Э.Тареева
О смерти Сталина я узнала в поезде Станислав-Москва. Я спала на своей верхней полке, и меня разбудили рыдания.
Женщина в соседнем купе, на такой же верхней полке, меня отделяла от неё тонкая перегородка, рыдала в голос. Я посмотрела на часы, было четыре часа. Я собралась спуститься, зайти в соседнее купе, узнать, отчего женщина рыдает и нельзя ли ей чем-нибудь помочь. Но с удивлением осознала, что в четыре часа утра в вагоне почему-то горит свет, и радио вещает на полную громкость.
Ну, и тут же услышала, что Сталин умер. Мой сосед по купе стоял и смотрел в окно. Наши лица были на одном уровне, и наши глаза встретились. В его глазах не было скорби, рыдать он явно не собирался, но взгляд выражал тревогу, так же, наверное, как и мой взгляд. Мы смотрели друг другу в глаза, наверное, целую минуту, а может, и больше, поделились тревогой, и нам обоим стало легче.
Ясно было, что какая-то эпоха закончилась, и непонятно, что будет дальше. После сообщения о смерти Сталина передали коммюнике Политбюро ЦК партии. В нём говорилось, что смерть Сталина – это огромная потеря для всего человечества. Но они, его соратники, много лет работали со Сталиным и будут продолжать его дело. Текст был очень хороший, не знаю, кому принадлежали формулировки. Думаю почему-то, что главным автором был Молотов. Он был нарком иностранных дел, и дипломатические формулировки были его специальностью.
В Москве я вышла из поезда и увидела, что город находится в особом состоянии. Для прощания тело Сталина было выставлено 6 марта в Колонном зале Дома Союзов. А что произошло дальше, вы всё знаете. Все трудящиеся непременно хотели проститься с великим вождём, и началась давка. В этой давке погибло много народу. Сталин мог быть доволен. Он погубил много народу, и при прощании с ним смерть пожала отдельную жатву.
В толпе желающих проститься оказался мой друг, поэт Герман Плисецкий, и наш общий друг Женя Евтушенко. Не знаю, зачем их туда занесло, верно, хотели быть свидетелями исторического события. Они, молодые и сильные, в этой давке пытались спасать людей, поднимали женщин на руках и бросали их на тротуар, туда, куда выходили подъезды домов, чтоб они могли сразу выбраться из толпы и войти в подъезд.
Конечно, главный вопрос, который всех беспокоил,- кто станет преемником Сталина. Я уже говорила в прошлом посте, что все предполагали, что преемником Сталина. Была частушка:
Наш товарищ Берия
Вышел из доверия,
И товарищ Маленков
Надавал ему пинков.
Кандидатура Маленкова нас (меня, мой круг) пугала. Мы предпочли бы Берию. Я уже говорила, что к Берии у меня было двойственное отношение. Массовые репрессии начались при наркоме внутренних дел Ягоде. Потом Ягоду и весь его аппарат расстреляли. Его место занял Ежов, и репрессии продолжились при Ежове. Потом Ежова и его аппарат тоже расстреляли, и место наркома внутренних дел занял Лаврентий Берия. Репрессии пошли на спад. Я не считаю это заслугой Берии.
Масштаб репрессий определял только Сталин, все остальные выполняли его волю. Но то ли к концу 1938-го года Сталин успел насытиться кровью, то ли по какой другой причине, но, как я уже сказала, репрессии резко пошли на спад с приходом Берии.
До Берии наши лагеря были лагерями смерти. Кинорежиссёр Алексей Герман рассказал со слов своего отца, его отец, Юрий Герман, был очень популярным писателем, он много писал, в частности, о работе милиции. Как-то к нему в гости пришёл незнакомый военный в форме НКВД с ромбами в петлицах в чине генерала, но тогда это так не называлось. Этот военный рассказал писателю, что он работает в системе лагерей.
Зимой к платформе приходят теплушки с заключёнными, теплушки не отапливаются, и когда раскатывают дверь, то из теплушек выгружают трупы замёрзших людей и складывают их штабелями на платформе. Юрий Герман спросил у гостя: «Зачем вы мне об этом рассказываете?». Тот ответил: «Вы писатель, я считаю, что вам нужно об этом знать. На следующий день к Юрию Герману пришли сотрудники того же ведомства, рассказали ему, что его вчерашний гость покончил с собой, и спросили его, о чём он говорил с Юрием Германом? Тот ответил, что гость говорил с ним о его творчестве, он ведь пишет о милиции, а эта тематика гостю была близка.
Те заключённые, которые доезжали до места заключения, погибали в лагере в первый год, максимум полтора. Когда наркомом стал Берия, он превратил систему ГУЛАГа из лагерей смерти в отрасль народного хозяйства. Заключённые работали, и их работа была нужна. В лагерях сидело 10% населения в трудоспособном возрасте. Но лагеря давали не 10% ВВП, а только 3, но уровень механизации труда в лагерях был намного ниже, чем в среднем по стране, так что 3% – это было очень хорошо. Заключённые стали нужны, их работа приносила пользу, их содержали так, чтобы они были способны работать.
Среди моих знакомых и друзей было очень много бывших зэков. В ЦНТБ по строительству и архитектуре, где я работала в научном отделе, заведующий нашим отделом, Бенедикт Антонович Гайду, отсидел в лагере около 20 лет. Он был венгр, участник венгерской революции 1918 года. Когда революция потерпела поражение, он переехал во Францию. Он был архитектор по образованию и работал в крупной французской архитектурной фирме. Он принимал участие в войне в Испании, переправлял оружие через франко-испанскую границу. Когда в Испании победил Франко, он решил переехать в СССР, первую страну победившего социализма. Здесь его пригласили на работу братья Веснины в свою архитектурную мастерскую. Но проработал он у Весниных чуть больше года, его репрессировали и сослали в лагерь, откуда он вышел только в 1956 году. Ещё у нас в отделе работал Николай Ефимович Бурченков, он был тоже архитектор по образованию, а ещё он был нашим разведчиком. Но шпионил он не за немцами, а за союзниками-американцами. После войны его арестовали, обвинив его в том, что он был двойным агентом, работал на нас и на американцев. Ещё у нас в отделе работала Козолупова, тоже бывший зэк. В понедельник она приходила на работу и рассказывала, как прекрасно она провела выходные: убирала квартиру, готовила обед, после лагеря эти занятия доставляли ей наслаждение. Короче, из 8 человек в нашем отделе, выпускавшем реферативный журнал по архитектуре и строительству, трое были бывшие зэки, а у двоих, у меня и у Леонида Дацковского, родители были репрессированы. А наша заместитель директора ЦНТБ по науке, Елена Ивановна, тоже отсидела около 20 лет. Её муж был чем-то вроде председателя Осоавиахима, и от неё я с удивлением узнала, что был репрессирован чуть ли не весь Осоавиахим. Я хочу сказать, что процент репрессированных в нашем отделе красноречиво говорит о масштабе сталинских репрессий.
Продолжение следует.
