Интервью. Андрей Макаревич: Сейчас не роковое время…

В Израиле состоится премьера нового уникального проекта Андрея Макаревича «Идиш Джаз», в котором известный автор и исполнитель впервые всерьез обращается к еврейской музыкальной теме. Вдохновила Макаревича, по его собственному признанию, культура эмигрантского еврейства, вынужденно отправившегося в начале двадцатого века за океан. «История еврейского народа трагична, поэтому она и привлекает к себе большое внимание. Грустно, что язык, с которым связана громадная часть культуры целого народа, фактически исчезает. Я помню, как моя бабушка еще говорила на идиш, но, полагаю, через пару десятков лет этот язык будет уже окончательно забыт…» 

Новый проект Андрея Макаревича «Идиш-джаз» стал прекрасным поводом для встречи с его автором, а также для разговора о музыке и еврействе, о прошлом, настоящем и будущем. 

– Андрей, почему заслуженный рокер решил развернуть свою «машину времени» и отправиться в музыкальное прошлое? 

– Это целиком заслуга моего отца. Джаз он просто обожал. Помню, как он привез из командировки магнитофон «Филипс» с малюсенькими катушечками. Так вот, первым делом он побежал с ним в кино, тогда шла «Серенада солнечной долины», и записал на него практически весь фильм. Еще папа блестяще играл на фортепьяно. Великолепно импровизировал, несмотря на то, что был самоучкой и не знал ни одной ноты. Во время Великой Отечественной отец оказался в госпитале, ему ампутировали ногу. За несколько месяцев, пока шло лечение, он освоил игру на фортепьяно. В госпитале случайно оказалось пианино. Дома отец играл дважды в день: утром перед уходом на работу и вечером, когда возвращался. Таким образом, я, можно сказать, просыпался и засыпал под звуки джаза. 

– А в результате подвели родителя, практически со школьной скамьи ударившись в рок-музыку. 

– Хуже того! Несмотря на родительский нажим, я так и не окончил музыкальную школу, в которой отучился всего два с половиной года. Такое отвращение в то время вызывала у меня игра на фортепьяно! Ну а потом, в девятом классе, на мою голову уже обрушились «битлы». Таким образом рок-н-ролл занял в жизни главное место, не оставив джазу ни времени, ни пространства. 

– Но джаз электрогитару, видно, точит… 

– Лет 13 назад я понял, что у меня стали рождаться песни, которые, ну никак! в репертуар «Машины времени» не вписываются. К ним просился этакий свингующий аккомпанемент. Я это чувствовал, хотя сам играть в такой манере не умел. И тогда мне вдруг несказанно повезло. Совершенно случайно жизнь свела меня с джазовыми музыкантами, которые по сей день составляют костяк «Оркестра креольского танго». Когда они сходу сыграли одну из предложенных мною песен, у меня волосы встали дыбом! Я понял, что это именно та музыка, которой надо заниматься. 

– И до сих пор, похоже, не разочаровались? 
– Напротив, все больше и больше в нее погружаюсь. 

– Погружение – тоже ваша тема, понимаю. В итоге вы доплыли до «Идиш-джаза». По-вашему, еврейский джаз – он какой-то особенный? 

– Вообще, чтоб вы знали, я – антирасист. Отец мой из Белоруссии, мама из еврейской семьи, жили они под Витебском. Все нации, конечно, разные. Упаси Бог говорить, что кто-то лучше, а кто-то – хуже. Потому что тут-то как раз расизм и начинается. Но… Никогда, к примеру, белый человек не прочувствует сальсу так, как кубинец! То же с блюзом. Белый человек может научиться его петь, а в черном это умение заложено генетически! И это нормально. Нет, это даже восхитительно! Ну и вот что теперь делать, если музыкально одаренные иммигранты из Одессы, оказавшиеся в Америке, написали пьесы, которые впоследствии стали джазовыми стандартами? Некоторые из них пользуются популярностью до сих пор, хотя прошло уже более ста лет с момента их создания! Хохма, кстати: права на песню «Bei mir bist du schon», которую вы можете услышать на нашей новой пластинке, были проданы чуть ли не за 40 долларов! Все это часть музыкальной истории, этого не вычеркнуть. Как не вымарать и то, что практически вся советская эстрадная музыка написана композиторами еврейского происхождения. И наши русские националисты могут все что угодно думать по этому поводу. 

– Они все что угодно и думают. 

