Никита Андреевич Кустов необычайно гордился дедом, адмиралом советского флота и полным своим тёзкой. Не факт, что матёрый морской волк и идейный коммунист тоже гордился бы внуком, решившим эмигрировать в Израиль. Но время было суровое и Никита Андреевич твёрдо решил вывезти семью в "цивилизованую страну". Стояли лихие девяностые.
При подаче документов, Кустов проигнорировал замечание консула о том, что, возможно, придётся сменить имя. Названный в честь героического деда, воспитанный на его примере, всю пионерскую молодость получая дивиденды в виде должностей в совете дружины и внимания соучениц, он даже не рассматривал такой вариант.
По прилёте в международный аэропорт имени Бен-Гуриона Никиту резанули два факта – давящий влажный воздух субтропиков и обалдевшее выражение лица служащего на паспортном контроле. Дальше было хуже: девушка, оформлявшая семье Кустовых документы на получение удостоверения личности, была явно смущена, хотя на эту должность, по определению, не берут девушек, склонных к смущению. В принципе, любой израильтянин, видевший ФИО нашего героя, реагировал по следующей схеме. Читал вслух имя и фамилию, повторял, каждый раз со всё усиливающейся вопросительной интонацией, а потом прыскал от безудержного, поначалу казавшемуся Кустову беспричинным, смеха. Но причина всё-таки нашлась. Дело в ивритской грамматике. В ней прилагательное всегда стоит за существительным. Словосочетание "хороший мальчик" переводится – "éлед тов". То есть "тов" – "хороший" или "хорошо". И это единственное хорошее, что было в имени Никиты. "Кус", например, однозначно переводился, как орган, называемый любителями индийской мифологии "Йони", а изящной словесности – "началом начал"… "Никита" же в иврите является прошедшим временем второго лица глагола "чистить". Таким образом, ивритоговорящий человек, погрузившись в паспортные данные Кустова, как бы вопрошал: "Ты хорошо почистил Йони?", или "Ты чистил классный Йони?".
Кустов привыкал к жизни на исторической родине, сжимая челюсти при каждом посещении присутственных мест. В студии, где новоприбывшие изучают иврит, Никита пробыл ровно один день. Пожилая йеменитка с двадцатилетним опытом преподавания, проводя перекличку класса, наткнувшись на фамилию Кустов, запнулась. Ей казалось, что новый репатриант издевается над ней, подученный своими, приехавшими чуть раньше, товарищами. Переспросив и убедившись в неблагозвучии ФИО, она вылетела из кабинета и побежала к директору. А класс загудел, как пчелиный рой. "Чего это она?" –
"Счастью своему не верит!" – заржал худощавый доходяга, очками и растрёпаной шевелюрой напоминавший студента-геолога. Не дожидаясь, пока тот объяснит соль шутки, Никита подхватил увесистый портфель и, съездив им по макушке зарвавшегося умника, покинул класс. Навсегда. Но иврит учить не перестал.
Со школы недолюбливая языки он, тем не менее, понимал, что иврит сыграл с ним очень злую шутку и реванш можно взять только в лингвистической плоскости. Когда прилетевшие в одно с ним время инженеры и профессора уже похватали мётлы и строительные мастерки, предпочтя учёбе добывание хлеба насущного, Кустов сидел над учебниками, денно и нощно постигая азы древнего языка. Через несколько месяцев он уже мог изъясняться и выходил во двор, пообщаться с соседями из числа местных. Никиту бесило, что они беззлобно потешались даже над его именем, не подозревая, какое поле для шуток представляет фамилия их собеседника. С ними Кустов выучил те пласты лексики, которые не нашли отражения в иврито-русских словарях. Чем больше сил он вкладывал в изучение языка, тем сильнее укреплялся в мысли, что фамилию менять не станет.
Вскоре, на обычно светлый семейный небосвод, наползла туча. Супруга Никиты Елена, тайно сходив в МВД, сменила фамилию. На девичью своей мамы и превратилась в Шепель. Её собственная девичья фамилия принесла не меньше страданий, чем фамилия мужа в новых условиях – она была Головач. И хотя её друзья тактично ставили имя вначале, те кто делал наоборот – испортили всю её юность и заставили выскочить замуж при первой же возможности.
Самым большим ударом стал факт, что и дети сменили фамилию.
Кустов не брился уже несколько недель, редко мылся и почти ничего не ел. Он не разговаривал с женой и детьми, сидел над книгами и даже стал почитывать Тору в оригинале. Он искал смыслы, новые трактовки словосочетания, составлявшего его ФИО. И уже на горизонте сознания мелькнула предательская мысль о смене фамилии. Пусть это будет хотя бы фамилия кого-то из предков по материнской линии. В ней, как назло, не было ни одного героя, сплошные дельцы армянских кровей. И ладно, если бы Микояны, а то – Мизаяны! Никита написал эту фамилию еврейскими буквами и замер. Никита Мизаян. На письме она была омонимична еврейскому деепричастию "вооружающий". Но в таком значении оно давным давно не употреблялась. Любой израильский ребёнок объяснит, что слово "мезаéн" означает "реализующий мужское начало". Вернее, ребёнок объяснит это одним, гораздо более ёмким словом. И у Никиты Андреевича сложился план. Он тоже отправился в МВД и сменил ФИО. Отбросив две ненужные теперь буквы имени он добавил себе фамилию второго деда. И стал Ники Мезаян-Кустов. Хотя любой израильтянин произносил "Ники мезаéн кус тов!" – "Ник, пронзающий классную Йони!". Если же его имя произносилось с вопросительной интонацией
("Ники мезаен кус тов?!" – "Ники, хороший любовник?"), не давая опомнится собеседнику, Никита гордо отвечал: "Мá зэ тов?! Хавáль лехá аль азмáн!" ("Хороший?! Да самый лучший!") и все уважительно кивали. Потому что человека, свято чтyщего память предков, нельзя не уважать!
(с) Алекс Шор
