Может, у других иначе, а у нее так. Дмитрий Андреевич это знал. Сорок лет брака. Сорок лет бок о бок. А вот теперь она одна, если не брать в расчет старенькую таксу Муську… И он должен убедиться, что все в порядке, иначе будет переживать весь день. Это тоже, наверное, привычка.
— У нас снег идет, пойду делами займусь. И ты иди работай, — Елена Викторовна положила трубку. Отчиталась, можно и делами заняться…
***
Они поженились в двадцать два. Не слишком рано, не слишком поздно. Стандартно. Через два года родился сын. Девяностые, выживание, трудности. Но ничего, выстояли, выжили, выровнялись. Большой город дает больше возможностей. Некоторых правда глотает, как удав, но им повезло.
Говорят, что какой-то бешеный процент молодых пар разводится. Наверное, правда. Среди их знакомых тоже многие развелись. А они нет. Прошли вместе через быт и скандалы, успокоились.
Говорят, что любовь живет три года. А потом что? Привычка, уважение, благодарность? Ну что ж, значит, их брак сорок лет продержался на этих трех китах. Что тоже неплохо. Самый большой кит — привычка.
Елена Викторовна иногда задумывалась: были ли они счастливы? Вот так, чтобы по-настоящему, когда сердце заходится от восторга и хочется кричать неважно что, главное, громко. Наверное, так было в юности. Она не помнила. Зато помнила другое: то, что мешало ее счастью. И с чем она мирилась столько лет…
Она никогда не любила свой город. И пусть некоторые крутили пальцем у виска:
— С ума сошла? Культурная столица, мегаполис, дворцы, каналы, парки… А кроме того, с работой проблем почти нет, можно расти без границ.
Конечно… А еще серая хлябь над головой и под ногами месяцев шесть в году, а то и больше. Тоска дворов-колодцев, которые так очаровывают туристов. И люди… Люди вокруг, везде. Много, слишком много.
К тому же она не хотела расти. Она уже достаточно выросла. Не хотела видеть каждый день толпы, задыхаться в общественном транспорте, улыбаться незнакомцам на работе.
— Смени профессию! Человек — сам кузнец своего счастья! — советовали ей самые умные.
Но такой работы, где нет людей, она не нашла. Может, плохо искала, кто знает.
— Дима, давай переедем, — предлагала она мужу.
— Куда, Леночка? Вот куда ты хочешь уехать?
— Не знаю… Хотя бы в город поменьше. Мечтаю стать провинциалкой. Я даже на деревню согласна, только вот тяжко нам придется. Мы же с тобой жертвы урбанизации, как-никак, — говорила она.
— Все это замечательно. Но в твоей провинции нет работы! Что мы будем есть? Одной любовью и мечтами сыт не будешь. Ты же понимаешь… — Дмитрий обнимал жену за плечи, целовал в макушку.
Лена понимала — он прав. Мечты — это прекрасно, но жить приходится в реальности. Она вздыхала и шла собираться на работу. Чтобы прямо с утра, взбодрившись поездкой на автобусе, затем на метро, снова улыбаться посетителям их замечательной конторы. Печатать, безусловно, нужные документы, поддерживать беседы с коллегами. Зачем? Чтобы быть частью коллектива. Одиночек никто не любит. Надо соответствовать. Надо…
***
Когда возраст перемахнул барьер с отметкой сорок, ее мечты стали скромнее:
— Дима, ну давай хотя бы дачу купим. Поставим высокий забор, разобьем садик. Только никаких помидоров, огурцов, картошки. Пусть будет у нас уголок, красоты и покоя.
— Давай попозже. Еще лет пять, и сын станет совсем взрослым. Скорее всего, будет уже жить отдельно. Да и с финансами, дай бог, ситуация получше будет. Сейчас же, сама понимаешь…
Она понимала. И, конечно, соглашалась. Потому что играть в независимость и стучать кулаком по столу было совсем не в ее духе. Да и бессмысленное это занятие. Какая к лешему независимость. Они же вросли с мужем друг в друга. Кредитами, квартплатами, совместно нажитым. И хорошо, что не разругались на этой почве, а пришли к разумному симбиозу.
— Позже, значит позже, — говорила Лена. — Столько лет ждала, подожду еще немного.
Она снова собиралась на работу. Уже на другую, но такую же нелюбимую. Беготня, суета, начальник-самодур. И слова ему не скажи: мало ли что. В сорок с лишним работой не разбрасываются. Хорошо, хоть улыбаться надо меньше и ездить ближе.
