Вот еще Малявочки Любы Вайнер. Их много. Я перечитываю их, выбирая для вот этой публикации в Фейсбуке, и так трудно выбрать. Хочется перепечатать все подряд. Может быть, через какое-то время так и сделаю.
За некой молодой вдовой ухаживал гвардейский офицер. Несомненно, был влюблен. Но предложения – нет, не делал. Что-то его останавливало. Она недоумевала, немного сердилась, но все же надеялась. Однажды он пригласил ее покататься в модном тогда ландо – пара лошадей, красавец извозчик, лакированный корпус, а верха нет – всем напоказ.
В ожидании этой прогулки она заказала модистке роскошную кружевную шляпу. Шляпу доставили, и вдовушка стала вертеться перед зеркалом – то в старой шляпке, то в новой, то опять в старой… И опять – и новую, и старую, и опять новую, и… Но тут он позвонил в парадную дверь. Поехали.
В полном сознании своего очарования, своей новой красоты она в этой поездке была так весела, так остроумна и прелестно кокетлива, что офицер не смог устоять и сделал ей предложение. Она, вся порозовев, ответила "да" и совершенно счастливая вернулась домой. Что значит все-таки одежда! Он наконец-то заметил ее очарование, потому что шляпа его так усилила! В прихожей она подошла к зеркалу… и увидела, что шляпа на ней старая. Не в шляпке дело-то было, а в победительном ощущении своей неотразимости.
***
У двух старушек-девиц, получивших в свое время солидное традиционное воспитание, кошка приносила котят дважды в год. Они извелись, пристраивая малышей в хорошие руки. И, главное, на улицу она не выходила и не мяукала так раздирающе, как обычно вопят кошки по весне. Откуда же? Наконец решили позвать ветеринара. Он осматривал эту загадочную кошку, когда из другой комнаты появился здоровенный кот и уставил на него недобрые глаза.
– Так вы что же меня вызывали? – поразился врач. – У вас же кот имеется. Вот и котята…
– Ну что вы такое говорите? – возмутились старушки. – Этого быть не может никак…
– Кастрирован?
– Боже избави! Но он же ее брат!
***
В далекой юности первое понимание особого посвящения человека: шел по Большой Дмитровке Александр Васильевич Гаук и, прикрыв глаза, пел что-то сложное, с переходом в минор. Куда шел, зачем – явно не помнил. Такого погружения не в себя я тогда не могла представить. Сейчас – если миг какой-то… Особые существа. Мы этого не можем.
***
Истинная демократия только одна – смерть.
***
Это был старинный деревянный дом с двумя пересекающимися лестницами: площадка одной приходилась на середину марша другого. Вроде одна стремилась вниз, а другая – вверх, и они собирались свиться, как пряди троса. По второй лестнице не ходили, и стена у нее была без дверей, обита досками.
Вот на площадке этой второй лестницы я увидела удивительное общество, загадка которого теребит меня до сих пор. Там, расположившись правильным кругом, сидели и молчали семь кошек. Недвижно и напряженно. Как статуи. Они пронзительно глядели друг на друга в полной тишине. Они так мощно общались, что на мои шаги не оглянулись, только ушами дрогнули.
У меня в том доме был урок.
Когда я через два часа уходила, их уже не было. Что они решили, о чем договорились? Кто кого нашел или потерял на том свидании? И что было потом? Загадка, загадка, а как хотелось бы понять…
***
Первая ее реакция на любое событие – сделать больно. Ну, если это невозможно, так хоть сказать гадость. Потом она вспоминает, что она христианка, и просит прощения смиренным голосом. А попросив, ни о чем не жалеет, не стыдится нисколько: "Я же извинилась!" – и готова к новым свинствам и пакостям. Легко живет!
***
Старший брат женился рано, и у него уже был сын Митя. Вот старший брат купил сыночку игрушку – лягушонка на длинном шланге с полым шариком на конце. Нажмешь на шарик – воздух пробежит по шлангу, попадет в лягушонка – и он подпрыгивает. Приладишься – он у тебя и в стороны, и вверх, и вроде поползет, и вроде даже вбок посмотрит.
В общем, Митю еще раньше спать уложили, а старший брат и младший брат до половины второго играли в лягушонка и очень спорили, кому жать на шарик. Старшему было 23, младшему – 20, и такими мощными голосами они спорили, что не спали жена старшего, мама братьев, общая бабушка и второй бабушкин муж – дедушка Сева, который очень хотел тоже поиграть, но они ему не давали.
Один Митя сладко спал в дальней комнате и ничего не знал.
