Прочитав воспоминания Александра Николаевича Яковлева об участии КГБ в становлении общества "Память", поняла, почему же чернорубашечники гнездились именно в районе Серпуховского метро. Недалеко от выхода из метро на Валовой ул. в доме № 32 некоему дотоле неизвестному фотографу Дмитрию Васильеву, агенту спецслужб, работавшему в редакции "Комсомольской правды", была предоставлена четырёхкомнатная квартира № 4. Он обставил её иконами и всякой церковной утварью и стал собирать в ней людей, превратившихся позднее в бойцов-«патриотов» в чёрной форме. Там и было учреждено общество "Память", озвучившее (страшно сказать!) тайную «программу сионистов по уничтожению России и захвату власти во всём мире».
Век Васильева, главного идеолога общества оказался недолгим: в июне 2003 года в газетах промелькнуло сообщение о его смерти в возрасте 58 лет в деревне возле Переславля-Залесского в Подмосковье. Газеты писали тогда, что ушёл "патриарх русского фашизма". С ним вместе канула эпоха «патриотов» в чёрных рубахах. Цитирую А.Н. Яковлева: "Память" ушла, но пришли другие. Пришли более агрессивные и более опасные. Меня это очень беспокоит. Налицо зарождение фашистской угрозы в России."
Разумеется, свято место пусто не бывает – на смену "Памяти" выплыл «добрый мОлодец» Баркашов, нынче объявились некие Крутов да Назаров… Дело их в России живёт.
Был ещё Константин Осташвили, если кто такого вообще помнит… Я его помню и расскажу о краткой встрече с ним. На ступеньках Останкинского телецентра, где проходил митинг движения "Демократическая Россия", я услышала за спиной шепелявую речь: "Да они, эти евреи, по-русски не умеют разговаривать!"
Обернувшись, я увидела плюгавого мужичонку. "Да я лучше тебя говорю, а дочь моя – учительница русского языка и литературы!"- впечатала я мужичку. Его реакция была ошеломляющая: он рванул ворот рубашки и завопил: "Вот, вот, твоя дочь училась, а я всё время работал, вкалывал!"
Каково же мне было узнать в том истеричном мужичке спустя некоторое время самого Константина Осташвили, героя погрома, учинённого бойцами "Памяти" в здании Центрального дома литераторов на собрании писательского общества "Апрель" в феврале 1990 года! И единственного ответчика в суде, даже схлопотавшего тюремный срок за этот налёт. Обретший всесоюзную славу плюгавый мужичонка Осташвили действительно числился простым рабочим в НИИ «Сапфир», что за метро «Семёновская», в почтовом ящике со стенами, сплошь увешанными, как мне рассказывали, юдофобской наглядной агитацией. Там этот работяга был большим человеком – он руководил ячейкой общества «Память».
Толпы озверелых «памятников» осаждали здание суда, где рассматривалось дело Осташвили. Истинные, более респектабельные, чем этот мужичок, организаторы шабаша в ЦДЛ, как водится, остались вне судебного разбирательства.
В те времена, в эйфории постсоветской свободы я, в числе многих московских евреев, окунулась в движение "Демократическая Россия". Повторяю, это факт моей биографии, факт сейчас для меня постыдный, но что было, то было! Действительно, в те годы (1988-1992) нас, евреев в Москве было ещё много, не проявлять активность мы, естественно, не могли, наивно полагая, что делаем общее дело для будущего России.
В то время я стала невольным свидетелем маргинальных митингов и шествий членов общества «Память», их назойливого появления на мероприятиях демороссов. Не однажды выслушивала всхлипы про мою «жидовскую морду». И ведь заслуженно, чем и горжусь.
В моём Дзержинском районе баллотировался в депутаты, уж не помню какого уровня, сам Станислав Куняев. По этому случаю активисты "Памяти" стояли на ушах, объезжали окрестные улицы на машинах с мегафонами. Москва была обклеена листовками дикого содержания с начертанными на них магендавидами. Мерзости вокруг хватало. Как будто пришедшая в конце 80-х свобода выпустила дотоле хранившиеся в недрах русского народа запасы антисемитизма, дала волю мрази на городских площадях и на страницах черносотенных газет.
Несколько раньше, в 1987 году, я оказалась неожиданно для себя свидетельницей выступления самого Дмитрия Васильева на читательской конференции пригретых властью писателей, пригласивших его, главного тогда антисемита, в храм поэзии, а именно в Большой зал Библиотеки имени Ленина на читательскую конференцию редколлегии "Роман-газеты". Читатель помнит, надеюсь, что под таким названием выпускались дешёвые массовые издания – на плохой бумаге, без твёрдых переплётов, зато миллионными тиражами. Они широко распространялись через киоски "Союзпечати". Для писателей попасть в тематический план "Роман-газеты" было очень лестно и материально заманчиво.