***
Через пять лет сын и правда съехал на съемную квартиру, завел девушку. Нашел работу. С девушкой не сложилось. Вернулся к родителям, пожил немного с ними. Помогал. Потом на горизонте появилась новая девушка. Они с сыном решили жить отдельно.
— Вы без моих денег-то, как? Нормально? Обойдетесь? Сами понимаете…
— Не переживай, обойдемся, конечно, спасибо. Мы понимаем.
И они обходились. Что это за блажь, требовать мзду со взрослых детей. Тем свою жизнь строить надо. А жизнь дорожает каждый день, каждую минуту. Покупку дачи пришлось отложить. Ну не до нее сейчас.
— Лена, ты не расстраивайся. Мне тут новую работу предлагали. Авось срастется. Глядишь, полувековой юбилей на своей земле отметим. Просто сегодня наши доходы… Ну ты понимаешь.
Она понимала. Да не до этого, конечно, нужно подождать. Ничего страшного. Нужно собираться на работу. Провались она сквозь землю! Опять суета, бабские сплетни, недовольство руководства. А еще чай! Страшная пытка чаем:
— Ленка, пойдем почаевничаем. Да отвлекись ты на минуту! От работы кони дохнут. Пошли, с конфеточкой.
И попробуй откажись! Обидятся, зашушукаются обвиняюще за спиной:
— Деловая… Больше всех надо… Перед начальством прогнуться решила… Брезгует нами… А у самой… А сама-то…
И она соглашалась: нельзя отбиваться от коллектива. Одиночек все так же не любят.
***
Шестьдесят. Сын так и не женился. Живет с очередной девушкой. Внуков нет. Да она и не очень-то мечтала о внуках. Не испытывала никогда восторженного трепета при виде новорожденных. Да и кроме того, это не ее дело. Сын так решил:
— Мама, ну кто сейчас заводит детей. Стабильности никакой, ипотека — рабство на всю жизнь. Ну ты же понимаешь…
Она понимала, не осуждала, не лезла с советами. Свою бы жизнь прожить, а сын со своей сам разберется. Умный мужчина.
Она и себя, в общем-то, особо глупой не считала. Только вот как-то жизнь прошла… Может, и по уму, но точно не по сердцу. В городе, который она никогда не любила, на работе, которую она ненавидела. Хорошо хоть к мужу любовь была. Теперь, может, тоже есть, но сколько ее? Перемешалась она с остальным. С привычкой, чувством долга, заботой. Не отделить.
А теперь пенсия. Свобода, с одной стороны, нужда с другой. Менять что-то поздно. Или нет? А даже если и поздно, то кто ей запретит. Ну не может она больше. Сколько там ей осталось? Да неважно — все ее!
— Дима, я кредит взяла. Ну, вернее сына попросила — ему проще. Согласился. Но я буду отдавать, потихонечку… Выкрутимся как-нибудь Поедем завтра участок смотреть?
— Лена, ну кто же так делает? Что вдруг с бухты-барахты? С финансами пока так себе. Машину чинить надо. Да и к покупке нужно подходить разумно. Все обдумать, обмозговать, взвесить все за и против. Ну ты понимаешь…
— Не понимаю!
Он смотрел на нее так, словно она на его глазах проглотила живую змею, и молчал…
— Я всю жизнь понимала, взвешивала, обдумывала. А сейчас хочу хоть немного просто пожить! Хочу тишины, покоя и одиночества. Понимаешь?
Дмитрий Андреевич медленно кивнул.
***
Они купили дачу. Не хоромы, да и от города далековато. Муж в выходные приезжал, доводил домик до ума: утеплял, печку ставил, отхожее место опять же… Благо руки растут откуда надо.
Осень отшелестела желтыми листьями, прошагала дождями по серым лужам. Первые снежинки готовились десантироваться на землю.
— Может, в город на зиму переберешься? К комфорту поближе. Да и мне спокойнее будет…
— Нет, Дима. Мне здесь лучше.
— Одна в пустом садоводстве зимой? Экстрим какой-то.
— Покой. Дрова у меня есть. Обогреватели тоже. Да и до магазина можно дойти, если что. Три километра туда, три обратно. Прогулка, считай.
— Вредная бабка…
***
И она осталась. А вскоре по белому снегу к ней в гости пришла Муся. Тощая, с седой мордой, черная такса. Откуда она появилась неизвестно. То ли бросил кто на опустевшей даче, то ли сама сбежала из дома, а может, выгнали.
