АДД), в итоге книга "Дальняя бомбардировочная…" была опубликована лишь после смерти Александра Евгеньевича, последовавшей в 1975 году. Книга же вышла только в 2004-м. До последних дней жизни он оставался убежденным сталинистом: в его мемуарах Сталин выглядит мудрым и обаятельным властителем, имеющим право рассчитывать на оправдательный приговор Истории. Весьма сочувственно Александр Евгеньевич описывал такой эпизод. Еще 5 или 6 декабря 1943 года, спустя несколько дней после успешного завершения Тегеранской конференции, Сталин сказал маршалу авиации Голованову: "Я знаю, …что, когда меня не будет, не один ушат грязи будет вылит на мою голову. …Но я уверен, что ветер истории всё это развеет…"22 Рассказывая о встречах с военачальниками, ставшими жертвами Большого террора, он ни разу не упомянул в мемуарах о трагической судьбе генералов Павлова, Рычагова, Проскурова, Смушкевича и маршала авиации Худякова. Поражает эстетическая завершенность его взаимоотношений со Сталиным. Есть предустановленная гармония в том, что вождь приблизил его к себе в разгар великих испытаний, а отдалил, когда они были позади, а Победа – не за горами. Сталинизм стал для Голованова тем самым винтом, на котором всё держалось, если вынуть этот винт, то всё рассыплется.
"Я видел Сталина и общался с ним не один день и не один год и должен сказать, что всё в его поведении было естественно. Иной раз я спорил с ним, доказывая своё, а спустя некоторое время, пусть через год, через два, убеждался: да, он тогда был прав, а не я. Сталин давал мне возможность самому убедиться в ошибочности своих заключений, и я бы сказал, что такой метод педагогики был весьма эффективен.
Как-то сгоряча я сказал ему:
– Что вы от меня хотите? Я простой лётчик.
– А я простой бакинский пропагандист, – ответил он. И добавил: – Это вы только со мной можете так разговаривать. Больше вы ни с кем так не поговорите.
…Весьма нередко он спрашивал также и о здоровье, и о семье: "Есть ли у вас всё, не нуждаетесь ли в чём, не нужно ли чем-либо помочь семье?” Строгий спрос по работе и одновременно забота о человеке были у него неразрывны, они сочетались в нём так естественно, как две части одного целого, и очень ценились всеми близко соприкасавшимися с ним людьми. После таких разговоров как-то забывались тяготы и невзгоды. Вы чувствовали, что с вами говорит не только вершитель судеб, но и просто человек…" 23(Курсив мой. – С.Э.) Опальный маршал даже убедил самого себя в том, что Сталин, отдалив его от себя, фактически спас от больших неприятностей: органы обязательно состряпали бы на него новое "дело" – и Голованов не отделался бы так легко. Вероятно, так оно и было на самом деле: вождь хорошо знал законы функционирования системы, которую сам создал. Вспомни логику рассуждений Сталина в "Пирах Валтасара" Фазиля Искандера.
"Они думают, власть – это мёд, размышлял Сталин. Нет, власть – это невозможность никого любить, вот что такое власть. Человек может прожить свою жизнь, никого не любя, но он делается несчастным, если знает, что ему нельзя никого любить.
…Власть – это когда нельзя никого любить. Потому что не успеешь полюбить человека, как сразу же начинаешь ему доверять, но, раз начал доверять, рано или поздно получишь нож в спину.
Да, да, я это знаю. И меня любили, и получали за это рано или поздно. Проклятая жизнь, проклятая природа человека! Если б можно было любить и не доверять одновременно. Но это невозможно.
Но если приходится убивать тех, кого любишь, сама справедливость требует расправляться с теми, кого не любишь, с врагами дела.
Да, Дела, подумал он. Конечно, Дела. Всё делается ради Дела, думал он, удивлённо вслушиваясь в полый, пустой звук этой мысли" .24
Возможно, Голованов согласился бы с этими рассуждениями. Во всяком случае, текст художественного произведения перекликается с его мемуарами и находит в них своё продолжение и подтверждение. "Сталин, общаясь с огромным количеством людей, по сути дела был одинок. Его личная жизнь была серой, бесцветной, и, видимо, это потому, что той личной жизни, которая существует в нашем понятии, у него не было. Всегда с людьми, всегда в работе"25 . В мемуарах Голованова нет ни слова лжи – там просто не вся правда. При этом Александр Евгеньевич не был догматиком: в 1968 году он осудил ввод войск в Чехословакию, постоянно слушал Би-би-си и "говорил о том, что нельзя подавлять демократические перемены в социалистических странах" .26
Система отторгла выдающегося человека. Архитектором этой системы был Сталин. Но лишь однажды Голованов-мемуарист поведал читателям о своих сомнениях в оправданности Большого террора: "…Сметая с нашего пути всё мешающее и сопротивляющееся, Сталин не замечает, как при этом страдает много и таких людей, в верности которых нельзя было сомневаться. Это рождало во мне боль и досаду: примеры были хорошо известны… Но, по моему разумению, нити таких бед тянулись к Сталину. Как же, думалось мне, он допускает такое?"27 Однако было бы тщетно искать в книге ответ на этот риторический вопрос.
Мне дважды довелось видеть Александра Евгеньевича Голованова. Однажды он выступал у нас на военной кафедре в МГУ, другой раз я совершенно случайно столкнулся с ним в полупустом вагоне метро на станции Новослободская: Голованов был в маршальском мундире со всеми регалиями. Хорошо помню, что я обратил внимание на три полководческих ордена Суворова 1-й степени и потухшие серо-голубые глаза маршала.
Незадолго до смерти он сказал своему другу, показав рукой крутую синусоиду: "Вся жизнь – вот так. Не знаю, выцарапаюсь ли теперь…"28 Последние его слова были: "Мать, какая страшная жизнь…" три раза повторил. Тамара Васильевна стала спрашивать: "Что ты? Что ты? Почему ты так говоришь? Почему страшная жизнь?!" А он сказал еще: "Твое счастье, что ты этого не понимаешь…" 29
1
63 элементов 1,465 сек.