Главным редактором долгое время был Валерий Ганичев – от него и зависели писательские гонорары. Разумеется, чемпионами по миллионным тиражам были руководители Союза писателей, а среди них лидировал Георгий Марков. Кто-нибудь читает сейчас их графоманские романы, эту "секретарскую" литературу? Пристрастия Ганичева явно распространялись на писателей русофильского толка, «мыльных пузырей», раздутых тогдашним капээсэсовским пиаром, верных солдат партии: Петра Проскурина, Валентина Пикуля, Валентина Распутина, Михаила Алексеева, Василия Белова, Дмитрия Балашова…
Итак, конференция собралась в Большом зале Ленинки. Направляясь в зал, я обратила внимание на необычное скопление охранников – молодых подтянутых людей на входе в зал и в фойе. В президиуме сидели Ганичев, Проскурин, Солоухин, Белов, Балашов; ждали опаздывающего Алексеева. Помню, как в своих выступлениях писатели хвалили друг друга. Особое внимание было уделено роману Шемякина, новинке "Роман-газеты". Если кто помнит, был в Белоруссии такой писатель – антисемит. Помню, что Василий Белов посвятил своё выступление фильму Николая Бурляева "Лермонтов", вышедшему накануне на экраны кинотеатров. Ввиду низкого качества "Мосфильм" отказался присвоить этому фильму достойную категорию. Белов объяснил действия "Мосфильма" тем, что в фильме убийца русского поэта наконец-то назван полным именем – Николай Соломонович (!) Мартынов.
Вдруг раздался из середины зала властный голос, усиленный услужливо поданным микрофоном: "Я – Дмитрий Васильев". Смысл его выступления был таков: недавно стало известно о смерти в тюрьме престарелого гитлеровского военачальника Рудольфа Гесса. "Но разве был Гесс преступником? Подумаешь, уничтожил несколько тысяч евреев!» – провозгласил Васильев. – «А вот доживает в Москве на свободе настоящий преступник Лазарь Моисеевич Каганович, осуществлявший на практике геноцид русского народа. И надо судебным властям успеть осудить Кагановича при его жизни. Я прошу собравшуюся здесь публику поддержать меня в судебном иске, поданном против Лазаря Кагановича в Московский городской суд».
Таково было содержание речи Васильева. Ни для телевизионщиков, ни для президиума его выступление не было неожиданным, и хотя не имело отношения к "Роман-газете", было выслушано до конца. Редакция литературно-драматических передач Центрального телевидения, организовавшая читательскую конференцию редколлегии "Роман-газеты", явно тяготела к русофильству.
Я помню себя оскорблённой после этой конференции в зале, в котором до того приходилось слушать великолепных чтецов высокой поэзии.
Знаю, что в те времена Кагановичу было 94 года. Через четыре года он умер. Он жил в квартире на Кутузовском проспекте как в осаждённой крепости, боясь подойти к входной двери. Жалкая старость одного из сталинских сатрапов… В интервью газете "Аргументы и факты" он сказал, что никакого отношения к еврейству не имеет: "Я – коммунист". Любопытно, что Васильев выступал лишь против Кагановича, хотя в то время жили и другие сталинские палачи – Молотов, Маленков. И, было бы, наверно, лучше для России, если бы навеки осудили и этих кровавых старцев, и нерушимый сталинский блок коммунистов и гэбэшников и их практику. Но та страна, как известно, выбрала иной путь. Посыл же Васильева был – осудить лишь еврея по рождению Кагановича.
Эйфория новоявленной демократки сменилась горьким разочарованием. С идентификацией своего еврейства, как красиво теперь говорят, у меня всегда было всё в порядке. Хоть и выросшая в советское время, наглухо закрывшем от меня еврейские традиции, в казенном ассимилированном воспитании, оставившем меня в невежестве в отношении истории и культуры моего народа, я инстинктивно знала, что род свой должна увезти из той страны.
И увезла, когда стало возможно. Правда, с опозданием на пару лет, потраченных на благоглупости, на бредовые иллюзии в отношении России и моего еврейского будущего в ней. Вокруг меня снимались с места и уезжали семьи солидных уважаемых специалистов, прекрасно устроенных в материальном отношении. На своё экономическое благополучие мне тоже нельзя было пожаловаться. Престижная, хорошо оплачиваемая работа в крупном строительном тресте. Квартира в центре Москвы, позднее ещё одна, кооперативная квартира в районе новостроек (семья росла). Но не жить же среди повсеместных проявлений дремучего антисемитизма и по их причине попранного достоинства!
Когда я встречала в предотъездные, наполненные хлопотами дни, друзей и сослуживцев, вынужденно общалась с чиновниками всяких рангов и мастей в разных инстанциях, на вопрос – иногда с долей зависти – «не страшно ли ехать», отвечала радостно: «Так я же домой еду!»
———-
Покойный Д.Васильев был, как и положено истинному антисемиту, человеком вполне невежественным. Дело в том, что Рудольф Гесс, в своё время второй после Гитлера человек в нацистской Германии, перелетевший в 1941 г. в Англию (его миссия до сих пор неизвестна), был приговорён к пожизненному заключению и действительно умер в 1987 году в берлинской тюрьме Шпандау. Однако евреев он не убивал – этим успешно занимался его полный тёзка, комендант Освенцима, осуждённый в Варшаве и казнённый в марте 1947 года.
/КР:/
В то время в Питере творилось что – то невообразимое…./
