…Великий композитор Дмитрий Шостакович на слова стихотворения "Бабий Яр" и других стихотворений Е. Евтушенко написал свою Тринадцатую симфонию – почти что не менее знаменитую, чем его же Великая Седьмая. Замечу, «между прочим», – для «успокоения»псевдопатриотов и русских шовинистов – Д. Шостакович, также, как Е. Евтушенко и К. Симонов, не был евреем).
Премьеру этой симфонии власти долго пытались так или иначе сорвать. Но всё же 18 декабря 1962 года 13-я симфония Шостаковича была исполнена в Москве – и с огромным успехом! Этому предшествовала «закулисная возня» различных партийных перестраховщиков, а такжемногочисленные отказы разных ведущих солистов-певцов (симфония имеет форму оратории – с включением певческого сопровождения хора и отдельных исполнителей-солистов).
…19 сентября 1962 года «Литературную газету" расхватали в киосках молниеносно – там была опубликована поэма Е. Евтушенко «Бабий Яр». Поэт стал героем дня. Его поздравляли – звонками, письмами,телеграммами. Им восхищались, его благодарили. Но, как было сказано выше, было и другое: в той же "Литературной газете" появились стихи, где Евтушенко назвали "пигмеем, забывшим про свой народ", его упрекали в попрании "ленинской национальной политики" и даже в разжигании вражды между народами. Все эти волны ненависти и "благородной ярости" доходили и до Шостаковича. Все это он презирал, он хорошо знал ценутаким "разоблачениям" и доносам и, как Евтушенко, был уверен: "со лжи о мертвых начинается ложь о живых".
И тут почти «само собой сотворилось» уникальное творческое содружество большого поэта и великого композитора. Евтушенко рассказывал: "В Тринадцатой симфонии меня ошеломило прежде всего то, что если бы я (полный музыкальный невежда) вдруг прозрел слухом,написал бы абсолютно такую же музыку. Более того –прочтение Шостаковичем моих стихов было настолько интонационно и по смыслу точным, что, казалось, он, невидимый, был внутри меня, когда я писал
эти стихи, и сочинил музыку вместе с рождением строк".
Сочинил музыку? Или музыкой сочинил стихи? И "стихи поэта зазвучали, как заново рожденные для другой, уже неотделимой от музыки жизни",- вспоминал свои впечатления от Симфонии литературовед Е. Сидоров.
«Исполнение Тринадцатой симфонии Шостаковича, однако,… оказалось под угрозой срыва по двум причинам, – вспоминал Евтушенко. – Во-первых, я находился под огнем, настигаемый звуками официальнойкритики, и каждую мою строку рассматривали в лупу, выискивая крамолу. Во-вторых, шовинисты после публикации "Бабьего яра" меня обвинили в том, что в стихотворении не было ни строки о русских и украинцах,расстрелянных вместе с евреями… меня обвинили в оскорблении
собственного народа… Ситуация была такой, что певцы и дирижёры бежали с Тринадцатой симфонии, как крысы с тонущего корабля". Никто не хотел «связываться» с властями…
В июне 62-го, когда был только сочинен "Бабий яр", Д. Шостакович отправил письмо певцу Б. Р. Гмыре, в котором просил "поинтересоваться новым опусом". В июле Мастер и сам приехал к певцу на дачу под Киевом и показал уже завершенную Тринадцатую симфонию, надеясь, что Гмыря будет в ней солировать. А в августе получил письмо-отказ: "У меня состоялась консультация с руководством УССР по поводу Вашей 13-й симфонии. Мне ответили, что руководство Украины категорическивозражает против исполнения стихотворения Евтушенко "Бабий яр". При такой ситуации, естественно, принять к исполнению симфонию я не могу".
У "ситуации" была оборотная сторона. Во время войны Гмыря оказался в окупированной Полтаве и пел перед захватчиками. Советская власть такого не прощала – певцу грозила ссылка. Но «он вымолил прощение уХрущева", тогда партийного главы Украины. Гмырю простили и даже обласкали – была у него и Государственная премия, и звание народного артиста СССР, и безбедная устроенная жизнь.
