Алексей Семёнов
"За убитого агента вы заплатите".
Н.Константинов. "Вещи господина Пика".
Николая Константинова расстреляли как японского шпиона. В шпионаже он действительно знал толк. Но не в "японском", а в "китайском". И не в жизни, а в литературе. Константинов сочинял фантастические рассказы, и с фантазией у него всё было в порядке. Родившийся в Пскове писатель написал и издал в 1928 году в СССР научно–фантастический рассказ "Вещи господина Пика". Для двадцатитрёхлетнего автора это был прорыв.
"Мандарины воспитывали уродов"
Казалось бы, впереди у начинающего писателя–фантаста была фантастическая литературная карьера. Его заметили, и публикации продолжились. Журналы "Мир приключений", "Вокруг света", "Борьба миров", "Всемирный следопыт", "Юный пролетарий", "Резец", " Костёр"… Через несколько лет появились изданные книги. В журнале к рассказу "Вещи господина Пика" рисунки сделал один из лучших книжных иллюстраторов СССР Николай Кочергин.
Сюжет "Вещей господина Пика" – авантюрный. Некто Митчель хочет выкрасть чертежи изобретателя Рэма. Но тот очень осторожен. Однако появляется мистер Пик, он же – "фабрикант шпионов", который знает, что делать… И всё же главный герой рассказа – не человек, а человек–стол. "Мандарины воспитывали уродов для комнатных услуг, следуя моде, – говорится в рассказе, написанном будущим "японским шпионом". –Новорождённых детей помещали в фарфоровые вазы, и постепенно тело ребёнка само становилось вазой, приобретало её форму… Принцип обычен: человек подражает вещи". «Фабрикант шпионов» выращивал уродов, которых потом внедрял в разные недоступные обычному человеку места. Столик–шпион под видом старинной мебели китайской принцессы внедрился в заводскую квартиру изобретателя…
Есть в этом рассказе что-то кафкианское. Константинов (в Пскове его помнили под настоящим именем: Константин Боголюбов) происходил из семьи священника и в юности учился в Порховском духовном училище. Но писателем и журналистом был советским. В начале тридцатых годов он стал успешным фельетонистом. И всё же в первом опубликованном рассказе Константинов (Боголюбов) выдумал скорее страшную историю. Хотя характерного для него юмора всё же не избежал. Вот несколько срок из этого рассказа: "Он был совсем маленький господин, жирный, с брюхом, круглым, как яблоко, с прищуренными глазами и крошечным ртом. Голова у господина Пика была большая, переполненная злодейскими замыслами, которые, собственно говоря, и должны быть в голове владельца тайной конторы… Конторы чего? Воровства, разбоя, ограбления? – нет, говоря деликатно – конторы пересылки вещей из одних рук в другие".
В начале тридцатых годов Николай Константинов от фантастической тематики стал отходить, и больше специализировался на детской просветительской литературе. Успехом пользовались и фельетоны. Их он сочинял в соавторстве с Юлием Шаро (псевдоним Б.Рест). При соединении "Ко" и "БР" получилась "Кобра". Таким образом, родился новый писатель–сатирик: Кобра. Константинов и Брест–Шаро написали даже краткую автобиографию "Кобры" («Родилась я неожиданно для себя в 1933 г. Мои родители – Н. Константинов и Б. Рест – впервые встретились за круглым редакционным столом газеты "Литературный Ленинград". Едва раздался мой первый крик, как родители стали придумывать мне имя…") Кобра сочиняла кусачие и жалящие "фельетоны-переростки" и " фельетоны-недомерки".
В январе 1937 года Николай Константинов, вернувшись с Всесоюзного совещания по детской литературе, опубликовал в "Литературном Ленинграде" статью с оптимистичным названием "Никакого самоуспокоения!". К тому времени он стал большим начальником, превратившись в заместителя главного редактора журнала "Костёр". В статье высказывалось пожелание Союзу советских писателей: "Добиться, чтобы 1937 год был для него годом перелома в отношении детской литературы". Так оно и произошло. Великий перелом случился. Но совсем не тот, о котором мечтал Николай Константинов. У чекистов в том году не было никакого успокоения. До 1938 года дожили не все. Константинов не дожил.
Следствие длилось недолго. За это время Константинова (Боголюбова) заподозрили ещё и в диверсии. Диверсия заключалась якобы в том, что он совершил "диверсионную выходку", задержав выход в печать книги Миклухо-Маклая.
