Этот визит позиционировали не только как демонстрацию силы Нетаниягу, но и как историческое событие.
Эксперты отмечали преодоление рекорда Уинстона Черчилля по количеству приглашений выступить перед конгрессом. Нетаниягу и цитировал Черчилля в своем четвертом выступлении: «Дайте нам инструменты, и мы закончим работу».
Нетаниягу, как сына историка, всегда глубоко волновало его наследие и его образ. Он часто проводил параллели: премьер-министр военного времени, писатель, мастерский оратор и оплот борьбы с фашизмом. Закончив речь в конгрессе, Нетаниягу сфотографировался у бюста Черчилля, чтобы убедиться: сравнение не осталось незамеченным.
Аналогии любят проводить и его поклонники в СМИ. На прошлой неделе правая радиоведущая Нава Дроми отметила: «Черчилль победил нацистов при поддержке США; Нетаниягу ликвидировал иранскую ось вопреки США».
Однако после года войны, смертей и перемещений населения, после ордера МУС на арест Нетаниягу по подозрению в совершении военных преступлений, его путь всё меньше напоминает путь Черчилля и все больше — сербского лидера Слободана Милошевича.
Как и Нетаниягу, Милошевич в первые годы не считался экстремистом. Он начинал как ничем не примечательный коммунистический функционер. Но, как и Нетаниягу, цинично поддерживал ультранационалистические движения в Сербии, используя их экстремизм в собственных целях. Пакт, который он заключил в надежде на их лояльность, распался, когда эти неконтролируемые силы вырвались из его рук, в итоге ввергнув страну в пропасть.
И Нетаниягу, и Милошевич отошли от основополагающих принципов своих государств, заложенных после Второй мировой войны: в Израиле — «мамлахтиут», то есть управление в интересах всего народа, а не групп с особыми интересами; в Югославии — «братства и единства».
Они осознавали силу, которую можно высвободить, стравливая группы и используя напряженность в обществе для разделения и подчинения.
Поначалу Милошевич дистанцировался от сербских экстремистов, даже публично осуждал их действия. В 1995 году он сказал послу Великобритании: «Я здесь ни при чем. Я сказал этим безумцам, что такое поведение позорит сербский народ».
Нетаниягу тоже однажды поклялся никогда не объединяться с ультраправым провокатором Итамаром Бен-Гвиром или радикальным движением поселенцев, осудив их экстремистские взгляды.
Бывший президент Реувен Ривлин цитировал Нетаниягу: «Я не только не возьму в правительство последователей Кахане, но и не буду с ними фотографироваться или ассоциировать себя с ними».
Нетаниягу публично заявил, что Бен-Гвир не будет министром в его правительстве, и даже отказался выступать с ним на одной сцене во время предвыборной кампании.
На фото: постер с изображением Нетаниягу перед зданием Тель-Авивского суда 10.12.24. AP Photo Ariel Schalit
Когда политическая удача изменила им, изменилась и их позиция, и создание альянса с воинствующими националистами стало единственным способом удержаться у власти. Нетаниягу защитил свое решение назначить Бен-Гвира министром внутренней безопасности в интервью NPR: «Он изменил многие свои взгляды». Преуменьшив значение своего решения, он объявил: «Они присоединяются ко мне. Я к ним не присоединяюсь».
После заключения Дейтонских мирных соглашений Слободан Милошевич поначалу завоевал определенную благосклонность Запада, но столкнулся с растущими внутренними проблемами. Его партия понесла значительные потери на выборах, омраченных нарушениями. В ответ он развязал силы, зверствовавшие в Косово — эти события в итоге спровоцировали интервенцию и бомбардировки НАТО.
Когда юридические проблемы Нетаниягу вышли на первый план, он обратился к крайне правым, способствуя их вхождению в мейнстримную политику в качестве части потенциальной правящей коалиции, и в итоге улыбался на предвыборной фотографии с Бен-Гвиром.
И Нетаниягу, и Милошевич умело отводили вину от своих администраций, перенаправляя ее на СМИ, диссидентов, законодателей, внешних агитаторов и мусульман.
Неожиданно победив после убийства Рабина, Нетаниягу сразу превратился в самопровозглашенного защитника еврейской идентичности. Его печально известное высказывание авторитетному раввину — «Левые забыли, что значит быть евреем» — подчеркнуло, что он не считает частью своего электората ни миллионы людей, поддержавших соглашение Осло, ни миллионы протестующих на улицах, ни, тем более, израильских арабов.
Независимо от того, проистекает ли национализм Нетаниягу из искренней убежденности или трусливого оппортунизма, его искреннее презрение к палестинцам очевидно. Как и Милошевич, он воспринимает себя как лидера, находящегося на переднем крае войны против ислама, позиционируя себя как защитника «Запада». Как и Нетаниягу, Милошевич оправдывал свои действия защитой Европы от мусульманских «орд».
Подобно Милошевичу, Нетаниягу искусно манипулировал реальностью, превращая поражения в мнимые победы. Несмотря на проигранные им войны, ему удалось выжить в политическом плане.
Милошевич представил потерю Косово победой над Западом. Нетаниягу применяет аналогичную тактику. Он подчеркивает такие действия, как убийства Синуара и Насраллы, бомбардировки в Иране и другие военные действия, чтобы переписать катастрофу 7 октября, последовавший год бомбардировок и перемещений населения, а также превращение Израиля в государство-изгой.
Во время правления Милошевича сербская общественность получала от СМИ поток информации о военных успехах и предполагаемой угрозе со стороны мусульман. Любая критика войны или признание военных зверств замалчивались в соответствии с действовавшими законами, их считали непатриотичными, деморализующими или изменническими. Немногие СМИ, которые осмеливались критиковать его, закрывались, а журналистов преследовали.
