Леонид Радзиховскийжурналист, специально для Би-би-сиПоделиться
Вслед за классиками журналист Радзиховский пишет о неработающих в России демократических институтах
Добросовестное наблюдение за русской историей показывает – демократические институты в этой стране а) возникают только в экстремальных, революционных условиях и б) когда проходят условия, наступает стабилизация Государства – эти институты или исчезают или деградируют до состояния простой ширмы.
Постоянно и реально действующими эти институты – конкурентные выборы, парламенты разных уровней, СМИ без цензуры, политические партии – не становятся.
Так было в драматичных обстоятельствах 1917 года, когда демократические институты просто запретили – без сильного сопротивления общества (гражданская война шла по совсем иным поводам и причинам). Так было в спокойных обстоятельствах 1990-х, когда все эти институты никто не запрещал, формально они остались, но превратились в простое шоу.
Очевидно, такое повторение не случайно.
Генетика против демократии?
Россия упорно катится по своей колее – или параллельно демократической, или перпендикулярно, но только не по ней самой.
Почему ?
Очевидно, что одна из важных причин – тот самый "национальный характер", "уникальный генетический код", как выражается Путин.
Вот как описали основные особенности этого "кода" Пушкин и Толстой.
Пушкин, в одном из последних стихотворений, которое можно считать его "философско-политическим завещанием", писал :
Не дорого ценю я громкие права,/От коих не одна кружится голова …
Дальше он иронически говорит о парламенте, свободе слова, праве участвовать в выработке законов и т.д. И вместо этого –
Иные, лучшие мне дороги права; /Иная, лучшая, потребна мне свобода : / Зависеть от царя, зависеть от народа – / Не все ли нам равно ? Бог с ними./ Никому /Отчета не давать, себе лишь самому служить и угождать …
В переводе на унылый политический язык это значит – принципиальная аполитичность, желание жить только своей частной жизнью и ни во что "не лезть".
Понятно, что кому-кому, а уж Царю такая "свобода подданных" и правда не могла не казаться самой лучшей – Его власти она уж никак не угрожала!
Но интересно, что для самого Пушкина участие в общественной жизни (абсолютно невозможное в Николаевской России) казалось пустым времяпровождением ("Все это, видите ль, слова, слова, слова", – цитирует он Гамлета). Был ли Пушкин искренен или это как раз та самая "зависимость камер-юнкера от Царя" и попытка выдать нужду за добродетель ?
На этот вопрос через 40 лет отвечает Толстой.
Общественное против личного
Прошли Великие реформы. Парламента и Конституции нет, но есть земское самоуправление.
И вот Константин Левин, персонаж "Анны Карениной" и демонстративное alter ego Толстого гневно отвергает все эти "громкие права".
"Я думаю, что двигатель всех наших действий есть все-таки личное счастье. Теперь в земских учреждениях я, как дворянин, не вижу ничего, что бы способствовало моему благосостоянию". И далее : "наши учреждения и все это – похоже на березки, которые мы натыкали, как в Троицын день, для того, чтобы было похоже на лес, который сам вырос в Европе, и не могу я от души поверить в эти березки!".
Как и Пушкин – но уж точно без всякого давления сверху – Толстой отвергает любую общественную, тем более политическую активность, как что-то пустое, искусственное, лицемерное, неинтересное, чуждое русскому человеку. "Подражание ради "европриличия" – т.е. ложь.
Что же не ложь ?
То же самое о чем говорит Пушкин – личная жизнь.
Но разве личная жизнь в Системе Государства – не зависит от этого самого Государства ?
И на это у Толстого готов ответ.
Право на бесправие
"Он говорил вместе с Михайлычем и народом, выразившим свою мысль в предании о призвании варягов : "Княжите и владейте нами. Мы радостно обещаем полную покорность. Весь труд, все унижения, все жертвы мы берем на себя; но не мы судим и решаем". А теперь народ, по словам Сергей Иванычей, отрекался от этого, купленного такой дорогой ценой права".
"Гроб демократии" сколотили участники акций протестов против фальсификаций на выборах в 2011 году
"Михайлыч" – это, понятно, Народ (старик-крестьянин). Сергей Иваныч – барин-либерал, "публицист из Москвы".
Итак – "весь труд, все унижения, все жертвы мы берем на себя". Как писал Пушкин – "вот счастье, вот права …". И за все это народ требует (или все-таки просит ?) об одном праве – "но не мы судим и решаем".
Вот такое понимание "демократических институтов" – мы готовы во всем подчиняться Царю, а взамен на от Царя нужно лишь одно – чтоб он дал нам право на бесправие, нас избавил от выбора и свободы решений.
В каком смысле я называю это "демократией"?
В том смысле, что по мнению такого знатока народа, как Толстой – так чувствует и мыслит большинство.
Что ж – на такую Народную Демократию и Цари обычно бывают согласны.
Устарел ли Толстой ? Ведь нет больше неграмотных Михайлычей, никто не рвется трудиться и жертвовать, люди предпочитают получать социальную ренту …
Нет. Думаю, что политическая интуиция Толстого ничуть не устарела – как и его литературные образы.
Ровно о том же – о смешном бессилии, об имитации любой "общественной деятельности" писали Ильф и Петров. Они издевались и над "диссидентами" ("Союз меча и орала", "пикейные жилеты") и над советской "общественной работой" (Скумбриевич). И та и другая общественная активность – одинаковая смешная ЧУШЬ.
"Общественная активность" – не средство передвижения общества и не роскошь даже, а просто имитация.
То же самое мы видим сегодня. Невозможность ничего толком организовать снизу. И достаточно точные термины – "управляемая демократия", "суверенная демократия", "сувенирная демократия". Имитация.
Люди отвергают всякую общественную работу, общественную структуру, считают их неинтересной, ненужной нагрузкой.
Всерьез они относятся лишь к своим сугубо личным интересам. Анархисты – в смысле отрицания любой общественной структуры.
И вместо своей активности легко принимают диктат Царя.
ПОЧЕМУ в России это так?
На этот вопрос я ответа не знаю. Но констатировать это – вслед за классиками России – могу.
