Руфина Прокофьевна кряхтя выволокла тяжеленный, лысый и пыльный ковер на балкон. Новый год все-таки на носу! Нельзя в грязи встречать! Пусть и скромно живу, и гостей особых не жду, но, слава Богу, не в свинарнике, чай, находимся, порядок никто не отменял. Тем более, что какие только чудеса в Новый год-то ни случаются! Вдруг соседка зайдет или сослуживица какая бывшая заглянет. А то и племянник родной, братов сын вспомнит, что у папки сестра была и, может, жива еще. И соколом залетит в их глухомань, да прямиком к ней! И что же, неряхой его встречать?! Чтоб никогда больше ни ногой?! Ну уж нет!

Руфина Прокофьевна перекинула ковер через балконную ограду, попробовала было встряхнуть его, но он был страшно тяжелый, да и жуткий сегодняшний промозглый ветер прижимал его к перилам и сводил на нет все ее усилия. Что ж делать-то? Руфина Прокофьевна вспомнила, что где-то в кладовке валяется у нее щетка на длинной ручке, которой муж покойный снег когда-то с машины сметал, обрадовалась, что не выкинула ее давным давно, а теперь вот сможет ковер почистить, и нырнула в квартирное спертое тепло за бесценным орудием.

Руфина Прокофьевна обшарила кладовку, о старую кроватную панцирную сетку, которую давно пора сдать в металлолом, ободрала локоть, но щетку нашла и, шаркая разношенными тапками, понеслась обратно на балкон. Ветер усиливался, он уже мог поднять свесившиеся края ковра и угрожающе хлопал ими, рискуя вообще балкон обрушить. Руфина поняла, что надо спешить, свесилась головой вниз, чтоб достать щеткой нижний край, замахала ей изо всех сил, другой рукой натягивая полотно ковра, прижимаясь к нему пузом и стараясь удерживать равновесие. Ей не раз удавалось проделывать и более сложные кульбиты, но сегодня был день-то особый, предновогодний… Резкий порыв ветра сыграл на стороне сопротивлявшегося чистке ковра и выбросил Руфину Прокофьевну в открытый космос.

Она даже не успела испугаться, только подумала, как внезапно и неожиданно заканчивается ее история, а квартира так и останется неубранной и те, кто войдет в нее проводить разбившуюся хозяйку в последний путь, будут говорить: «Какая старуха грязнуля-то была, оказывается! Даже за собой не подмела-не подтерла…» Руфина зажмурилась от стыда и страха, больше от страха, конечно, потому что ждала удара об обледеневший асфальт или бетонный козырек подъезда и приготовилась держать ответ уже не за домашнюю грязь, а за всю прожитую жизнь.

Но удара не последовало. Мощный сибирский ветрище, не позарившись на малолетних девчонок из Канзаса, пошел на рекорд и понес над уездным городком на вытянутых руках дебелую пожилую вдову, помахивая ошарашенным свидетелям развевающимися полами ее застиранного байкового халата.

Руфина Прокофьевна тоже быстро поняла, что Страшный Суд откладывается и с любопытством уставилась вниз. И не зря! Ветер смёл не только толстуху с балкона и ее нечищенный ковер, но и четкий строй дней и лет, превращаясь в машину времени. Там, далеко внизу Руфина разглядела своего никогда не виденного ранее деда Николая, вернувшегося георгиевским одноногим кавалером с Первой мировой и помершего еще до рождения внучки Руфы. Рядом с ним сидела на пригорке молодая мама и смеялась так по-девчачьи, как никогда не хохотала потом. Этот смех настолько изумил Руфину, что она даже не заметила, что там внизу лето, и шум листвы заглушает другие звуки.

Потом Руфина Прокофьевна увидела своего покойного мужа. Не таким, какого бранила за глухоту, забывчивость и любовь к рюмке, не толстого, плешивого, косолапого деда в обрезанных валенках и в поясе из собачьей шерсти, а молодого, плечистого чубатого парня, к которому тайно бегала в деповское общежитие и ревновала ко всем путевым обходчицам. Вон и брат ее там же около мужа, они никогда не расставались, пока брат на Север не завербовался да там и остался. Надо же, не вспоминала столько лет, а вот мелькнули где-то внизу — и словно не было всей последующей жизни…

Руфина Прокофьевна, словно дирижабль в байковом цветастом чехле, зависала над родным городком, потом ветер тащил ее дальше и открывал новые картины старых мест и их забытых обитателей. Ей было не холодно, не страшно и даже уже не удивительно все то, что с ней происходило. Слишком важно было не пропустить ни одного знакомого лица, махнуть сверху рукой всем растворившимся во времени родным, соседям, подругам. Даже подобранный у магазина вислоухий щенок, пятнадцать лет потом облаивавший всех, кто проходил мимо ее двери, был там внизу и вилял ей хвостом. Поражало только то, что куда-то исчезли все ее сегодняшние современники и никто почему-то не обращает на нее внимания, не тычет пальцами вверх, не свистит и не пытается ее остановить. «Никому и сейчас не нужна! — горестно подумала Руфина и в тоске прикрыла глаза, — Зачем такая жизнь! Никого уж нет, кому дорога была или хоть интересна! Унесет к чертовой матери и не хватится никто!»

В то же мгновение она вдруг ощутила ледяной холод, услышала сирены полицейской машины и скорой помощи, голыми ногами и руками почувствовала колючий снег, увидела толпу ошарашенных людей, у нее потемнело в глазах и Руфина Прокофьевна потеряла сознание.

«Разбилась, точно разбилась! С девятого этажа сорваться — никто не уцелеет! Врачей пустите, врачей! Все же в сугроб свалилась, может, и спасется! И оттащите с нее этот чертов грязный ковер, она же под ним задохнется!» Толпа раздвинулась, пропуская бригаду неотложки, соседка поволокла в подъезд злополучный ковер, Руфина на носилках исчезла в чреве санитарной машины и народ медленно нехотя стал расходиться, гадая и споря, есть ли у Руфины шансы.

А Руфина Прокофьевна очнулась в коридоре местной больницы, без единого ушиба и царапины, с удовольствием похлебала казенного супцу, съела паровую котлетку, не сказала ни слова соседям по больнице, отметив про себя, что не всякому такая удача дается и не всегда, а только в новогодние дни и исключительно хорошим людям. И как славно было повидать всех! Жалко только, ковер так и не почистила!