Рассказ судьи о приговорах, коллегах и тайнах российского правосудия
Фото: Евгений Павленко / «Коммерсантъ»
Российские судьи при рассмотрении уголовных дел выносят примерно один оправдательный приговор на тысячу. А те немногие решения, что принимаются в пользу подсудимых, отменяются в тридцать раз чаще обвинительных. В Верховном суде просят не преувеличивать проблему. Из озвученной его представителями позиции следует, что человеку остается надеяться на прекращение дела до попадания в храм Фемиды. «Лента.ру»побеседовала о сложившейся ситуации с членом президентского совета по правам человека (СПЧ), профессором Высшей школы экономики, федеральным судьей в отставке Сергеем Пашиным.
«Лента.ру»: У Верховного суда не в первый раз спрашивали о дефиците оправдательных решений, но впервые там ответили, что к подобным делам можно относить «отказные», которые выносят участковые. Это действительно мнение наиболее квалифицированных российских судей?
Сергей Пашин: Никакого отношения позиция участкового к позиции судьи не имеет. Если какие-то дела не доходят до суда, то, может, они и не должны доходить. Доказательств нет, или по истечении сроков давности. Тут совершенно разная статистика, совершенно разные показатели, которые никак не связаны. Это как в старом анекдоте: если сосед съел курицу на ужин, а я остался голодным, то вместе мы съели по половине курицы. Зря они примазываются к участковым и следователям.
В СПЧ обратили внимание, что для мировой практики нормальным считается не один оправданный на тысячу осужденных, как у нас, а примерно 20 процентов решений в пользу подсудимого. И добавили, что и российские суды присяжных дают от 12 до 20 процентов оправдательных приговоров. Есть ли у нас действительно резкий контраст между работой судов общей юрисдикции и судов присяжных?
Тут вопрос прежде всего о статистике. После восстановления суда присяжных в России — это 1993-й год — максимальная доля оправданий была 22,9 процента. В 2016-м — 13 процентов, а в прошлом году — примерно 10,2 процента. При рассмотрении дел без присяжных также из года в год происходит снижение количества оправдательных решений. В прошлом году эта цифра составила 0,38 процента.
Фото: Олег Харсеев / «Коммерсантъ»
То есть тенденция вполне определенная. Но с чем она связана?
Основная доля оправданий приходится на дела частного обвинения, то есть мировые судьи оправдывают, когда обвиняет не прокурор, а сам потерпевший.
Это такая подсказка? Суд испытывает давление со стороны гособвинения. Но как это происходит на практике, если судебная система юридически никак от той же прокуратуры не зависит?
На суд воздействует не столько прокуратура, сколько весь силовой блок. Воздействие может быть прямым, ведь председатель суда — часть номенклатуры, но может быть и косвенным: если судья хочет сделать карьеру, он не должен ссориться с ФСБ и другими структурами.
Почему? Может быть, наоборот — он тем самым покажет свою значимость?
Когда рассматривается вопрос о назначении человека председателем или о переводе в областной суд, то перед президентом его кандидатуру будет рассматривать, в общем-то, нелегитимный орган: комиссия по рассмотрению кандидатур на судебные должности. Там сидят заместители начальников всех силовых структур — ФСБ, МВД, генпрокуратуры. А у тех уже есть информация о том, как работает каждый служитель Фемиды.
Оправдание в этой среде воспринимается как коррупционный акт.
Если сравнивать ситуацию, характерную для 90-х, и нынешнюю, то какой вывод можно сделать? Мы возвращаемся в некие царские времена?
Возьмем царские времена. Суд присяжных после известной реформы в XIX веке появился далеко не везде. По этой причине одни и те же дела — об убийстве, посягательстве на женскую честь, краже — разбирали где-то с присяжными, а в каких-то губерниях без них. Так вот расхождение в доле оправдания и осуждения составляло примерно 8 процентов. Это между коронными судьями — как правило, генералами и присяжными — по большей части крестьянами.
А сегодня у нас расхождение в тридцать раз! Это говорит о том, что у нас далеко не все в порядке. А еще о том, что наши сегодняшние судьи, похоже, те самые новые люди, борьбу за создание которых вели большевики.
Фото: Олег Харсеев / «Коммерсантъ»
Еще на ум приходят времена сталинских репрессий. Тогда судьи тоже никого не оправдывали?
При Сталине оправдывали от 7 до 10 процентов — это при рассмотрении дел в обычном порядке. Там, конечно, еще были «тройки», «двойки» — это уже другое дело. Представляете себе, даже при Сталине так не судили!
В советское время была такая идеология, что, мол, сам народ человека судит. По большей части это простая болтовня, но в общеуголовных делах идеология эта проявлялась. Приходил рабочий и сидел рядом с судьей. Были принципы — к примеру, сын за отца не ответчик, и так далее. А сейчас судьи сплошь чиновники, никаких представителей народа там нет.
Судьи производят впечатление людей, защищенных со всех сторон.
Судьи держатся за свои должности и за пожизненное содержание. Уйдя с поста, он хочет получать 80 процентов своего прежнего жалования, а если его выгонят под тем или иным предлогом, то он этих денег не увидит. Кроме того, такого человека больше на хорошую работу не возьмут. Бывшего судью неохотно берут в нормальные юридические структуры.
Впервые о таком слышу.
Так и есть. Судья держится за свою должность и хочет передать ее по наследству. Сплошь и рядом так и бывает: матушка уходит в отставку, а ее сынок или дочурка к этому времени уже получают статус судьи. Это становится делом пожизненным и семейным, а значит — люди избавляются от рисков, главный из которых связан с проблемами в отношениях с силовиками.
