Это стихотворение написано Булатом Окуджавой в Израиле в 1993 году в гостях у Ларисы Герштейн.
Исполнено в тот же день вечером на концерте Б.Окуджавы в Иерусалиме на русском и на иврите. Музыку написала Лариса Герштейн.
Герштейн Лариса Иосифовна (р. 1948), родилась в Киргизии – общественный и политический деятель Израиля (была вице-мэром Иерусалима), автор и исполнитель авторских песен, друг Б. Окуджавы. Ею записан альбом песен Булата Окуджавы в двух дисках на русском и на иврите "Две дороги", а также диск "Кончилось лето" с песнями В. Высоцкого, А. Галича и израильских авторов.
– Какой сюрприз! – приветствовала меня Лариса на пороге своего дома и, не дожидаясь ответа, потащила на кухню. Ту самую. Легендарную. На этой грубой скамейке – за небольшим продолговатым столом – сиживали все диссиденты, которым (подобно мужу Ларисы – Эдуарду Кузнецову) чудом удалось выжить в ГУЛаге и вырваться на волю из-под "железного занавеса"; распивали здесь чаи Ариэль Шарон, Дан Меридор, Биньямин Нетаниягу, великий русский писатель Владимир Войнович, Эхуд Барак…
Но главное – много часов провел здесь за душевными беседами Булат Шалвович Окуджава. Здесь – на этой кухне и за этим столом – родилась его песня:
Сладкое время, глядишь, обернется копейкою:
Кровью и порохом тянет от близких границ.
Смуглая сабра с оружием, с тонкою шейкою
Юной хозяйкой глядит из-под черных ресниц.
Как ты стоишь! Как рукою приклада касаешься!
В темно-зеленую курточку облачена…
Знать, неспроста предо мной возникли, хозяюшка,
Те фронтовые, иные, мои времена.
Может быть, наша судьба, как расхожие денежки,
Что на ладонях чужих обреченно дрожат…
Вот и кричу невпопад: до свидания, девочки!
Выбора нет! Постарайтесь вернуться назад!
С Окуджавой Лариса познакомилась в 1981 году. В Израиле у нее тогда вышла пластинка. Она была второй по счету, но практически то была первая запись песен Окуджавы вне России. Песен было 15. С этим диском – на его премьеру – Герштейн отправилась в Париж. Во втором отделении концерта (впоследствии Лариса назвала его судьбоносным) израильская певица по привычке бросила в зал: "Может быть, кто-то хочет что-то услышать?" Встал Булат Окуджава, который, оказывается, сидел в заднем ряду, о чем Лариса даже не подозревала, и попросил: "Спойте меня на иврите…"
Лариса спела "Молитву" и "Ночной разговор". – "Молитвой" Окуджава был, безусловно, потрясен: на иврите эта песня превращается истинно в молитву, без всяких оговорок… – вспоминала потом Лариса. Спустя много лет, выступая в Москве на Первом международном фестивале памяти Булата Окуджавы, Герштейн вышла на сцену Театра имени Вахтангова – и неожиданно для себя произнесла: "А сейчас я вам спою "Молитву" Окуджавы на родном языке Господа Бога"… Разъяснения не потребовались – зал понял.
Усевшись у старого, знакомого мне с начала 90-х стола, терпеливо жду, когда же Лариса расчехлит гитару. Но и Герштейн – мастер сюрпризов: вместо гитары притащила проигрыватель. – Вот, слушай!
Обида на судьбу бывает безутешна.
За что карает нас ее слепая плеть?
Не покидай меня, волшебница-надежда!
Я спел еще не все. Я должен уцелеть.
Слушаю – и мороз по коже.
– Лара, хоть это и не Окуджава – но какая сила!..
– Не отвлекайся. Слушай!
Подпирая щеку рукой,
От житейских устав невзгод,
Я на снимок гляжу с тоской,
А на снимке Двадцатый год.
Над местечком клубится пыль,
Облетает вишневый цвет.
Мою маму зовут Рахиль,
Моей маме двенадцать лет.
Под зеленым ковром травы
Моя мама теперь лежит.
Ей защитой не стал, увы,
Ненадежный Давидов щит.
И кого из своих родных
Ненароком ни назову, –
Кто стареет в краях иных,
Кто убитый лежит во рву.
Завершая урочный бег,
Солнце плавится за горой.
Двадцать первый тревожный век
Завершает свой год второй.
Выгорает седой ковыль,
Старый город во мглу одет.
Мою внучку зовут Рахиль,
Моей внучке двенадцать лет.
Погрузившийся во мглу Старый город – центр еврейского мироздания – высится неподалеку, в получасе езды от Моцы.
– Такое ощущение, будто эту песню Александр Городницкий писал не в далеком российском далеке, а здесь – в Иерусалиме, – замечаю я. – Просто здесь внучку еврейского поэта наверняка бы звали Рахель…
– Ее и зовут Рахель, – подтверждает Лариса, – в ивритской версии. Вот, послушай…И правда, Рахиль, заживо сгоревшая в огне Холокоста с обитателями родного "штейтл", в новой своей инкарнации вернулась на Святую землю 12-летней Рахелью. Но говорит она уже не на идише и не по-русски, мыслит – на иврите. А значит – другими категориями. Потому что здесь, в Иерусалимских горах, и сейчас – в двадцать первом веке – расстояние между жизнью и смертью парадоксальным образом сократилось до минимума. Сегодня ты есть – а завтра грянула новая интифада. И чем ты слабее и сговорчивее – тем сильнее будет удар. Потому что бьют – слабых. Сильных – боятся.
