30.03.2025 
232 
«Дикая пропаганда, окружавшая это дело, задела каждого», – рассказывает «Деталям» Наталья Рапопорт, дочь Якова Львовича Рапопорта, знаменитого патологоанатома, арестованного в ночь на 3 февраля и только поэтому не упомянутого в числе «подлых шпионов» в этой конкретной публикации.
– Это было совершенно новое, другое дело. Ведь к 1953 году уже все привыкли, что могут быть неожиданные аресты по профессиям, – рассказывает она. – Ну, скажем, «дело инженеров» – обезглавили технологии и инженерную мысль. «Дело авиаторов», «дело статистиков», дело писателей», которым обезглавили литературу. Но именно «дело врачей» задело всю страну, ему аналогов не было. Потому что, мало того что расправились с медициной, но еще и дикая пропаганда, окружавшая это дело, задела каждого. Миллионы жителей СССР боялись ходить к врачам, боялись покупать лекарства, люди умирали от этого. Не от того, что их травили врачи, а от того, что они к врачам не обращались!
Папу до ареста ненадолго взяли работать в Институт сывороток и вакцин – заведовать контрольной лабораторией. И женщина принесла ампулу пенициллина, которую вкололи ее сынишке. У мальчика была пневмония и, видимо, аллергия на пенициллин. Его обсыпало. Она принесла на анализ ампулу, чтобы определить, какой в ней яд. В том, что там яд, у нее никаких сомнений не было. Папа ей сказал: «У мальчика просто аллергия на пенициллин. Поговорите с врачом, пусть подберет другое лекарство».
Она ответила: «Пусть мой мальчик лучше умрет от болезни, а не от отравления врачами– евреями».
– Вам тогда было 13 лет. Что вы понимали в происходящем?
– Уже после ареста в январе 1949 года Лины Штерн (физиолог, была арестована по обвинению в членстве в сионистской организации. – Прим. «Деталей») я начала что-то понимать. Моя мама у нее работала, и Лина всегда маму узурпировала, мама даже в мой день рождения, совпадавший с Лининым, всегда была с ней, а не со мной. А тут она исчезла, мама дома со мной (ее уволили с работы). Я расспрашиваю: где Лина? И родители отвечают мне совершенно нечленораздельно.
А все идет своим чередом. Еще в 1948 году врач Лидия Тимашук пишет донос, согласно которому кремлевские врачи, мол, неправильно лечат высокопоставленных товарищей (Жданова) и залечивают до смерти. Сталин наложил резолюцию «в архив», и донос положили под сукно. То есть не выбросили, сохранили, но тогда, в 1948 году, на него не отреагировали.
Теперь заглянем за кулисы министерства госбезопасности того времени. Есть министр Абакумов, под которого копает следователь Рюмин. Мы к ним сейчас вернемся…
Когда болела я, ко мне звали Мирона Семеновича Вовси, а если папа – звали [Якова Гиляриевича] Этингера. Он был такой болтливый. И папа ему постоянно говорил: «Яков, язык ваш до добра не доведет…» В 1950-м Этингера арестовывают, скорее всего, именно из-за длинного языка. И попадает он к следователю Рюмину. И тот его «колет» на предмет признания во «вредительском лечении» партийно-государственных деятелей. Ведь донос Тимашук положили под сукно при Абакумове, под которого копает Рюмин! А Абакумов признаков вредительского лечения не видит. «Так он в доле!» – пишет Рюмин. Абакумова арестовывают. И маховик запущен. А Этингера замучили во время следствия, он умер 2 марта 1951 года…
С 1952 года у нас в доме очень мрачное время. У папы 19 ноября день рождения, на который всегда приходила толпа, а тут – зияющие раны у нас за столом. Нет Вовси, нет других. Родители подавлены. Молчат. Папа ждет, что его арестуют. И мама ждет, поскольку она же с Линой работала… Вопрос, кого первым.
И вот 13 января, и я впервые в жизни не верю ни радио, ни газетам. Я советская девочка, патриотка и комсомолка… Но я не верю и кричу на родителей: «Что вы стоите?! Бегите, скажите, что это ошибка!» И мама мне говорит: «Да, это ужасная ошибка. Но ты никому не должна говорить, что ты этому не веришь и что считаешь это ошибкой. Ты можешь очень подвести меня. А тебя саму выгонят из комсомола!» Это страшная угроза. Меня только что приняли в комсомол, вторую в классе, хотя я еще по возрасту не подходила.