Получается очень печально, но ведь оправдания все же случаются. Отчего? Значит, есть какие-то принципиальные люди?
Они не задают тона. Они могут на локальном участке что-то сделать и как-то со своей совестью мирятся. Но вот вам еще данные: отмена обвинительных приговоров — 0,99 процента, а отмена оправдательных приговоров — 37 процентов. Другими словами, если судья кого-то оправдал, то в тридцать раз больше шансов, что это решение затем отменят.
Эти отмены — плохой показатель и препятствие к карьерному росту.
Вы говорили о том, что судьи — новые люди. Можете подробнее рассказать, кто они и откуда?
Да, это важная деталь — вернее, особенность кадровой политики. Изрядная доля судей — это секретари, которые привыкли подделывать протоколы по команде, либо это бывшие прокуроры, даже бывшие опера. Они искренне полагают: раз человек попался — то чего с ним разбираться.
Некоторые мои коллеги даже гордились: «Я 20 лет проработала судьей и никого еще не оправдала — я молодец», «Мы не какие-то слюнявые либералы, не берем взяток и выполняем государственную установку», и так далее.
Фото: Сергей Михеев / «Коммерсантъ»
Звучит страшновато…
Я помню, у моего коллеги из Мосгорсуда отменили приговор. Верховный суд отменил — за мягкостью наказания. Коллега был сильно огорчен, у него губы дрожали, слезы наворачивались: «Было время, когда я по пять человек в день расстреливал, а сейчас "за мягкостью". Как это?»
Но разве люди, которые реально руководят процессами, — те же силовики — не понимают, сколь чудовищно наша практика не соответствует теории, ожиданиям населения страны, духу закона и даже символу в виде весов с двумя чашами, если все предопределено заранее? Почему они не могут хотя бы искусственно поддерживать некую долю оправданий?
Прикажут — и будет 10 процентов. Помню, были в Крыму и общались с тамошними адвокатами. Они рассказывали, что в украинских судах была такая установка: до 10 процентов оправданий — это нормально. А у нас нет такой установки. Зато есть другая: ориентироваться на силовиков. Но о чем мы говорим? Суд не может брать под козырек, он разбирает не проценты, а дела живых людей.
Если резюмировать ситуацию с уголовным разбирательством в России, можно сказать, что главную роль в нем играют какие-нибудь патрульные, участковый или оперативник, поймавшие человека на улице и доставившие его в отдел. Получивший от них материал следователь уже не может дело прекратить, а судья — оправдать.
Судьба человека у нас определяется главным образом агентурой и скрытой от глаз оперативно-разыскной деятельностью. Следователь выступает в качестве оформителя, а суд штампует приговоры, не желая ни с кем ссориться.
Почему и когда судебная система встала на свой нынешний путь?
В 90-е был период передела власти и собственности, суд был более независимым институтом. Удавалось за счет личной инициативы конкретных людей что-то хорошее протащить в законодательство. А нынешнее движение началось в 1996 году, когда председателей судов стали назначать, и эти люди стали пожизненными председателями, а значит, типичными начальниками. Со временем они и рассуждать стали как часть номенклатуры. Им не хотелось, чтобы их подчиненные выбивались из-под ручного управления и принимали непредсказуемые решения. А еще председатели стали получать поддержку от мэрии и МВД в виде автомобилей с мигалками.
Еще про 90-е скажу, что для Бориса Николаевича Ельцина вся эта судебная система была совсем не первостепенной задачей. Вот выборы, собственность, власть — это да.
Однако в России остается суд присяжных, где людей (хотя бы одного из десяти) еще оправдывают. Это такая кость в горле?
Да, именно так. Это зеркало, которое показывает неприятную картинку. Но присяжных тоже научились обманывать, скрывать доказательства невиновности, затыкать рты подсудимым и их защитникам. Есть оперативное сопровождение судебных процессов силовиками.
Фото: Попов Геннадий / ТАСС
Суд присяжных в России. 1990-е
В перспективе его отменят как институт?
Нет, но будут ограничивать интеллектуально. Как сейчас уже и делает Верховный суд. К примеру, появился запрет говорить о пытках в присутствии присяжных. Почему гражданин не может сказать: «Да, я признавался во время расследования, но меня пытали»?! Во всех странах может — а у нас нет.
К тому же суды присяжных в России — это капля в море. Они рассматривают 220 дел в год, а в тех же Штатах — 165 тысяч дел.
Добавлю еще, что оправдательные приговоры судов присяжных у нас отменяют в шесть раз чаще, чем обвинительные.
А как наш судейский корпус воспринимает сравнение с другим зеркалом — с тем, как работают их коллеги на Западе?
Судьи, прежде всего, мало знают о Западе, потому что судьи особо к интеллектуализму не стремятся. В основном это большие труженики. Некоторые из них прямо говорят: «мы — шахтеры», «мы отписываем дела». А самый универсальный аргумент — «ну, на Западе у них так, а у нас сяк».
Собственно, не только про Запад, но и про Китай наши судьи не знают, и про Северную Корею…
Рассуждения в таком русле уже в судейской среде присутствуют: «Мы не правосудием занимаемся, а дела отписываем, у нас конвейер». Такая, знаете, производственная логика, характерная для сотрудников министерства по эффективному вынесению приговоров.
А следствие уже использует длительное заключение фигурантов под стражей как пытку — с целью склонить человека к особому (упрощенному) порядку рассмотрения дела в суде.
Сергей Лютых