Его арестовали в сентябре 1937 года, а в 17 ноября приговорили к расстрелу – за "шпионаж" и "террористическую деятельность". Приговор привели в исполнение 24 ноября. В тот же день в Ленинграде расстреляли нескольких "террористов", связанных с детской литературой: сотрудника журнала "Костёр" – детского писателя Сергея Безбородова (автора документально-приключенческой повести "На краю света"), обэриута Николая Олейникова, Абрама Серебренникова (заведующего учебной частью Дома детской литературы при Детиздате)…
Советская власть постановлением Комиссии НКВД и прокуратуры СССР убила змею – Кобру. Но не полностью. Б.Реста не тронули, и он дожил до 1984 года. А тело Константина Боголюбова сбросили в один из рвов ленинградского полигона НКВД "Левашово". Там лежат несколько псковских авторов.
Многие школьники шестидесятых-семидесятых годов должны помнить увлекательную книгу Николая Константинова "Карта рассказывает" – об истории происхождения географических карт. Её после реабилитации автора переиздавали несколько раз. Но о том, что его расстреляли в ноябре 1937 года, карта не рассказывала. Зато теперь мы знаем, как фабриковались дела. Прокуратура СССР в 1957 году проверила уголовные дела казнённых писателей.
Выяснилось, что никаких документальных свидетельств шпионажа и причастности к террору у следствия, разумеется, не было. А имелись лишь путаные показания "подельников", видимо полученные под пытками. Причём, в них несколько раз упоминался человек, помогавший молодым детским писателям – Самуил Маршак. В одних показаниях его будто бы хотели завербовать ("вовлечь в контрреволюционную организацию"), но он отказался. А в других показаниях Маршак сам был главным " "террористом", который вовлёк молодёжь в "контрреволюционную деятельность". При этом Самуил Маршак по этому делу не проходил ни в каком качестве.
Константинов (Боголюбов) был, несомненно, писатель советский. Это его не спасло. Наоборот, советских писателей советская власть уничтожила больше, чем антисоветских. До советских было проще дотянуться.
"Неотразимою, грубою силой мой оборвал календарь…"
А вот другой писатель, родившийся в Пскове, был безусловным антисоветчиком. Он – Борис Семёнов – доказал это после Октябрьской революции, присоединившись к Северо-Западной армии Юденича во время похода на Петроград. Семёнов был старше Константина Боголюбова на одиннадцать лет. Успел пройти ускоренные офицерские курсы, повоевать в первую мировую войну, попасть в немецкий плен, побывать под арестом в ЧК.
Если Боголюбов был из семьи священника, то Семёнов – из купцов. До революции в Пскове существовал "Торговый дом К. И. Семенов и Ко". К.И. Семёнов – это Константин Семёнов, отец Бориса. Кое-что мы знаем и о дяде Бориса Семёнова – Алексее Семёнове, порховском мещанине.
Борис Семёнов учился в псковском Сергиевском реальном училище, а в эмиграции несколько лет жил в Праге – учился на юриста. Там же, в Чехословакии, он вошёл в круг молодых русских авторов, создавших литературное объединение "Скит поэтов".
Тогда же появились первые публикации Бориса Семёнова – в пражском журнале "Своими путями". Этот общественно-политический журнал издавал в 1924 – 1926 годах "Русский демократический союз в Чехословакии".
В "Своих путях" Семёнов не только печатался, но имел отношение к редактированию отдельных номеров, в том числе и к самому последнему сдвоенному номеру № 12/13 (июнь 1926 года).
К молодым и не очень молодым эмигрантским авторам, печатавшимся в "Своих путях", читатели и критики относились не только с интересом, но и с подозрением. Появилось даже название "пражские комсомольцы" – в том числе и потому что они использовали упрощённую советскую орфографию.
Нелестно отзывался о "Своих путях" Иван Бунин: "Случайно просмотрел последний номер пражского журнала «Своими путями». Плохие пути, горестный уровень!" Уровень был разный. Ремизов, Газданов, Терапино, Эфрон, Семёнов…
О Константинове (Боголюбове) сегодня совсем забыли, а о Борисе Семёнове иногда вспоминают – видимо потому, что он из эмигрантов. К ним в последние десятилетия в России больше внимания. Но стихи его, как правило, приводятся "правильные", простенькие, пейзажные, те, что легко цитировать – про Псков, про кремль… Но были другие стихи.
..Захлестнуло свалом драку-ребролом,
мчатся тени-раскоряки кувырком. Лбом – в лоб
(костедроб).
Хруп,
хряст
(зуб
в хрящ)…
Некоторые его стихи записаны так, словно это узоры наличников в деревенской русской избе, выполнявшие роль оберегов.
Подборка произведений Бориса Семёнова, в том числе "Повесть о благоверном Царе и верноподданном Василии", напечатана в почти воьмисотстраничном томе под длинным названием "«Скит». Прага 1922–1940: Антология. Биографии. Документы»", вышедшем в издательстве "Русский путь" в 2006 году.