Стремление Нетаниягу изменить структуру израильских СМИ, а также его нападки на журналистов и критически настроенные издания отражают убеждение — во многом сходное с убеждением Милошевича — в том, что контроль над нарративом необходим для сохранения власти, даже если это уничтожает свободу прессы, заглушает инакомыслие и достоверную экспертизу.
Оба режима также отличаются непотизмом и коррупцией. Жена Слободана, Мира Маркович — социолог, функционер и самопровозглашенная ясновидящая — такая же движущая сила жесткой политики и сопротивления уступкам, как Сара Нетаниягу сегодня.
И Яира Нетаниягу, и Марко Милошевича критиковали как привилегированных бездельников, извлекающих выгоду из власти своих отцов. Марко вел роскошный образ жизни, избегал службы в армии, а во время бомбардировок НАТО открыл сербский парк развлечений Bambiland. Трудно не провести параллели с Яиром Нетаниягу, вещающим из Майами, подстрекая против военных и объединившись с ультраправыми американскими реакционерами, вместо того, чтобы жить в Израиле.
Но, возможно, самый важный урок заключается в том, что ордер на арест, выданный МУС, не является волшебной таблеткой, которая свалит популистских демагогов. Падение Милошевича не стало прямым результатом ордера на арест, выданного в 1999 году, а обусловлено стойкостью сербского народа и объединенной оппозицией, возникшей после многих лет лишений и протестов.
Загнанные в угол сильные мира сего опасны. По мере роста протестов Милошевич становился параноиком и обвинял генералов в уступках и поражениях. В 1998 году London Review of Books писал: «Растущая подозрительность Милошевича к армии заставила его полагаться на свою личную свиту — значительно расширенные полицейские силы из 60-70 тысяч хорошо вооруженных и хорошо оплачиваемых людей».
Нетаниягу не пришлось платить за контроль полиции. Вместо этого он назначил Бен-Гвира, бывшего когда-то под наблюдением ШАБАКа, надзирать за полицией. Под руководством Бен-Гвира она превратилась в инструмент правительства, де-факто — ополчение, связанное с ультраправыми. Она избивала семьи заложников, арестовывала участников антивоенных протестов, защищала резиденцию Нетаниягу и распределяла оружие через министерство без надлежащего надзора.
Когда МУС выдал ордер на его арест, Милошевич заявил: «Я не признаю трибунал. Это политический механизм, созданный для уничтожения сербского народа».
«Антисемитское решение Международного суда в Гааге — не что иное, как современное дело Дрейфуса. Израиль отвергает легитимность этого решения».
Даже после выдачи ордера на арест Милошевич цеплялся за власть и выставил свою кандидатуру на переизбрание. Однако сопротивление молодежи набирало обороты, и в конечном итоге объединение оппозиции вокруг единого кандидата спровоцировало попытки Милошевича сорвать выборы, вызвав общенациональное возмущение.
Тысячи людей собрались в Белграде, сопротивляясь полиции, пока вооруженные силы не начали дезертировать. Всеобщая забастовка, при поддержке ключевых профсоюзами и таких перебежчиков, как мэр Белграда, привела к «бульдозерной революции». Оказавшись перед лицом поражения, Милошевич в конце концов уступил.
После поражения Милошевича Марко бежал в Россию вместе с матерью Мирой, позже заметившей: «Ничто больше не имело значения».
Это перекликается с предполагаемым комментарием Сары Нетаниягу после поражения Биньямина Нетаниягу в 1999 году: «Ради чего стараться? Давайте уйдем, и пусть страна сгорит».
Даже после поражения Милошевича новый лидер Воислав Коштуница не решался передать Милошевича в Гаагу, опасаясь, что трибунал «избирательно подходит к выбору дел, отвечающим его представлениям о правосудии».
Коррупция, а именно — разоблачение мошенничества Милошевича с государственной казной на 300 миллионов долларов, стала переломным моментом для его ареста.
Параллель возникает и в уголовном процессе Биньямина Нетаниягу, где обвинения во взяточничестве, мошенничестве и злоупотреблении доверием бросают тень на его лидерство. Оба случая иллюстрируют стремление к политическому выживанию наряду с готовностью подвергать опасности население страны и разрушать ее институты в отчаянной попытке удержать власть.
Когда Милошевич в конце концов потерял власть и его отправили в Гаагу, многие сербы были потрясены. Они считали, что его падение вызвали экономические трудности и международные санкции, а не военные преступления, которые он организовал.
Аналогично, под руководством Нетаниягу израильские политики представляют страдания в Газе как необходимую цену национальной безопасности, называя неизбежными блокаду, военные удары и гуманитарные кризисы. Критика часто отвергается как антиизраильская, деморализующая или вызванная скрытыми политическими целями.
Как и в Сербии, этот нарратив ограждает общественность от столкновения с культурой отрицания и безразличия, распространяемой не только правительством, но и ведущими политиками в целом.
Некоторые утверждают, что ордера МУС бессмысленны, потому что их невозможно исполнить, но речь не о том, что Нетаниягу может быть арестован в Лондоне. Речь об израильском обществе. Как и в Сербии и в других странах, отстранить его от власти должен народ, а не внешние суды. Сербы сделали это. МУС должен обеспечить моральный и политический импульс, чтобы это произошло и в Израиле. Ордер — это напоминание о том, что поддержка Израиля не равнозначна поддержке Нетаниягу; наоборот, она требует противостояния ему.
Эйтан Нехин, На фото: Слободан Милошевич в международном суде в Гааге. AP Photo Fred Ernst ∇
3
5
Усли кто и разрушит Израиль ,то это будут сами израильтяне!!!