– В тесноте и в обиде, – говорил отец, – так живут очень многие ленинградцы.
От Нейшлотского, по Лесному, в сторону Финляндского, можно пешком, но лучше на подножке трамвая или зайцем, 3 копейки – деньги, всего-то одна остановка, и вот Выборгский Дворец Культуры, ВДК. Он стал моим вторым домом. Читальный зал околдовывал размерами, тишиной и книжным запахом. Можно сидеть за столом, как будто он твой… А еще в ВДК было много кружков…
– У вас есть какой-нибудь спортивный кружок? – мама обратилась к толстой тетке, сидящей под плакатом: «Администратор».
– А что ты любишь? – толстуха подняла голову.
– Музыку, – отозвался я.
– Спорт и музыка, это тебе в хореографический, вот, здесь написано куда и когда, – она протянула мне обрывок бумаги.
– Там же одни девчонки, – заныл я
– А вот и нет, – администраторша оживилась, – Парменыч набирает в ансамбль только парней, не пожалеешь.
Зал походил на спортивный в школе, но казался больше из-за зеркал.
– Это Элла Марковна Шапиро, наш аккомпаниатор, а меня зовут Александр Парменович Шаров, – полноватый мужчина показался нам стариком, – набор в ансамбль закончен, начинаем работать, 3 раза в неделю, по 2 часа, – Парменыч был очень подвижен, метался по залу и размахивал руками, – мы покорим Ленинград, – он погладил лысину, и гаркнул, – к станку, работать.
Было много музыки и много работы: минут 40 – у станка, потом упражнения в зале, а дальше – танец, оттачивалось каждое движение, каждый поворот головы и даже улыбка.
Через несколько месяцев «Матросский танец» был готов. Нас выпустили на сцену ВДК. Потом привезли на телевидение, мне не понравилось, там было тесно и жарко от прожекторов.
И вот, наш номер включили в «Правительственный концерт» в Кировском театре. Начались ежедневные репетиции.
За час до начала концерта мы слонялись по сцене за занавесом в костюмах и гриме. Артисты появлялись и исчезали. Высокий мужчина во фраке наклонился, прилип к смотровой дырке в занавесе, пукнул, выругался и скрылся за кулисами.
Появился артист балета, во всем белом. Прыжка не было, он, просто, воспарил метра на полтора и даже замер на несколько мгновений, а потом плавно опустился. Казалось, что законы физики не для него. Мы ничего подобного не видели и не могли себе представить. Парменыч пожал ему руку и подвел танцора к нам:
– Запомните это имя, Юрий Соловьев, солист Кировского театра, – Парменыч вытер лысину платком, – а это мои «орлы», 25 парней от 9 до 12 лет, выступали на телевидении, а теперь здесь.
– Да, я тоже начинал в самодеятельности, – Соловьев продолжал разминать ступни, – через месяц на гастроли в Париж.
Все тело танцора было сбито из мышц, пуля отскочит, а клинок согнется.
– А Нуреев едет? – поинтересовался Парменыч
– Конечно. Почти вся балетная труппа, – Юрий помахал нам и скрылся.
Генерал-полковник Ивашутин сидел в своем кабинете на Лубянке за пустым столом, скрашивая время коньяком и воспоминаниями: «За спиной РККА, НКВД, СМЕРШ, МГБ, КГБ. Сколько врагов раскрыто и уничтожено… Все по велению партии и на благо трудового народа. А вот в замах засиделся, пора бы председателем КГБ стать. 1961 должен многое изменить на волне хрущевской оттепели…»
В дверь постучали.
– Капитан Синица по вашему…
– Садись Синица, – прервал его генерал, – ты ведь сопровождаешь балетную труппу в Париж?
– Так точно, – вскочил капитан
– Сиди, – Ивашутин махнул рукой, – так вот, привезешь Нуреева на Лубянку в наручниках, до окончания гастролей. Остальные мне здесь пока не нужны. Используй подручный материал, например, Соловьева, он ведь второй, а хочет быть первым.
– Юрий, – Синица вошел в гримерную Соловьева, – вас поселят в один номер с Нуреевым, понимаете, экономия, но если заметите что-нибудь странное, то сразу ко мне.
Соловьев проснулся среди ночи, Нуреев сидел на краю его кровати.
– Рудик, – Юрий щурился спросонья, – я люблю только женщин, ты же знаешь.
– Ну, да, знаю, извини, – Нуреев вернулся в свою постель, – а я, вот, люблю всех.
Сомнения не давали заснуть: «Инцидент ерундовый, – размышлял Соловьев, – а если это провокация, что если он донесет, а я промолчу?»
– Капитан, к вам можно? – Юрий постучал
– Нет, ничего не надо рассказывать, пишите, – Синица протянул лист бумаги и ручку Соловьеву, – опишите все что было и то, что могло бы произойти.
«Ну вот и майор» смаковал капитан КГБ, запечатывая донос в конверт.
– Рудольф, вам нужно срочно вернуться в Москву для участия в Правительственном концерте, – Синица дружелюбно улыбался, – я лечу с вами, скучать не будите.
– Мне нужно собраться, – Нуреев не очень-то верил в концерт, но понимал, что вынужден подчиниться.
Сомнения подтвердились в аэропорту. Его французская подруга, Клара Сент, шепнула на ухо:
– Ты должен пробиться к тем двум полицейским и объявить, что просишь политического убежища.
На следующий день французские газеты пестрели заголовками: «Прыжок в свободу»
Рудольф Нуреев много лет выступал в составе труппы лондонского Королевского балета. Был директором Гранд-опера, стал любимцем публики и самым богатым танцором.
Юрий Соловьев получил Заслуженного, а потом Народного артиста. А главное, он занял место Нуреева в балетной труппе театра.
В семидесятых в Кировском поставили «Сотворение Мира».
– Юра, на роль Бога, лучше тебя никого не найти, – хореограф выглядел серьезным, – ты будешь Богом, но должен показать, что Бога нет.
Это была самая одиозная роль блестящего танцора. Соловьев «летал» по сцене в белых одеждах, но было неясно, что он хотел передать.
После спектакля Юра закрылся на даче. Один. Можно громко кричать, никто не услышит:
– Я Бог! Ну какой из меня Бог? Вот Нуреев, он, действительно, Бог. Чтобы стать Богом, быть первым недостаточно, надо, чтобы тебя предали. Это я помог ему стать Богом.
Юра достал ружье, прижал подбородок к срезу ствола и нажал на курок.
Стекла взвизгнули. Юрия Соловьева не стало. Мир лишился выдающегося танцора. Ему было всего 36 лет.
Anatoly Agulyansky ·
11
0