Семёнов учился в пражском Русском юридическом факультете (он существовал до 1933 года). Протекторат над Русским юридическим факультетом установил пражский Карлов университет. Лекции в Русском юридическом факультете читали Георгий Вернадский, Павел Новгородцев, Пётр Струве, Давид Гримм…
Пражский период жизни через несколько лет закончился. Семёнов продолжал публиковаться в европейских русских журналах – пражских, варшавских, эстонских. Это были стихи, публицистика, исследования по русскому фольклору. Пражский "Вестник крестьянской России", варшавское "Родное слово", пражские "Годы", пражско-парижская "Воля России", таллинский литературно-художественный сборник "Новь"… Но постоянно жил он уже на псковской земле.
Государство было эстонское, а земля – псковская. Печоры, Изборск… Эта территория перешла от России к Эстонии по Тартусскому миру.
Тринадцать лет Борис Семёнов работал инструктором Союза русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии. Ездил по Эстонии – читал лекции, устраивал литературные вечера, выставки и спектакли, создавал избы-читальни, организовывал экскурсии, кружки, курсы, преподавал русский язык и литературу в гимназии в селе Лавры…
Это было на виду. Возможно, существовала и тайная деятельность, связанная с переправкой через границу в СССР нелегальной литературы – от имени "Крестьянской России – Трудовой крестьянской партии." Но гораздо проще поверить в дрругое: никакой нелегальной деятельностью Борис Семёнов не занимался – несмотря на то, что к "Крестьянской России" отношение имел.
Борис Семёнов
Борис Семёнов действительно вступил в так называемую "Крестьянскую Россию – Трудовую крестьянскую партию", созданную в эмиграции бывшим эсером Сереем Масловым (он тоже читал лекции на Русском юридическом факультете). В СССР об этой партии было мало что известно – до тех пор, пока в СССР в 1930 году не начали фабриковать "Дело Трудовой крестьянской партии". По этому делу были арестованы экономисты Чаянов, Кондратьев и многие другие экономисты и аграрии. Заступившемуся за них Николаю Вавилову через десять лет это припомнят и тоже арестуют – как одного из руководителей "Трудовой крестьянской партии", к которой Вавилов отношения не имел. Зато к партии с таким же названием имел отношение Борис Семёнов. Так получилось, что умрёт Борис Семёнов в той же саратовской тюрьме № 1, что и Николай Вавилов. Вавилов умер в январе 1943 года, а Семёнов в мае 1942 года.
Занимался ли Борис Семёнов по заданию Центрального совета Трудовой крестьянской партии переправкой через границу в Советский Союз агентов и партийной литературы? Вполне возможно, что это придумали советские следователи задним числом – чтобы увеличить срок его заключения, и заодно подкрепить давно сфабрикованные показания арестованных советских граждан (Николаю Вавилову вменялась поддержка "связи с заграничными белоэмигрантами").
В одних публикациях о Борисе Семёнове говорится, что его арестовали "21 июня 1940 года, на следующий день после вступления Красной Армии в Эстонию". Но Красная Армия входила в Эстонию постепенно, в несколько этапов. Эстонский президент Константин Пятс всё ещё надеялся сохранить власть, хотя по улицам Таллина уже двигалась советская военная техника. Это был переходный период. Так что, скорее всего, правы те, кто говорит, что Семёнова первоначально задержала эстонская политическая полиция, поместив его в Центральную тюрьму Таллина. И только потом его передали в руки чекистов.
Итак, Бориса Семёнова арестовали 21 июня, а ровно через месяц – 21 июля – первая сессия эстонского парламента (рийгикогу) нового созыва в присутствии вооружённых советских солдат приняла решение об образовании Эстонской Советской Социалистической Республики. Многих жители Эстонии, включая экс-президента Пятса, отправят подальше от родных мест (Пятса – в Башкирию). Борис Семёнов к тому времени уже почти месяц будет находиться под арестом в Ленинграде.
Приговор Борису Семёнову был "щадящий" – 15 лет. Но прожить их ему было не дано. В одном из стихотворений Бориса Семёнова есть такие строки: "Кто-то ненужный, чужой и немилый // Неотразимою, грубою силой // Мой оборвал календарь…"
"Для того, чтобы так написать, надо любить…"
Самый известный писатель–пскович, погибший в годы предвоенных репрессий, – Вильгельм Зоргенфрей. Он был намного старше Семёнова и тем более Боголюбова. Родился в 1882 году в Аккермане, но после смерти отца переехал из Бессарабии в Псков к своему дяде – аптекарю Густаву Зоргенфрею.
