. 
Вы часто видели смеющегося Авигдора Либермана? Уверен, что нет. В своих интервью министр иностранных дел Израиля неизменно предстает в образе матерого политика, отвечающего на любые, даже самые каверзные вопросы сдержанно, сухо, не теряя самообладания. В беседе с корреспондентом Jewish.ru Авигдор Либерман был совсем другим — увлекательным эмоциональным рассказчиком, погрузившимся в воспоминания о своем детстве в СССР, работе грузчиком в аэропорту имени Бен-Гуриона, учебе в Иерусалимском университете, сбывшейся «американской мечте» и феноменальной для русскоязычного репатрианта политической карьере
— Мой отец со своей семьей был вынужден бежать из родного Бухареста в 1939 году, после захвата власти кондукэтором Антонеску и установления в Румынии фашистского режима. Еврейская община страны спасалась от репрессий массовым бегством в советскую Бессарабию. А в 1941-м отца призвали в Красную армию, ему на тот момент исполнилось 20 лет. Пройдя всю войну, закончив ее в Вене и демобилизовавшись в 1946 году, отец загремел на десять лет в Сибирь… Его лучшие годы прошли между Гитлером и Сталиным.
— По какой статье сидел?
— Сын «врагов народа», буржуев и империалистов. Моя мать тоже была ссыльной в Сибири, вместе со всей своей семьей. Там они и повстречались, в ГУЛАГе. Удивительно, что при всех мытарствах и лишениях, выпавших на их долю, родителям удалось сохранить вкус к жизни, быть деятельными людьми, да еще и сионистами до мозга костей.
Мне казалось, что я рос в типичной советской семье. Многие вещи я начал осознавать, как это часто происходит, только задним числом. Сегодня я рассказываю своим детям, родившимся и выросшим в Израиле, легковесным, идущим по жизни смеясь, о том, что когда-то действительность была совсем другой. «Папа, дай денег в кафе посидеть» — вот что сейчас волнует израильского ребенка. У нас была другая жизнь, нынешним детям трудно ее понять, а нам трудно о ней рассказать.
— А еврейского в вашей «типичной советской семье» много было?
— До трех лет я говорил только на идиш. Мои родители и в публичных местах не отказывались от привычки говорить на этом языке. Принципиально. Вот представьте себе советский троллейбус 60-х годов. Заходят двое взрослых и маленький ребенок и начинают разговаривать между собой на идиш. Глаза непроизвольно скашивались в нашу сторону — кто-то смотрел с изумлением, кто-то с ненавистью. Я мало что тогда понимал, но инстинктивно чувствовал отношение к нам окружающих.
В три года я впервые попал в советскую больницу. Медсестра была молдаванка, а я кричал ей: «Милэх, милэх!» — то есть «Дайте молока!». Та ничего не понимала, звала еврейскую сестру.
— Вы ведь еще в школе увлеклись сионизмом. Тяжело было взрослеть с не соответствующими генеральному курсу воззрениями?
— Очень непросто. Я окончил школу с высокими оценками, но при этом мне отказывались выдавать характеристику из-за «нестандартного» для советского ученика поведения. Я организовал забастовку в школе, в седьмом или восьмом классе. Такой крик стоял по этому поводу! Сионистские мои замашки тоже не приветствовались.
— «Голос Израиля» тоже наверняка ловили?
— «Голос Израиля» слушали на трех языках: идиш, румынском и русском. Когда не ловился, переходили на «Би-би-си» или на «Голос Америки».
— Антисемитизм в Кишиневе в те годы сильно чувствовался?
— Антисемитизм был, но во времена моего взросления четверть населения Кишинева составляли евреи. Слабой и беззащитной группой мы себя не ощущали и, когда приходилось, давали должный отпор. Молдавия ведь вошла в состав СССР только в 1939 году, и дух еврейской жизни, сионистский дух сумел сохраниться и в мое время, идиш звучал повсеместно. Практически у всех были родственники за границей. Родные братья моих родителей жили в Израиле еще с 1930-х годов.
— Вы с ними поддерживали связь?
— Конечно. Фотографии оттуда становились реликвией. Мы вообще Израилем жили, и переезд сюда всегда был лишь вопросом времени. Родители хотели, чтобы я сначала окончил школу, институт: понимали, что в Израиле на другом языке получить образование будет проблематично. Но на каком-то этапе я понял, что все, надоело.
— В Израиль вы приехали в 1978 году. Что помните о своих первых днях в новой стране?
— Мы поселились в знаменитом среди новоприбывших репатриантов районе Яффо Далет; вся моя семья, братья-сестры уже находились там. Знаете, там были так называемые «олимовские» дома — в них мы все и жили, а мама до сих пор живет в этом районе. На второй день после приезда я пошел работать грузчиком в аэропорт Бен-Гурион, родной брат устроил туда по блату. Чтобы совмещать работу с учебой, работал по ночам.
— Поступление в Иерусалимский университет стало переломным моментом в вашей жизни?
— Университет расположен недалеко отсюда, от Кнессета, и, видимо, неслучайно. Многие студенты, мои бывшие сокурсники, теперь работают в Кнессете, некоторые занимают ключевые позиции. Исраэль Кац (министр транспорта — прим. ред.), Дани Наве (министр здравоохранения — прим. ред.), Цахи Анегби (депутат Кнессета — прим. ред.), Азми Башара (депутат от арабской партии «Баллад», сбежавший из страны — прим. ред.) и далее по списку… Преподавателями у нас были сплошь светила, а каждая лекция была как спектакль. Чего стоит только профессор Йешаяху Лейбович, знаменитый философ, «левый пророк»! Или доктор философии Исраэль Эльдад, идеолог «Лехи» (еврейская подпольная боевая организация «Борцы за свободу Израиля», действовавшая в подмандатной Палестине — прим. ред.). В университете был представлен весь спектр израильской политической палитры, действовали политические кружки. На небольшом пятачке велись споры, «толкались» речи, устанавливались стенды каждой политической ячейки с ее манифестом.
