Они стали дружны в конце 50-х годов XIX века. Тогда Толстой жил в Ясной Поляне, а Фет приезжал с семьей погостить летом в Новосёлки. Так между ними завязались тесные отношения. Однажды Афанасий Фет, отвечая на домашнюю анкету в доме Толстых на вопрос «Долго ли бы вы хотели жить?», написал: «Наименее долго»…
Этот с виду «добродушный офицер», чьи произведения были полны смелых эпитетов и эмоциональных окрасок, по мнению многих литературоведов, часто страдал от депрессивных состояний. Его не покидало чувство вины за странную гибель возлюбленной, которая произошла в самом начале его карьеры. И даже, по версии ряда исследователей, перед самой смертью он пытался свести счеты с жизнью.
Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви.
И старый яд цепей, отрадный и жестокий,
Ещё горит в моей крови.
До последних дней своей жизни Афанасий Фет в стихах обращался к своей музе, девушке, любовь к которой отравляла его и одновременно позволяла писать пронзительные трогательные стихотворения.
«Фета нельзя понять вне Марии Лазич», – пояснял литературовед Виктор Афанасьев, посвятивший всю жизнь изучению русской поэзии ХIХ века. По его мнению, встреча с дочерью бедного херсонского помещика осенью 1848 навсегда изменила жизнь поэта.
В то время молодой человек состоял на военной службе и квартировал со своим полком в Херсонской губернии. Там он познакомился с Марией, в гостеприимном доме отца которой часто собиралась молодежь. Девушка была хорошо образована, имела блестящий музыкальный слух, слылала приятной собеседницей.
Между молодыми людьми чувствовалась симпатия, которую нельзя было скрыть от глаз общественности. Вскоре родные Марии начали шептаться: не желает ли кавалер сделать ей предложение? Но у Фета в те годы были другие планы. Он был честолюбив и мечтал вернуть себе дворянский титул.
Семья же Лазич была бедна. Хоть Афанасий и писал в то время своему другу: «Я ждал женщины, которая поймёт меня, и дождался её», делать предложение он не был намерен.
В одни из вечеров гость набрался смелости объясниться с подругой, дав ей понять, что их не может связывать что-то большее. Позже он писал: «Я не женюсь на Лазич, и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений… Это гордиев узел любви, который чем более затягиваю, тем туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил…»
Разрубить этот «узел» его попросили родители девушки, понимая, что такая бесперспективная дружба бросает тень на их дочь, которая могла бы связать свою жизнь с добропорядочным мужчиной. В итоге встречи между молодыми прекратились, но они стали вести переписку.
Но Марии Лазич не суждено было стать счастливой в семейной жизни. Однажды на ней загорелось её кисейное платье. Охваченная огнём, девушка бросилась к балкону и открыла дверь. Однако от потока свежего воздуха языки пламени ещё больше охватили её хрупкую фигуру. С криками она выбежала в сад, где и упала без чувств. Спасти её не удалось.
Через четыре дня девушка скончалась. Считается, что её последними словами были: «Он не виноват, а я…»
Эта смерть стала сильным ударом для Фета. До сих пор нет единого мнения, был ли этот пожар случайностью или девушка могла таким образом покончить с собой.
По мнению литературоведа Виктора Афанасьева, её смерть оставила шрам в душе поэта:
«Фет понял, что потерял женщину, которую любил всеми силами души. Потерял счастье своей жизни. Потом он всё приобрёл: стал богатым помещиком, поместным дворянином, камергером императорского двора. Но Марию уже было не вернуть. И Фет всю оставшуюся жизнь мучился тем, что оставил ее, винил себя в смерти девушки»
Годы спустя Фет значительно улучшил свое материальное положение, вернул дворянский титул и женился на Марии Боткиной, как поговаривали, по расчету. Тем не менее до самой смерти образ любимой девушки, с которой так ему и не удалось изведать счастья, не покидал его.