Наталья Рапопорт, начало 1950-х годов. Фотография из семейного архива
Никто в классе не знал, что у нас произошло, кроме двух девочек, живших со мной в одном доме. Папиного имени не было в газетах, папу арестовали в ночь на 3 февраля, а газета вышла 13 января, и там перемалывали все время одни и те же фамилии – Коган, Вовси… Досталось и уже убитому ими Михоэлсу.
С 13 января родителей практически нет дома, они ездят по друзьям, развозят одежду и деньги. Они почему-то считают, что меня можно будет отправить к маме в лагерь. И делают заначки – если одних арестуют, выручат другие…
– Что происходит с вашей старшей сестрой?
– Ноэми закончила Второй медицинский институт, и ее послали под Великие Луки, в Торопец, старинный такой русский город… К ней пришли на работу вскоре после 13 января и стали требовать, чтобы она оговорила своих педагогов – в их числе и Вовси, все перечисленные в статье преподавали во Втором медицинском и были ее педагогами. От нее требовали, чтобы она подписала письмо о том, как они вредительски лечили. А во второй раз от нее требовали признания, что она «состоит в сионистском кружке», – вспоминает Наталья Рапопорт.
Вот что рассказывала о том времени сама Ноэми Рапопорт:
«В ночь на 5 февраля я дозвонилась маме и узнала, что папа «тяжело заболел» и помещен в больницу. Что есть угроза заболеть и ей. Если я ей не дозвонюсь, звонить надо нашим друзьям.
Все ясно, ясна мне и моя участь, если не арестуют, то будут издеваться и мучить…
В третий раз… бил один из двух молодцов. Бил умело – по лицу и голове рукой в перчатке, я только позже сообразила, почему он был в одной перчатке – в ней лежал металлический брусок. Внешних, видимых изменений на лице не было, только припухали губы и на голове шишки, но появился отек правой щеки, распух язык, отекла гортань, кружилась голова… В четвертое свидание мне сломали два передних зуба на верхней челюсти, пообещав выбить все зубы, если я не буду подписывать бумаги…»
Спустя какое-то время молодому доктору пришлось идти на вызов достаточно далеко и поздно ночью. Придя, она обнаружила человека, никак не выглядевшего больным. А потом хозяйка дома велела ей уходить, угрожая спустить собаку. Когда Ноэми шла обратно вдоль берега озера, «на меня навалился кто-то и, дыша перегаром, подталкивал к проруби со словами: «Давай, сионистка, не упирайся, сейчас очистим русскую землю от тебя». Когда моя правая нога оказалась в ледяной воде, а валенок свалился и остался в проруби, у меня появилась воля к жизни – толкнула ногой провожатого, скинула другой валенок, на ходу освободилась от телогрейки, бросила чемодан и помчалась».
Ноэми, старшая сестра Натальи, скончалась в Германии в 2017 году.
– Давайте вернемся в вашу московскую квартиру в ночь ареста отца.
– Родителей нет, я одна. Звонок в дверь: якобы мы затапливаем соседей, – продолжает разговор с «Деталями» Наталья Рапопорт. – Открываю. Врываются. Я в каком-то ступоре. И тут звонит телефон. Один из них меня, как котенка, за шкирку подтащил к трубке и шипит: «Ни звука [о том], что мы здесь». А у меня такой спазм, я ничего сказать не могу. А мама из телефона спрашивает: «Наташенька, у нас гости?»
Дальше ничего не помню. Я потеряла сознание. Пришла в себя от вопроса: «Это ваша дочь?» Мама говорит: «Да». – «Ваша и арестованного?»
И тут меня – как хлыстом по лицу. Я поняла.
Потом обыск. У нас в шкафу ящик с лекарствами. А папа сердечник, и мама держит сердечные средства, среди них ампула атропина, и на ней скрещенные кости и написано «яд». Впервые в доме врача-вредителя найден яд! И маму заставляют подписать, составили протокол отдельный, она не подписывает…
А потом один из них поранился. Представляете? Он сидит белый как стена, и все вокруг него столпились. Смертник же. Возбужденно переговариваются. Что делать, что предпринять, как спасти ему жизнь? И мама приносит бутылочку с йодом и говорит: смажьте. Тут возбуждение достигает апогея. Мазать или не мазать? Один камикадзе на ноготь капает каплю йода из этой бутылочки. Нюхает и дает понюхать всем по очереди. И решают… не мазать! Вызывают скорую помощь из своего заведения, вывозят пострадавших…
– Что, кроме яда, нашли при обыске?