Утром лягушонок оказался в кухне под столом, и поскольку без чужой помощи он попасть туда не мог, братья дружно взглянули на дедушку Севу и дружно засмеялись. А дедушка Сева будто был так занять своим завтраком, что не обратил внимания. Задумчиво жевал, подняв брови, и ни разу даже не улыбнулся.
***
Стали тянуться ко мне побитые жизнью женщины со всякими подробностями своих жизней – и так доверчиво, с такой жаждой поделиться, что не могу ни оборвать, ни перевести разговор, ни отказаться от общения. Слушаю, киваю, спрашиваю что-то – и они так рады, такое у них детское доверие и удовольствие от разговора… Если это мне испытание, то спасибо. Это мне по силам, и я потерплю, лишь бы радовались.
***
Вот он вроде и порядочный человек, но там, где в душе должен быть стержень, у него вареная макаронина. Гнутся макаронно его взгляды и оценки. То соавтор – "подлец, себе сорок процентов, а мне двадцать". То он "все-таки поговорит обо мне, где надо…". То он "бездарь, я всё за него писал", то он "ну все-таки творческий человек…".
Или: "Вы знаете, я не антисемит, но эта мерзавка называет себя Яковлевной, а она знаете кто? Израилевна!" (с таким злорадством). При этом он действительно не антисемит. Никому ничего не хочет, кроме добра… Только перманентно пышет злобой.
***
Ничто не рождает во мне такой гордости, как великие здания и великая музыка. Авторы умерли, иные и неизвестны, вся жизнь переменилась – от еды до езды, от одежды до веры, а они всё стоят, всё звучат, и всем всё так же внятно их величие. Значит, есть что-то общее в нас – древних, нынешних и грядущих? Значит, внимая великим созданиям, мы едины? Мы – человечество. Искусство скрепляет нас, как цемент.
***
Явилось новое поколение технарей-полуинтеллигентов – компьютерщики. Про свои ненаглядные компьютеры они говорят вполне серьезно, как о живых: "Он с Олей никогда ровно не работает. Не любит ее". "У Нинки принтер бумагу жует, а подойди Павлик – чудно выдает". Или так: "Ну, он сегодня не в духе, не может ничего".
А Саша? Печатала на компьютере статью, всадила туда цитату из Толстого. В компьютере у нее есть "редактор", и он определил, что в этом тексте что-то не так (чуть устаревает уже его язык). И этот "редактор" стал выдавать на экран: "Стиль! Стиль!" Саша же ответила вслух: "Дурак! Это Лев Толстой! Что, я для тебя Толстого править буду?"
***
Люблю болеть. Предвкушаю возвращение в обычную жизнь – вот где блаженство-то!
***
Продавец с обидой:
– У нас дорогой магазин, за полкило нечего сюда ходить.
Быдло так и лезет из каждого его слова, хоть он при галстуке-бабочке. Быдло – принципиальное неуважение ко всем вообще. Кроме богатых.
***
С каким жадным восторгом смотрел этот человек на свою женщину! А она-то! Ни кожи, ни рожи, тощенькая, рыжеватая, в веснушках, бледные глаза, бесцветные бровки и реснички… Ну ничего в ней. А он увидел – женское, нежное, трогательное, единственное в мире такое… Слава мужчинам, способным восхищаться некрасивыми и не особенными, не звездами и не академиками – женщинами, созданными для заботы и восхищения! Слава силе жизни и радости любить!
***
Вот книга стихов. Отчет о жизни – сложнейшей, тончайшей, многоэтажной, полной загадок и тайных знаков. Какое богатство дала эта жизнь этой душе! А душа отдала всем, кому дано слышать.
***
В осенней ранней полутьме шли впереди меня женщина и ребенок лет трех-четырех. Он обернулся ко мне и вдруг сказал:
– Здравствуйте.
– Здравствуй, милый, – ответила я и почти не удивилась.
Мама его удивилась и с улыбкой наклонилась к нему…
Ушли. А я забыть не могу. Кто ты, милый? Как ты узнал меня в темноте? И почему меня? Что ты передал мне? От кого? Это ведь то самое чудо, которого мы объяснить не умеем. Оно есть – и какое бесконечное пространство Божественного мироустройства открывается в этом маленьком чуде!
***
У меня есть верный тест. Заходит гость. В прихожей и в коридоре у меня фотографии животных. Иной в десятый раз заходит – животных не замечает, сидит долго со своим делом, разговором… Уходит – и опять мимо животных, не видя. А иной как войдет – сразу увидит, и обрадуется, и заулыбается, станет расспрашивать и рассказывать. Совсем другая душа. С такими мне легко и долго беседуется.
***
Никогда я не жила с таким удовольствием, как сейчас, с таким частым ощущением блаженства в каждый миг жизни. Никогда, как сейчас, у дверей смерти.