– Однажды беседовал на эту тему с одним бритоголовым. Открыл ему тайную истину о том, что Высоцкий был евреем. Так он страшно возмутился: «Не может быть, он же такие хорошие песни писал!» 

– Вернемся к вашему проекту. Основная концепция диска в том, что авторами всех композиций являются еврейские мастера? 

– Верно. Причем идея была в том, чтобы ничего не осовременивать, а попытаться максимально приблизиться к оригиналу. 

– Между прочим, я бы на слух никогда не определил, что все это поют и играют наши люди, не американцы. 

– Спасибо, это высочайший комплимент для нас. Особая благодарность вокалисткам: Диане Поленовой, Ирине Родилес и Полине Касьяновой, которые прониклись идеей и сумели спеть так, что, думаю, исполнители оригинальных версий их бы похвалили. 

– А по какому принципу вы подбирали остальной состав ансамбля? 

– По самому простому – все музыканты из «Креольского танго». Женя Борец – за роялем, братья Брили – саксофонисты, Костя Гевондян – вокал и труба, Сергей Хутас – контрабас, Сергей Остроумов – ударные. Ну, а я играю на гитаре. 

– В последнее время вы стали публично акцентировать внимание на своем еврейском происхождении… 

– Да перестаньте… Я с безграничным уважением отношусь к культуре и истории любой нации. Если бы я был наполовину китайцем, я бы гордился этой своей половиной. История еврейского народа, к сожалению, трагична, поэтому она привлекает к себе больше внимания. 

– Можно ли сказать, что проект «Идиш-джаз» – это своеобразная дань памяти вашим родителям? 

– Красивая версия, мне нравится. 

– Как считаете, насколько музыка, которую вы исполняете, востребована? 

– Я вообще не очень понимаю, что сейчас по-настоящему востребовано. Человечество стало настолько программируемым… Какую потребность ему в голову вколотят, ту оно и проявляет. Мы под напором информации теряем способность выбирать то, что нам действительно нравится, то, что мы любим. 

– Лично вы не слишком поддаетесь программированию. 

– В генах что-то живет. Я обожаю старую музыку. И все с большим и большим трудом слушаю музыку современную. 

– Стареете, может? 

– Неа. Просто джаз – самый свободный музыкальный жанр, точно отражающий состояние человека. Традиционный джаз – это про эпоху надежд, когда в моде вдруг стало все хорошее, высокое. В том числе, хорошие мелодии, аранжировки, голоса. Это была удивительная эпоха, и поэтому джаз живет до сих пор. Но хрен сейчас кто споет, как Элла Фицджеральд… 

– А рок-н-ролл, как и предрекал Борис Гребенщиков, мёртв? 

– В каком смысле? 

– В смысле музыки протеста, андеграунда, особой субкультуры. В моей юности были Цой, тот же БГ, целая плеяда лидеров, которые нас со сцены куда-то звали, и за которыми хотелось идти. Где это все сейчас? 

– Всё по-прежнему здесь, только уже так не работает. Ничего ж не бывает вечным. Скажем, в 40-е годы такой музыки тоже не было. Тогда музыка просто услаждала слух и под нее танцевали. Явление появляется, растет и уходит. 

– То есть сейчас не роковое время? 
– Роковое время прошло. 

– В России? 
– Да везде. Как прошло время поэтов, собирающих стадионы. И это нормально. Все заканчивается. Остаются воспоминания… 

– Не мечтали бы в ту эпоху вновь переместиться? 
– Есть эпохи куда более примечательные. Будь у меня машина времени, я бы вообще мотался из края в край! 

– Куда в первую очередь? 

– В Древнюю Грецию. Потому что хочу понять, как за короткий отрезок времени страна, население которой было меньше нынешней Москвы, создала почти все, чем мы сегодня пользуемся без изменений. Математику, поэзию, философию, театр, скульптуру. Мне бы страшно хотелось услышать их музыку, которая, увы, до нас не дошла. После я бы отправился в Древний Рим, чтобы нутром ощутить размах империи. Я хочу видеть работающий Колизей! Я хочу понять, что представляли собой эти ребята, завоевавшие практически весь мир. И дальше я бы поехал в Россию. В 1911-13 годы. 

– Вот так удивили. Зачем же? 

– Предреволюционные годы. Невероятное кипение. Ожидалось что-то апокалиптическое, а люди искусства это всегда ощущают кожей. Поэтому столько поэзии, столько музыки было интересной, столько ярких явлений! 

– Успокоили: получается, пока нас ничего апокалиптического не ждет? 

– Хотелось бы верить.