– Нашли фотографию, на которой празднуется день рождения Когана. Или Зеленина. Я не знаю, там оба они на фотографии, Коган и Зеленин на даче… Зеленин – тот самый автор «капель Зеленина» (применяют по сей день при лечении сердечно-сосудистых заболеваний. – Прим. «Деталей»). Потом уехали и забрали маму – на обыск на даче.
И мы живем без папы. А жизнь очень трудна, потому что квартира опечатана, деньги все забрали. Многие перестали здороваться. Немногие – нет. Например, Губеры – Андрей Александрович и тетя Рая, Раиса Борисовна. Андрей Александрович был главным хранителем Музея изобразительных искусств имени Пушкина. А ведь все ждали ареста. Дочка Губеров рассказывала, как Андрей Александрович созвал детей и говорит: «То, что происходит с врачами, со мной тоже может в любой момент [случиться]. Вы должны быть к этому готовы и знать: никакой вины за мной нет». Дети спрашивают: почему тебя могут арестовать? Он отвечает: да по записной книжке».
Журнал «Крокодил», 1953. Фото: Wikipedia
А пока в нашем классе обсуждают, когда же врачей будут вешать на Красной площади. И волнуются, разрешат ли туда открытый доступ: все хотят посмотреть. Кто-то говорит, что, конечно, доступа не будет, только по билетам, но, наверное, будут снимать для хроники и покажут в «Новостях дня». Я сижу и слушаю, как будут казнить и вешать на Красной площади моего папу.
Мама ходит на Лубянку, пытается отдать передачу отцу. В 20-х числах февраля она возвращается абсолютно черная и говорит, что передачу не приняли и сказали больше не приносить. Интерпретировать это можно только одним-единственным способом. Мама говорит: видимо, папы уже нет.
А его, оказывается, перевели в Лефортово, потому что на Лубянке не было достаточных механизмов «убеждения». Папу перевели на круглосуточную систему допросов. 14 суток без сна и одно и то же – «сознавайтесь!». И вдруг следователь говорит, что у него заболел родственник и у него такие-то симптомы. «Кого бы вы могли порекомендовать?»
Папа ему: я мог бы порекомендовать такого-то, но он у вас. Есть прекрасный врач Гольдштейн. Но он у вас. Папа перечисляет всех, кого арестовали до него. И спрашивает: «Вы мне скажите, кто на свободе, тогда я вам скажу, кого пригласить». Следователь называет одну фамилию. Папа отвечает: «К своему родственнику я бы его не позвал».
– Отца били?
– У него остались глубокие следы от наручников, он руки всегда прятал в рукава. Руки заламывали за спиной, а у него было поломано плечо, и это адская боль. В 1944 году у него была контузия… Они хотели, чтобы он подписал, что все его коллеги были убийцами, что он подписывал ложные протоколы вскрытия. Он не соглашался.
Наталья Рапопорт. Фотография из семейного архива
А дальше… Дальше были радостные события, которые мы [c тех пор] отмечаем каждый год. Сначала помер Сталин. А в ночь на 4 апреля отца выпустили. И это тоже было 70 лет назад…
Правда, антисемитизм никуда не делся. В 1978 году в институт сердечно-сосудистой хирургии приходит донос. Анонимный, но со знанием дела, поскольку и фамилии, и номера историй болезней – все верны. Суть доноса: профессор Цукерман (гениальный хирург) евреев оперирует, а на русских экспериментирует. И вместо того чтобы спустить эту пакость в унитаз, по ней начинают проверку. Папе в отделение присылают комиссию, которая делает большую выборку пациентов, делит их на русских и евреев и сравнивает соотношение прооперированных и умерших в каждой национальной группе. Ничего, естественно, не находит, но папа черный ходил всю неделю.
И знаешь, сейчас – не лучше, – завершает свой рассказ Наталья Рапопорт. – Тогда был террор, но те, кто его осуществлял, мне кажется, верили в то, что делают. А сегодня российская пропаганда глумится над своими потребителями. И мне даже не хочется думать, какой список вредителей опубликует сегодняшний аналог газеты «Правда».
Нателла Болтянская, «Детали». Фото: снимок газеты «Правда» за 13 января 1953 г.
На врезке: карикатура из журнала «Крокодил», 1953 г. Wikimedia commons, CC BY-SA 4.0, cropped √