Тяжело, когда тебя мочат в политическом сортире.Ты-то думал, что будешь мочить сам, что все поднимут лапки кверху и, нервно дыша, взмолятся: «Не мочи! Владычицей морской станешь! Чего на блюдечке изволите: Лондон, Вашингтон или Париж?
Или все вместе и не взбалтывать?..» А вместо мольбы – высылка дипломатов, изоляция, санкции и замораживание счетов. И как теперь пользоваться наворованным? Ради чего все это вывозилось? Явно не для того, чтобы бриты с американцами крутили спутинизженные тобой триллионы, а ты сидел, пуская пену изо рта, и не мог ничего сделать.
Тяжело, когда загоняешь народ, как скотину, на плебисцит, каруселишь, вбрасываешь, рисуешь себе победоносные 76%, и вдруг, вместо всеобщего праздника по поводу очередного восшествия, приходится траур объявлять.
Потому что где-то сгорели дети. Много детей. Тяжело скрывать настоящую причину и прятать сотни трупов. И повторять как мантру: «Покажите мне их родственников!», ибо тебе-то хорошо известно, что родственников у сгоревших детдомовских детей нет. И губернатора, греющего свое кресло даже дольше тебя, бессмертного, слушать тяжело.
Он уже и выглядит как жаба, и ползает перед тобой, как пресмыкающееся, и голосок его дрожит, и лапоньки трясутся. Он уже врать устал, как и ты, а приходится делать вид, что ты ему веришь. И ты киваешь в ответ на явное вранье, что на площади собрались «бузотёры», а не родственники погибших.
И выползаешь на свет Божий, зачистив площадь от любящего тебя населения, и возлагаешь цветы в окружении вооруженной до зубов охраны. И присылаешь на митинг свой ансамбль гастролеров-ФСОшников, играющих безутешных родственников. Хорошо, что труппа универсальная, эти актеры у тебя – то рыбаки, то – богомольцы, то рабочие и колхозницы.
Теперь вот – скорбящая родня. Тяжело потом смываться – так же тайно, как и прилетел. Ведь для бандита главное – не попасться, потому ты и не вышел на площадь к возмущенным гражданам.
Тебе страшно до жути: мир сжимается вокруг тебя до размера крысиного угла. И «членовоз» превратится в тыкву, и охрана мутирует в мышей, когда пробьет недобрый час. Когда же, когда? И не превратится ли инаугурационная красная дорожка в траурную ленточку?
Тяжело, когда не знаешь: что дальше? Когда понятно, что хорошо не будет, ибо все уже разрушено, и откуда ему взяться-то, хорошему, когда столько лет напролет все уничтожалось тобою лично и твоею же бандитской саранчой? Тяжело спрашивать самого себя: «Что они, на Западе, еще против меня задумали?» – ибо нагадил так, что друзей не осталось.
Сплошь одни враги или такие же как ты – подонки, но подонки мелкие, ждущие от тебя подачки. А тебе самому кто поможет? К кому обратиться за поддержкой? Ты же сам декларировал, что ты – «всемогущий царь».
В Бога ты не веришь, и все эти бдения со свечкой для тебя – часть уже наскучившей церемонии по вербовке презренной скотобазы.
Ты смотришь сверху вниз, на ступени, по которым поднялся на самую вершину, и видишь вместо них сплошные трупы. Вот труп Собчака, а вот – Березовского, а вот – дети Беслана, сожженные тобой заживо и жертвы, отравленные тобой в «Норд-Осте», а вот – утопленные моряки «Курска» и ступень с расстрелянным Немцовым, а вот – сгоревшие жертвы «Зимней вишни», еще не успевшие остыть.
И все это громоздится на пьедестале взорванных тобой в 1999-м году домов, когда ты и сказал по-фюрерски: «Мочить!» – и послал крушить Грозный. Потом ты много куда посылал: в Грузию, Украину, Сирию. И повсюду оставлял горы трупов. А стоны умирающих заглушал воем победоносных сирен по «зомбоящику», усыпляя совесть и умерщвляя душу.
И спуститься опасно, и подниматься некуда. Где он, твой дружище Трамп? Где его спасительная длань? Где товарищ Ким и товарищ Си? Прибудут ли на инаугурацию, или тебе придется стоять в полном одиночестве, окруженным тошнотворными володиными и кириенками, золотовыми и шойгу? С Терезами Мэй и Макронами все понятно: эти только и ждут, когда ты оступишься.
И Киев томится в ожидании, и Брюссель, но самое обидное – что вся Россия застыла, устремив свой взор наверх с один вопросом: «Когда же черт возьмет тебя? Ну, когда?..»
И Богородица тебя не прогоняет, продлевая скорбную мучительную долю для твоих подданных – то ли наказывает, а может – и вовсе отвернулась?..
И стоишь ты, теребя заветную кнопочку: «А, может, ну их всех? И к черту планету? Чтобы сразу – и всем вместе, без мучений. И пусть потом опять изобретают лук и стрелы до очередного Пришествия, и снова распинают, а потом – каются…» И мысли твои тяжелы – аж рога трещат от напряжения.
А часики тикают, и народ внизу сбивается в кучки.Мордовороты его разгоняют, а он снова собирается, нашептывая самому себе что-то недоброе. И ведь ничего не делает, потому что ему тоже страшно, как и тебе – от «свершений великих» страшно, от ответственности грядущей невыносимо.
И лица этих людей озлоблены, унылы и тревожны – как твое собственное отражение, но ждут они именно твоей кончины. С нетерпением ждут. Сами-то не могут – боятся. Просто стоят, смотрят и надеются.
И это этого тяжело вдвойне. Ты им – сказку про стабильность, они тебе – басню о преданности, ты им – Крым, а они – организованный «одобрямс», ты им – мантру о величии, они – голоса на плебисците. И, вроде бы, все по согласию – так отчего же они, сволочи, так жаждут твоей смерти?
Тяжело падать с вершины «вертикали». Точнее, падать-то легко, приземляться страшно. Потому что там, внизу, обязательно несколько раз ударишься затылком о тупой предмет. Или шарфиком неудачно обмотаешься. И будешь затягивать его сам. До победного конца…
