Мерзейший опыт всеми нажит за годы серой пустоты: сегодня правду громко скажет один Навальный — или ты…
Над нами ночь, черна, как уголь, уныла, как моржовый ***. Но ты, о рифма к слову «убыль», ты, мой герой на букву «Р», живой упрек элитам местным, пример для робких прилипал, ты оказался самым честным: они стоят, а ты упал. Повсюду логика паучья под звуки пафосных сурдин: свидетель неблагополучья тут оказался ты один.
Мерзейший опыт всеми нажит за годы серой пустоты: сегодня правду громко скажет один Навальный — или ты. Но для Навального и брата тут просят восемнадцать лет (конечно, это маловато — в законе больших сроков нет), уж занесен железный молот, накрылся марьинский уют… Тебя же посадить не могут. Тебя они не выдают. (Хотя — неслыханное чудо! — прочел на первой полосе, что выдают еще покуда, но неохотно и не все.)
Ты много раз бывал в прогаре. Пока не начался отстой, кому не лень тебя ругали — мол, деревянный! Мол, пустой! При нарастающем распиле, в угаре тучных, жирных дней тебя, естественно, копили — но баксу верили сильней.
Ты поднимался как-то нервно, томимый смутною виной, — но правду нам сказал не евро, а только ты, никто иной.
В эпоху полного развала, разрыва всех духовных скреп тут все незыблемо стояло, как будто всякий глух и слеп: Отчизна рушилась повально, но всякий, глядя на страну, внушал себе, что все нормально, и говорил семье: да ну… Конечно, внятен запах ада, и серой залит весь пейзаж, — но может, это так и надо? К тому ж и Крым по ходу наш… Хвалила б… свою невинность, надевши девичий наряд, — и только ты один не вынес, сказав, о чем не говорят.
Духовных скреп хранитель младший, наследник дедовских чернил, — скажу, что если кто-то падший, он нашей прозе трижды мил. У нас не праведник увенчан: он пахнет ложью и гнильем.
Всю правду лишь от падших женщин мы в русской прозе узнаем. Чем обреченней, чем бессонней, чем бесприютней, чем грешней — тем, как Раскольников пред Соней, мы горше плачем перед ней.
Не к богачам пришел Спаситель. Мир — это бомба; мы — запал. Российской истины носитель — не тот, кто пан, а тот, кто пал. Мы не в Нью-Йорке, не в Париже, не шлем туда своих детей… Ты пал. И чем падешь ты ниже — тем будешь ты для нас святей. Разоблачив любую падлу, ты нам напомнил, кто мы есть — один из всех сказавший правду и отстоявший нашу честь. За этот год я видел мало героев славы и труда: Украйна — та, что устояла, — и ты, что рухнул вон куда. Когда одной большой Капотней предстала миру наша мать, то пасть значительно почетней, чем привставать и поднимать.
Вот и пишу сегодня оду не человеку, а рублю. Признаться, я не думал сроду, что всей душой его люблю. Пусть он совсем усохнет к маю, замрет на нижнем рубеже, — на бакс его не променяю.
Да ведь и без толку уже.