Естественно, жизнь в университетском кампусе бурлила. Полиция вообще оттуда не выезжала. Между еврейскими и арабскими студентами происходила настоящая конфронтация — с демонстрациями, шествиями, словесными перепалками, переходящими в мордобой.
— А жили все вместе в общежитии?
— Да, прямо там, рядом с университетским городком. Арабские студенты горланили по ночам песни о «Фалыстын» или специально музыку врубали на всю мощь. Ну, а мы могли булыжниками это дело закидать.
— Стенка на стенку ходили?
— Ходили. Меня даже как-то раз по телевизору показали в один из таких моментов: я стендом газетным голову расшиб оппоненту. Конная полиция приезжала разнимать драки, разгонять демонстрации. А у нас эмоции захлестывали.
Недавно отмечали юбилей Университета. Выставили стенд с фотографиями, и я там обнаружил снимок, на котором мы с Цахи Анегби ведем ожесточенный спор с Азми Башара. Я с шевелюрой длинной тогда был. Смешная фотография. А кампус я до сих пор люблю, хожу туда в теннис играть.
— Ваша карьера уникальна: русский репатриант, начавший с нуля и дослужившийся до поста министра иностранных дел…
— Как-то раз у меня состоялся интересный диалог… Я был тогда министром транспорта, возглавлял израильскую делегацию на авиасалоне в Ле-Бурже. Представитель «Боинга» организовал банкет в честь израильской делегации и выступил с речью. «Я давно работаю с Израилем, — сказал он. — Немало израильских министров транспорта побывало здесь, и все обещали приватизировать “Эль-Аль”. Но никому, кроме вас, это не удалось. А вы смогли это сделать за три месяца. Как у вас это получилось?» «Получилось, потому что на второй день пребывания в Израиле я пошел работать в Бен-Гурион грузчиком», — сказал тогда я. «Этого не может быть! Ведь это воплощение американской мечты!» — был ответ.
«Американская мечта» сбылась в Израиле. Моя карьера стала возможной, потому что Израиль сейчас является страной неограниченных возможностей в большей степени, чем Америка. Бывший зэк работает спикером парламента (речь идет о Юлии Эдельштейне, осужденном в СССР за сионистскую деятельность и преподавание иврита — прим. ред.), другой вышедший на волю диссидент (Натан Щаранский, приговоренный к 13 годам лишения свободы за измену родине и антисоветскую агитацию — прим. ред.) — председателем Сохнута. Израиль — очень открытое общество, и все, кто имел какие-то предпосылки для карьеры, пробились. Были времена, когда три-четыре русскоязычных министра заседали в правительстве.
— А еще говорят про дискриминацию русских репатриантов в Израиле…
— Помните, была «Детская болезнь “левизны” в коммунизме» Владимира Ильича Ленина? Ну вот, тут такая же болезнь. Был еще такой израильский фильм «Луль» («Курятник») с созвездием актеров во главе с Ариком Айнштейном. Там каждая предыдущая волна алии описывает трудности, которые им приходилось героически преодолевать, и сетует на «тунеядцев», приехавших якобы на все готовое. И так по кругу.
— А иврит быстро выучили? Не всякий русскоязычный израильский политик может похвастать таким уровнем иврита, как у вас.
— Нет, я до сих пор делаю ошибки, рода меняю, особенно в числительных. Кроме того, у меня сильный русский акцент. У покойного Рехавама «Ганди» Зееви (основатель правой политической партии «Моледет» — прим. ред.) был, по официальному признанию Академии языка, лучший иврит в Кнессете. Помню, на одном из заседаний фракции он поправлял меня чуть ли ни в каждом предложении: тут сказал неправильно, там ошибся, это произносится по-другому. А я не могу эти гортанные звуки воспроизводить. Но стараюсь точно выражаться, доносить мысль — не только на иврите, но и на других языках.
— Ваши дети русский язык знают?
— Двое моих сыновей сопротивлялись в детстве, не желали говорить с нами по-русски, а сегодня оба учат русский язык в частном порядке с учителем. Говорят: «Почему вы нас раньше не заставили?»
— А сейчас это им зачем?
— Стало интересно, пригодилось по жизни. Мы все воспитанники русской литературы, русской культуры. В Новый год, после тостов с шампанским, мы устраиваем марафон русских фильмов, преимущественно советских комедий. Наизусть их знаем, по сто раз уже видели, но каждый год садимся и снова смотрим.
— Кроме шампанского, в Новый год что наливаете?
— Я красное вино люблю — все-таки уроженец Молдавии. Есть потрясающие израильские вина. В последнее время производство вин в Израиле стало популярным хобби, открывается много винных бутиков. Обеспеченные люди ими обзаводятся, не для бизнеса — просто для кайфа. У нас все семейство много лет занимается производством вин, обожаем вина красные. Мой двоюродный брат много лет был главным виноделом самого большого в стране винзавода «Кармель Мизрахи».
— Сами вы тоже вино делаете?
— Нет времени. Выйду на пенсию — тогда и займусь.
ФОТО: Edward Kaprov
Беседовал Вадим Голуб
