Папа – человек летний. И не только потому, что родился летом. Он летний по характеру: яркий, солнечный, веселый. Рядом с ним всегда было тепло и урожайно. Рядом с ним всегда было сытно. Папа, переживший подростком голод военных лет, был невероятно щедрым и хлебосольным человеком.
До папиного шестидесятилетия я с дочкой съездила в Баку. К маме. Мы с мамой составили меню для праздничного стола. Решили, что я приготовлю все то, что папа любит. Потом сообразили, что многие блюда приготовить в Омске – весьма проблематично. Нет в продаже привычных нам продуктов. И, буквально за два дня до моего отъезда, мы с мамой начали покупать и упаковывать все то, что я должна была вести с собой из Баку в Омск. Мама очень сожалела, что ее не будет рядом с нами в день папиного шестидесятилетия, поэтому, видимо, ей казалось очень важным знать, что будет на столе. И не просто знать, а принять участие пусть не в готовке, но в закупке.
Итак, день моего отъезда. Дама сдавала в багаж диван, чемодан, саквояж, картину, корзину, картонку и маленькую собачонку.
Я в багаж сдала только чемодан с вещами. Все остальное – с собой. В одной руке сумка со сменной одеждой для ребенка (о памперсах в те годы никто не слышал) и одиннадцати месячная дочь. Уж если за время пути ей суждено подрасти, то пусть это случится у меня на руках, а не в багажном отделении. В другой руке – все остальное. А все остальное это – целый мешок молодых виноградных листьев. С листьями вместе мы упаковали кинзу, рейхан и свежую мяту. Без мяты и кинзы – долма не долма, а так – пародия. Далее по списку: баклажаны (по бакински – демьянка), молодая стручковая фасоль (лоби).
Если кто-то когда-то тушил молодую фасоль, то прекрасно знает, какого объема эта фасоль должна быть в сыром виде, чтобы, в конечном итоге, получить пол-кастрюли тушеного объедения. Объем должен быть промышленным. А мы с мамой запланировали непременно подать к столу тушеное лоби как горячее блюдо, и, как холодную закуску, эту же самую фасоль в помидорно-чесночной заливке. Еще я везла с собой три бакинских помидора. Каждый помидор – размером с тыкву. Эти помидоры к столу. А помидоры для приготовления блюд можно было использовать и омские. Еще везла сушеный чернослив, бакинский изюм (кишмиш), курагу и очищенные грецкие орехи.
Это для курицы. Папа очень любил курицу с сухофруктами, орехами, помидорами и чесноком. И, для завершения картины, творожный кекс маминого приготовления, который, по мнению мамы, очень любил папа; пол-литровая банка черной икры и литровая банка домашнего топленого масла. Я было предложила маме, что могу сама приготовить топленое масло, чтобы не тащить лишнюю тяжесть, но мама категорически отвергла мое предложение. В те годы масло было по талонам. Мама несколько месяцев отоваривала свои талоны и не ела масло. Хранила его в морозилке к нашему с дочкой приезду. И ей не хотелось, чтобы я в Омске топила то масло, которое должен есть мой ребенок.
Итак, на улице 1990 год. Вот честное слово не помню какие правила тогда были в аэропорту. Взвешивалась ручная кладь или нет? Не помню. Но все, что я перечислила выше, я взяла с собой в самолет. Мне кажется, ни один в мире наркоторговец так не печется о сохранности своей травки при транспортировке, как это делала я. Мне приходилось, по маминой рекомендации, время от времени опрыскивать водой ту бумагу, в которую была упакована вся зелень.
Не знаю кому и сколько заплатила мама в аэропорту, но ей разрешили проводить меня буквально до трапа. Никаких рукавов тогда еще не существовало. И до трапа самолета народ по простецки шел пешком или, в лучшем случае, ехал на автобусе. Мы шли пешком.
Лететь до Омска мне предстояло с пересадкой в Москве. Мама очень волновалась – как я справлюсь с ребенком и ручной кладью. Я, честно говоря, тоже очень волновалась. В мои планы не входило потерять при пересадке ни ребенка, ни продукты.