В своей ивритской инкарнации песни российских бардов получили новую жизнь. "Мы похоронены где-то под Нарвой?" А может все-таки – на военном кладбище в Иерусалиме? "По Смоленской дороге"? А может – по дороге в Бейт-Лехем? И все эти мистические переплетения еврейской судьбы с нашими личными судьбами цементирует Вечный, как наша история, город: "Над небом голубым есть город золотой"…
Слушаешь – и все твое существо охватывает волнение, будто каждая из этих песен была выношена и написана здесь – на обильно политой кровью, израненной, изуродованной террором исконно еврейской земле.
– Исполнишь "Рахиль" (или – "Рахель"?) на фестивале Булата Окуджавы?
– Понятия не имею… Ты ведь знаешь, я человек спонтанный: все зависит от аудитории.
О Шестом международном фестивале Окуджавы, который начнется 12 октября концертом в Беэр-Шеве, написано, казалось бы, немало, но его "изобретатель" и душа – Лариса Герштейн в текстах почти не упоминается, хотя через два месяца после смерти Поэта в Париже именно ее и осенила идея увековечения памяти Булата Шалвовича всепланетным творчеством. Сказано – сделано: первый фестиваль Окуджавы состоялся еще через месяц.Родилась традиция. Впоследствии в программах появились молодые исполнители, которые совершенно не обязательно пели поэзию Окуджавы. Исполняли собственные произведения, навеянные уникальной образной системой Булата Шалвовича. Обращались, как он, – к Богу.
Неспешно с Ним беседовали – божественная аура Иерусалима к тому предрасполагает. Получали премии. Обретали известность…
Дважды почетным гостем прошедших в Израиле фестивалей Окуджавы был писатель Владимир Войнович. Приезжал Фазиль Искандер. Пели Александр Градский, Татьяна и Сергей Никитины… Всех не упомнить…
– В каком ключе пройдет фестиваль в этом году?
– Женька, мы же договорились: никаких расспросов! – возражает Лариса, но, не выдержав, "раскалывается": – Знаешь, кто будет вести концерты (а они состоятся в Иерусалиме, Тель-Авиве, Ашкелоне, Беэр-Шеве и Кирьят-Моцкине)? Вениамин Смехов! Невероятно одаренный актер, литератор, историк.
– Приедут ли российские исполнители?- Конечно! Без них фестиваль Окуджавы выглядел бы неестественно. Выступят братья Вадим и Валерий Мищуки. Для "равновесия" я пригласила Ефима и Якова Шапиро – тоже братьев, но – израильтян. Споет Алона Бренер. Широкой публике она известна как ведущая передач радио РЭКА, хотя на самом деле она – потрясающая певица с великолепной оперной школой, неподражаемо исполняет авторскую песню и романсы… Выступит израильский бард Марина Меламед, польская певица и переводчик Анета Ластик, ныне живущая во Франции; израильтянка Ольга Уманская – один из лауреатов прежних фестивалей.
А еще споет Шуни Туваль – удивительная исполнительница, феноменальная. Израильтянка. Доктор математических наук, преподаватель из Хайфы, она в уже довольно зрелом возрасте впервые услышала песни Окуджавы и была настолько ими потрясена, что начала учить русский язык. Кончилось это тем, что Шуни стала переводчиком моего двойного (записанного по-русски и на иврите) альбома: четырнадцать поэтов Израиля и России в жанре авторской пенсии. Это и Высоцкий, и Окуджава, и Анри Волохонский, и Ким…
Весной будущего года Лариса Герштейн мечтает провести первый всеизраильский фестиваль русского романса. – Кому-то может показаться, что романс – устаревший, забытый жанр, – говорит она. – Мы с Наташей
Манор (которая, к величайшему сожалению, не сможет участвовать во всех пяти концертах нынешнего фестиваля, потому что играет в спектаклях театра "Гешер") уже год устраиваем концерты русского романса. Нет, это не дуэт, скорее – перекличка. Аккомпанирует Миша Машкауцан. Он вовсе не подыгрывает – ловит на лету твое дыхание и дышит музыкой и поэзией вместе с тобой. Настоящий музыкант – без гонора, без амбиций…
Впрочем, настоящим музыкантом – от Бога! – является прежде всего сама Лариса Герштейн. Смысл жизни для нее заключается в странном, необъяснимом, не поддающемся анализу счастье взаимодействия с залом – и лично с каждым из слушателей. Никогда не забуду, как реагировал зал на выступление Ларисы во время одного из ее концертов в Иерусалиме.
Затих последний аккорд "Рахили" – но никто не хлопает. Я оглянулась. По щекам сидевшей сзади пожилой женщины катились слезы…
С Ларисой я знакома скоро 20 лет. Мы не подруги (женская дружба предполагает многословное общение и сопутствующую – эмоционально-бытовую тематику). С Ларисой мы – друзья. А дружба в общечеловеческом ее измерении – это родство душ вне зависимости от частоты встреч. Никогда не забуду, как летом 1990 года, увидев в коридоре редакции "Маарива" статную молодую женщину с копной заплетенных в косу волос, я спросила одного из коллег: "Кто это?" – "Лариса Герштейн. Величайшая певица, жена Эдуарда Кузнецова", – ответил он. Вряд ли в тот день я могла предположить, что пролетит год-другой – и мне посчастливится оказаться на той самой грубо сколоченной скамье, на которой сиживал с гитарой и без Поэт и гдe родилась пронзительная – чисто израильская версия песни-речитатива Окуджавы "До свидания, мальчики".
Вот почему (что бы ни случилось – даже если 13-го октября Абу-Мазен или Израиль решится наконец бомбить иранский ядерный реактор) – я брошу все дела и помчусь в театр "Гешер" на Шестой международный фестиваль Булата Окуджавы. Слушать волшебно музыкальную Высокую поэзию, ставшую для двух поколений подлинных интеллектуалов символом чести, достоинства и порядочности.
Переслала С.Надельсон
