Ведь для девушки одиночество — это глоток свежего воздуха перед марш-броском в новые отношения.
«Да уж, Роза! Два бывших мужа — это не коллэкция… ЭТО НЕУРОЖАЙ!» — думала про себя тетя Роза, выбирая отрез на платье в ателье.
Она, кстати, когда наотрез отказывалась жить с очередным мужем, всегда требовала контрибуцию — НА ОТРЕЗ!
И покупала себе очередную ткань, в которой её талия чувствовала себя, словно 10 килограмм назад!
Продавщица ткани Кларочка была, как рыбка — на вид скользкая, рожа гладкая, но вот костью уколет так уколет!
— Роза Марковна, ви чьто, собираетесь снова замуж? А жених-то знает?
Роза Марковна фыркнула, наверчивая круги перед зеркалом в новом жаккардово-лимонном чуде:
— Частично!!, — и загадочно закатила глаза. А шо? Ничто так не бодрит, как свежая, яркая, заметная ЗАВИСТЬ на лице более молодой женщины!
Позже, в одесской примерочной появилась надпись, сделанная подозрительно :
— «Все бабы дуры!»
Ниже:
— «Не все!»
Ещё ниже
— «Девочки, не ссорьтесь!»
Главная заповедь модницы — пошил себе платье — прогуляй платье на Дерибасовской!
А заповедь тети Розы: увидела Рабиновича — ляпни что-нибудь «эдакое»!
— Рабинович, вы живы! А мине таки сказали,что вы померли!
Но ведь и Рабинович родился в Одессе:
— И шо, мне теперь по этому случаю ходить с венком на шее?
— Ну так могли бы хоть марш насвистывать.
— Марш Мендельсона? Кстати, если долго насвистывать марш Мендельсона, то денег так и так не будет: либо просвистишь все деньги, либо женишься ненароком, а тогда уж деньги будешь видеть только в день получки, и то в руках жены.
— Мине это нравится! Рабинович, ви точно знаете, как вести семейный бюджет!!
Рабинович — тонкая душа — любил комплименты.
Он запал на Розу, как паспорт западает за туалетный столик: неожиданно и надолго.
Он раздобыл её номер.
Несколько раз звонил Моне, другу, чтобы тренироваться.
И вот набрал её цифры.
Трубку подымает соседка Гутта Израилевна:
— Алло, а Розу можно?
— А кто её спрашивает?
— Вы правы, кто её спрашивает!, — закричал Рабинович, — передайте ей, чтоб в 19.00 была у кинотеатра!