Вильгельм Зоргенфрей закончил Псковскую мужскую гимназию – ту самую, в которой позднее учились будущие писатели Юрий Тынянов, Вениамин Зильбер (Каверин), Антонин Ладинский, Виктор Муйжель, учёные Август Летавет, Лев Зильбер, Владимир Брадис, Исаак Кикоин…
Первоначально Зоргенфрей стал известен как поэт–юморист. Но потом занялся переводами с немецкого (переводил Томаса Манна, Генриха Гейне, Стефана Цвейга, Генриха фон Клейста, Ганса Фалладу), оставил воспоминания о своём учителе – Александре Блоке. Переводчик Мария Бекетова (тётя Блока) написала в письме Зоргенфрею: "…Я только что прочла Ваши воспоминания… Я нахожу, что это лучшее, что написано о Блоке. Есть воспоминания более блестящие по яркости, по силе таланта, но столь трогательно благоговейных, как Ваши, нет и не будет… Для того, чтобы так написать, надо любить А. А. так бескорыстно, без задних мыслей, без тени зависти, как любили его Вы…"
Зоргенфрей считался мастером эпиграмм. Да непростых, а эпиграмм–эпитафий ("на случай кончины"). Так появились прижизненные эпиграммы-эпитафии на известных литераторов Серебряного века: Каменского, Кузмина, Арцыбашева, Брюсова, Алексея Толстого… Потом возник "Moriturus. Литературный некрополь". Зоргенфрей включил в него Маяковского, Пастернака, Шкловского, Замятина, Ахматову, Пильняка… Родившемуся в Псковской губернии прозаику Виктору Муйжелю, известному своими длинными тяжеловесными произведениями "из народной жизни", Зоргенфрей посвятил такую эпиграмму-эпитафию: "Он для народа сделал больше всех, // Взывая каждою строкою: // Снабдите русского крестьянина землею, // Иль повесть напишу длиннее втрое, // Чем «Грех»".
Политикой Зоргенфрей интересовался умеренно, ни в какие партии, как Борис Семёнов, не вступал. Правда, ему как сатирику до революции приходилось сочинять на злободневные темы. В пародии-шутке "Пробуждение Потока", написанной в 1904 году, есть строки: "…с язвительным тоном // называют «японским шпионом»". Родившийся в 1905 году Константин Боголюбов мог бы потом это оценить.
В советские времена Зоргенфрей вёл себя незаметно. В литературные бои не вступал. Вспомнил о своей профессии (он закончил Технологический институт) и работал инженером–технологом.
Однако арестовали Зоргенфрея не как инженера-технолога, а как писателя – участника "антисоветской контрреволюционной писательской организации". Травля началась издалека. Усердие проявил печально известный Алексей Селивановский. Начинал он свою карьеру с донбасского литературного объединения "Забой" и дослужился до главного редактора " Литературной газеты". Литературная критика Селивановского больше походила на доносы. Он не критиковал, а разоблачал, клеймил, проклинал… Пришло время проклинать книгу Бенедикта Лифщица "Полутораглазый стрелец" (мемуары об истории русского футуризма). Селивановский обвинил Лифшица в фашизме. У этого критика каждый второй был фашист. Через несколько лет, когда следователям потребовались "враги народа" из числа ленинградских писателей, Бенедикт Лифшиц оказался подходящей фигурой. "Фашист" – чёрным по белому в советской газете написано. Какие ещё нужны доказательства? Но надо было сформировать целый взвод "фашистов".
Судя по протоколам допросов, дело литераторов готовилось масштабное. Расстрельные показания были добыты на десятки знаменитостей – Бориса Пастернака, Анну Ахматову, Юрия Олешу, Константина Федина, Илью Эренбурга… В списке десятки фамилий. Самых известных не тронули, оставив "компромат" про запас.
Среди арестованных в январе 1938 года был давний знакомый Лифшица Вильгельм Зоргенфрей. Из него выбили такие показания: "Свержение советской власти возможно только при условии смертельной борьбы с ЦК ВКП(б), и решающее значение в этом плане имеет физическое уничтожение Сталина". Судьба Зоргенфрея была решена. Как и Селивановского.
Автора сборника "В литературных боях" Алексея Селивановского арестуют в ноябре 1937 года, а расстреляют на полигоне "Коммунарка" в апреле 1938 года. Лифшиц и Зоргенфрей проживут ещё полгода. Их казнят в сентябре 1938 года.
***
Ещё раз вспомним: "Новорождённых детей помещали в фарфоровые вазы, и постепенно тело ребенка само становилось вазой, приобретало её форму". В тоталитарных государствах именно так с людьми и поступают. Их искривляют и корёжат с самого начала. Не все способны это выдержать. Многие погибают. Оставшиеся приспосабливаются. Отрицательный отбор беспощаден.
Среди выживших много тех, кто научился подстраиваться, мимикрировать… Начинающий писатель–фантаст Николай Боголюбов, сочиняя свой рассказ "Вещи господина Пика", вряд ли имел это в виду. Но его образ подходит для описания происходящего. Воспитание моральных уродов – процесс длительный, растянутый на десятилетия. В России он длится целый век.
Алексей Семёнов – писатель