Теперь они зимовали вдвоем. И каждое утро ей звонил муж. Проверял, заботился, интересовался.
— Муська, пойдем снег почистим? — она сунула телефон в карман, влезла в валенки, и они вышли в белое.
Работала до усталости, больше и не надо. Никто не стоит над душой, не гонит, не приказывает, не спускает сверху нормативов. Поставила лопату у сарайчика, позвала собаку, вошла в дом, протерла запотевшие очки.
— Ну что, Муська, поедим?
Такса замахала хвостом: я всегда за! Елена Викторовна пила чай и смотрела в окно:
— Гляди-ка, снег снова повалил! Назавтра нам гимнастика обеспечена. Давай-ка посмотрим, что там с прогнозом.
Она пошарила по карманам куртки, оглядела кухоньку. Телефон исчез.
— Из кармана, наверное, выпал…
Вышла в снежную чехарду. Побродила по участку, стараясь повторить свой недавний маршрут. Нет, не найти. Паника потихоньку занимала мысли: «Димка с ума сойдет. Позвонит, а абонент не абонент! Ведь издергается весь. Еще спасать кинется… Вот клуша»
Снег падал, заметал последние искорки надежды. И она сдалась. Вошла в дом.
— Все, Муська, накрылась наша связь с миром.
Но сам-то мир остался. И там становилось морозно. Она пошла топить печь.
***
Дмитрий Андреевич в десятый раз набирал номер. Нет ответа. Он пытался уговорить себя, что жена, может, еще спит: чего вскакивать в такую рань свободному человеку. Уговаривал и не верил. Она жаворонок, он знает. Как и все ее привычки. Как и то, что Лена всегда ответит на его звонок. Она отвечала, когда была зла или обижена. Всегда. Давала шанс. А сейчас-то они не ссорились, не спорили. И если она не отвечает, значит, что-то случилось. Что-то очень нехорошее. Надо звонить на работу.
— Семеныч, мне отгул во как нужен, — он чиркнул себя рукой по горлу, не заботясь, что собеседник его не видит. — Ситуация у меня крайне серьезная. Ну ты не кобенься, подмени. Никогда не просил, сейчас прошу. Спасибо. Сочтемся.
Электричка, за окнами белая пурга. На машине в такую непогоду ехать — себе дороже. Встрянешь где-нибудь на своей Волге-старушке и сам сгинешь. Дмитрий смотрел в окно и не видел, ни станций, пролетающих мимо, ни снега, ни леса… Переживал, беспокоился, паниковал.
Вышел на своей платформе. Побрел, оставляя ямки следов в почти нетронутой белизне. Мало сумасшедших ездит в садоводства зимой в будний день. Еще пара километров по снежному месиву трассы. Потом налево. И… Ноги провалились по икры в белое, пушистое, глубокое. Только бы хватило сил преодолеть это.
Потный, уставший, с паникой, сидящей на закорках, Дмитрий Андреевич толкнул наконец знакомую калитку. Та с трудом, но поддалась. Теперь быстрее к дому.
***
В дверь заколотили. Елена Викторовна вскочила, Муська зашлась басовитым лаем.
— Лена?!
Димка, спаситель. Бедный, приехал в такую погоду. Она отодвинула щеколду. Он сгреб ее в охапку, посыпая тут же тающим снегом.
— Да я уже вся мокрая. Пусти. Проходи, раздевайся…
Они сидели за столом в уютном тепле. Чай дымился в кружках, обувь грелась возле печурки.
— Прости, телефон посеяла. Видать, пока мы с Муськой снег убирали, выпал. Поздно спохватилась — замело его. Где уж в таком снегу найти. Я так за тебя переживала. Знала, что ты бог знает чего себе напридумываешь и спасать меня ринешься по привычке. Места себе не находила.
— Да не по привычке… — он отхлебнул из кружки. — По любви. По привычке зубы чистят, а здесь другое.
Она посмотрела на мужа, сорок лет прошло, постарел, изменился, а глаза все такие же. Родные, теплые, заботливые.
— Я тебя тоже люблю, — сказала и неожиданно смутилась, как в далекий первый раз.
Черная такса смотрела на двух людей, которые так долго прожили вместе, так привыкли друг к другу, что слова стали им не нужны. Вот они и разучились их говорить… «Глупые, — подумала она. — Как все люди. Ну ничего, мои хоть небезнадежны».
Алена С.
3