В московском аэропорту мне предстояло с самолета на самолет бежать, так как время пересадки было сильно ограничено. И я, недолго думая, обратилась за помощью к Советской Армии в лице солдата срочной службы, который бежал на самолет рядом со мной.
– Конечно, тетенька, – радостно заявил солдат. – С удовольствием помогу! За рубль.
Я, конечно, немного обалдела. Во-первых, меня впервые в жизни назвали тетенькой. А мне тогда было всего двадцать пять лет. Но, оглядев все свои узлы, я на тетеньку согласилась. Но только мысленно. Во-вторых – меня поразило, что Советская Армия, в лице солдата-срочника, помогает за рубль. Но потом я вспомнила, что год на улице 1990 и трещавшая по всем швам страна начала поворачиваться лицом к предпринимательству. А Армия от страны отставать не должна. Я протянула солдату рубль. Он с готовность подхватил все мои узлы. Отдавать в его надежные руки ребенка я отказалась. И мы побежали к самолету. Успели! Солдат даже помог разместить мой багаж на верхней полке, а потом помог все снять. И все это за какой-то рубль!
Пока мы с мамой закупали продукты к папиному юбилею в Баку, папа занимался тем же самым в Омске. На него была возложена очень важная и, практически невыполнимая в те годы, миссия. Надо было достать мясо, курицу и говяжью печень. Я маме дала честное слово, что напеку пирожков с паштетом из печени. Папа возложенную на него миссию выполнил с честью. Хорошо помню, что он даже язык говяжий достал.
День рождения у папы 30 июля. Готовить мы начали с самого утра 29 июля. Соседям вход на кухню был перекрыт, так как мы задействовали обе плиты. Соседей успокаивало лишь то, что все они были приглашены на празднование юбилея. И сами соседи и их ближайшие родственники.
И вот все кухонные тумбы сдвинуты в центр огромной коммунальной кухни в импровизированный стол. Такой огромной скатерти не было ни у кого, поэтому каждый из соседей принес свою скатерть и мы эти скатерти сшивали на скорую руку. Посуду на стол тоже собирали всем миром.
Стол накрыт. Гости сидят за столом.
– А где селедка и вареная картошка? – спрашивает тот сосед, который справа.
Мы с папой смотрим на него в изумлении. То есть долма и все прочие изыски его не устраивают. А про вареную картошку мы даже не подумали. До меня начинает доходить, что все, что мы наготовили, люди есть не будут.
– У нас вместо селедки черная икра, – сказал папа.
– Я эту гадость вообще есть не стану, – заявил сосед.
– И не ешь, – влезла я в мужской разговор. – Нам больше останется.
И тут другой сосед начал разворачивать долму. Он отбрасывал в сторону виноградные листья и ел только мясо. У меня в голове, видимо от усталости, что-то взорвалось, иначе я бы никогда не позволила себе сказать гостям за праздничным столом то, что сказала.
– Я всю ночь заворачивала фарш в листья, – заявила я. – С грудным ребенком на руках. И если кто-то сейчас затеет обратный процесс, то получит ложкой по лбу.
Гости притихли и с интересом уставились на меня. Не знаю, стала бы я бить ложкой по лбу на самом деле. Желающих испробовать это на себе не нашлось. А я, чтобы не встречаться взглядом с соседями, с нескрываемой любовью смотрела на своего родного брата и его жену, которые с удовольствием и, самое главное, правильно ели и долму, и черную икру и все остальное, что приготовили мы с папой.
За столом мы засиделись до самой ночи. Не знаю после какой рюмки омичи осмелели и решили начать есть долму, лоби, и прочие непривычные им блюда, но съедено, в итоге, было все.
Папино шестидесятилетие пришлось на 1990 год. Сегодня папе исполнилось бы девяносто три года. Хотя, почему исполнилось бы… Папе сегодня исполняется девяносто три. Его давно нет со мной, но я продолжаю мысленно заворачивать с ним долму и тушить молодую фасоль в домашнем топленом масле…