После отказа Гмыри Шостакович, по совету певицы Г. Вишневской, встретился с солистом Большого театра А. Ведерниковым, "проиграл ему всю симфонию, дал ноты". Но Ведерников петь отказался, с "линией партии" не разошелся. Ноты вернул… Вишневской. Галина Павловна вспоминала: узнав об отказе Ведерникова, Дмитрий Дмитриевич "…не удивился нисколько, нисколько, даже, вроде, ожидал того…" Но, вероятно, совсем не ожидал Шостакович, что от исполнения Тринадцатой симфонии откажется Е. А. Мравинский – первый исполнитель его Пятой, Шестой, Восьмой, Девятой, Десятой, Двенадцатой симфоний.
…Похвастаюсь – мне посчастливилось в 1954 г. присутствовать на втором исполнении – и первом после ВОВ – 5-й симфонии в Ленинградской филармонии, прошедшем в присутствии автора – с огромным успехом – и не совсем ординарно (см. ниже главу «Искусство в моей жизни»). Содружество этих двух гигантов – композитора-создателя и дирижёра-интерпретатора до этого прошло испытание временем. ПослеПостановления ЦК 1948 года, в период травли Шостаковича, Мравинский публично защищал композитора, продолжая исполнять его произведения. В53-м он защитил от "борцов с формализмом" Десятую симфонию. Что
заставило дирижера отступиться от Тринадцатой?.. Сила (общественной травли) «солому ломит»?
Осенью стало ясно, что Мравинский Симфонию в работу не возьмет. И тогда право на премьеру Тринадцатой симфонии Дмитрий Дмитриевич отдает
руководителю Государственного оркестра Московской филармонии К. П. Кондрашину.
А вокруг "Бабьего яра" и поэта Е. Евтушенко продолжали кипеть страсти. "На репетициях в консерватории собиралось множество людей – все были уверены, что официальную премьеру запретят", – вспоминалЕ.Евтушенко. В середине декабря секретарь ЦК КПСС Л. Ф. Ильичев провел две встречи с деятелями культуры. На второй, 17 декабря, в присутствии Н. С. Хрущева, он сказал: "Антисемитизм – отвратительное явление. Партия с ним боролась и борется. Но время ли поднимать эту тему? Что случилось? И на музыку кладут!… Зачем выделять эту тему?"…
Г. П. Вишневская в своих воспоминаниях пишет: "В день концерта, рано утром… мне домой в панике звонит < согласившийся солировать и репетировавший ранее> певец Нечипайло и говорит, что не может вечером петь Тринадцатую симфонию, потому что его занимают в спектакле Большого театра". Что почувствовала тогда Галина Павловна? Теперь стал ясен точный "ход" партийного начальства: Нечипайло обязали петь в опере "Дон Карлос" вместо другого артиста, которому срочно "велели заболеть"…
Казалось, премьера не состоится. Дублер Нечипайло В. Громадский на последних репетициях не пел, телефона у него не было, и дома его не застали. Но волею судеб 18 декабря 1962 года Тринадцатая симфония Шостаковича прозвучала в Большом зале Московской консерватории: Громадского нашли случайно (!), он приехал по каким-то своим делам в консерваторию… Но выступить согласился.
"Голос и нервы не изменили ему", – писал Кондрашин, и он прекрасно провёл генеральную репетицию и концерт. Генеральная прошла при переполненном зале, под присмотром партийных чиновников. Но ее вдругостановили. Негласное (но фактическое!) противостояние партийных держиморд-цензоров и столичной интеллигенции продолжалось. Началось«согласование в верхах». И время будто остановилось… Но, "примерно, к полудню,- вспоминал театровед И. Д. Гликман, – последовал звонок из высоких партийных сфер, и репетицию – следовательно, премьеру -разрешили… из опасения, что запрет Тринадцатой вызовет отрицательную
реакцию на Западе"… Вот так-то. Только этого и побаивались! А своего народа, очевидно, – нет!
А вечером играли премьеру. Консерватория была оцеплена усиленным нарядом милиции. Иногда оцепление прорывали. Зал был заполнен до предела. На концерте присутствовал дипломатический корпус ипредставители иностранной прессы. В первом отделении прозвучала симфония Моцарта. Антракт казался бесконечным. Напряжение нарастало. Все ждали начала второго отделения. Наконец на сцене появился хор, за ним оркестр, солист, дирижер. Зал замер…
И вот он – Бабий яр – символ скорби и протеста, однажды данное нам испытание совести и воли! "Над Бабьим яром памятников нет…". Памятник создавался здесь и сейчас – из музыки и слова, бессмертныйпамятник невинно убиенным, униженным и оскорбленным насильниками всех времен. Стихи и музыка несли столь мощный заряд "драматическойчеловечности", что после первой части "Бабьего яра" вспыхнули аплодисменты. А потом все услышали (увидели!) еще четыре части
(действия) Тринадцатой симфонии: "Юмор", "В магазине", "Страх", "Карьера". И это "антисталинское» послание деспотизму прозвучало так четко, так беспощадно и правдиво, что люди – тогда, в декабре 62-го! – испытали шок.
Но вот под сводами зала истаяли голоса колоколов и челесты, наступила тишина… мучительно долгая… "Я даже испугался – нет ли здесь какого-нибудь заговора. Но потом обрушился оглушительный град аплодисментов с криками "браво!" – вспоминал Э. Неизвестный (известныйскульптор). Е. Евтушенко: "…на протяжении пятидесяти минут со слушателями происходило что-то очень редкое: они и плакали, и смеялись, и улыбались, и задумывались".
Это была победа. "Большая победа искусства над <одиозной тогда в вопросах искусства> политикой и идеологией партии", – так комментировала это событие культурной жизни много претерпевшая от партийных аппаратных чинуш певица Г. Вишневская…
Многие присутствовавшие на этой незабываемой премьере вспоминали: «И встал композитор – комок нервов и напряжения – и пошел навстречу овациям к ликующему оркестру… А с другой стороны размашистым шагом уже шел, нет, мчался, почти вприпрыжку, долговязый поэт… Они встали рядом – Шостакович и Евтушенко… Два больших художника, разделённых по возрасту целым поколением, но борющихся за одно общее дело – свободу человеческого духа».
«Увидев их вместе, слушатели обезумели, – писали потом другие очевидцы, – скандирующие возгласы "Бра-во, Шо-ста-ко-вич! Бра-во, Ев-ту-шен-ко!" раздавались повсюду"… Это было "утоление духовной жажды и благодарность".
Да, сейчас многим это уже невозможно понять. Но в тополитизированное время, когда в обществе властвовали различные множественные надуманные запреты по любым поводам и всеобщая перестраховка чиновников от искусства – это была публичная демонстрация духовного раскрепощения и силы правды общественного
сознания !
А сразу после премьеры Шостакович получил много писем, в одном из них были и такие проникновенные слова: «… я могу сказать Спасибо и от Покойных Пастернака, Заболоцкого, бесчисленных других друзей, от <замученного> Мейерхольда, <убитых> Михоэлса, Карсавина, Мандельштама, от безымянных сотен тысяч "Иванов Денисовичей", всех не счесть, коих Пастернак в своём творчестве обозначил как "замученных живьем". –Вы сами все знаете, все они живут в Вас, мы все сгораем в страницах этой Партитуры, Вы одарили ею нас, своих современников – для грядущих поколений…" Вот так, высоким слогом о том, что дар этот есть "поэзия правды".
Тринадцатая симфония была Д. Д. Шостаковичу очень дорога. Ежегодно он отмечал с близкими две творческие даты: 12 мая – день премьеры
Первой симфонии, и 20 июля – день завершения Тринадцатой.
С уважением,
Vladimir Bukin
