Аль-Амин, который был очень близок к бывшему лидеру «Хизбаллы» Хасану Насралле и верно отражает его взгляды, продолжает: «На земле нет ни одного мыслящего человека, с которым можно обсуждать и вести переговоры о том, что на преступном Западе называют договоренностью, соглашением или обоснованием».
Аль-Амин не является частью военной или управленческой структуры «Хизбаллы» и не предлагает идей о том, как она должна действовать или какие методы использовать для продолжения сопротивления. Его волнует сама идея сопротивления. Это та идея, вокруг которой возникла «Хизбалла», на которой она построила свою легитимность и во имя которой аккумулировала свою огромную политическую и военную мощь, держала Ливан за горло и создала государство в государстве.
Сопротивление — это объединяющая идея, которая стоит вне местной ливанской политики или управления войной с Израилем. Это мобилизующая идея, призывающая всех «угнетенных мира» восстать не только против израильской оккупации, но и против империалистического Запада и колониализма в целом, чтобы принести миру новую справедливость. Это та идея, которую «исламская революция» стремилась донести до всего мира и в первую очередь до мусульманского.
Но эта объединяющая идея не может существовать только в теории. Чтобы принести пользу, она должна существовать в конкретной реальности. Для этого ей приходится пробираться по политическим и экономическим минным полям и лавировать между идеологическими соперниками. Она должна идти на уступки, умиротворение и компромиссы, чтобы достичь максимально возможного политического результата, который затем будет использован во имя высшей цели.
В этом смысле Насралла был тем иранским протеже, который наиболее верно истолковал, как должна вестись идеологическая борьба. Он не ограничился руководством шиитов в Ливане и стремлением к достижению справедливости в распределении рабочих мест, государственного финансирования и улучшения систем здравоохранения и образования для шиитских граждан.
Он также не ограничился созданием иранского бастиона в Ливане. Он видел себя арабским лидером, а не просто лидером ливанских шиитов. Но именно этот образ загнал его в ловушку неразрешимых противоречий.
Когда в Тунисе и Египте вспыхнули революции «арабской весны», Насралла встал на сторону демонстрантов. В своей речи 7 февраля 2011 года он сказал: «Эти протесты представляют бедных, свободных людей и тех, кто стремится к свободе, тех, кто отвергает унижение и бесчестье, от которых страдает египетская нация из-за того, что режим подчинил себя желаниям Америки и Израиля».
Насралла осознавал разрыв между мегаломанической идеей Ирана экспортировать свою «исламскую» — то есть шиитскую — революцию и тем фактом, что шииты составляют всего 12 процентов арабского мира, а также древним конфликтом между суннитским и шиитским исламом.
Поэтому он понимал, что для продвижения шиитской революции в суннитском мире потребуются глобальные идеалы, которые «обойдут» шиизм. Только так он мог увеличить число сторонников революции.
Однако продвигаемая им идея арабской нации, борющейся против своих угнетателей, получила сокрушительный удар, когда началось гражданское восстание в Сирии. Насралла встал на сторону режима Асада. Он направил туда войска, которые участвовали в жестоких репрессиях и уничтожении тысяч мирных сирийцев.
Аналогичным образом Насралла действовал и в отношении палестинской проблемы, которую он использовал как рычаг для укрепления своего статуса регионального лидера. Но большинство палестинцев — сунниты. Большинство из них не видели в Насралле (или Иране) того, кто спасет их от оккупации, или даже того, кто даст палестинцам, живущим в Ливане, лучшую жизнь.
Насралла выступал против предоставления палестинским беженцам равных прав в Ливане, что позволило бы им заниматься всеми профессиями, доступными для ливанских граждан, покупать недвижимость или получать гражданство.
Чтобы оправдать эту позицию, он утверждал, что предоставление палестинцам ливанского гражданства и возможности ассимилироваться в стране приведет к исчезновению проблемы беженцев, а вместе с ней и палестинской проблемы. На самом деле причина заключалась в том, что ливанцы, в том числе шииты, по-прежнему глубоко травмированы периодом, когда после изгнания из Иордании в сентябре 1970 года палестинские организации захватили Ливан.
Палестинцы создали на юге Ливана и в западной части Бейрута государство в государстве и терроризировали ливанцев, особенно на юге страны. Истории о кражах, разграбленных домах, изнасилованных женщинах, убийствах и захвате ливанского имущества оставили исторические шрамы, которые Насралла не мог игнорировать. В результате возникло противоречие. Он боролся за независимость Палестины за пределами Ливана и одновременно притеснял палестинцев внутри него.
Но ему также было трудно реализовать свое стремление к тому, чтобы его воспринимали как подлинного ливанского лидера, который борется за Ливан. Он боролся за это, приписывал себе все заслуги в освобождении страны от израильской оккупации после одностороннего ухода Израиля из Южного Ливана в мае 2000 года. Он использовал это событие, чтобы узаконить сохранение организацией своего оружия «до тех пор, пока ливанская армия не сможет самостоятельно защищать родину», как он выразился.
Насраллу считали человеком, который разрушил хрупкую демократическую структуру страны, демонтировал ее социальные устои и раз за разом втягивал ее в войны, против которых выступало большинство ливанцев. Он обвинял каждого, кто критиковал идею «сопротивления», в предательстве страны. Он заставлял ливанских лидеров подтверждать приверженность правительства идее «сопротивления» и, как следствие, право «Хизбаллы» носить оружие для реализации этой идеи, вопреки резолюции Совета Безопасности ООН 1701.
Однако, когда этого требовали интересы «Хизбаллы», Насралла мог заключать и неофициальные соглашения с Израилем. Так было, когда он принял так называемую голубую линию в качестве сухопутной границы между странами после Второй ливанской войны 2006 года. Аналогичным образом он принял соглашение о морской границе, разделившей между странами подводные запасы газа.
Его политика «уравнения возмездия», которая характеризует большую часть нынешней войны, также опиралась на неофициальное соглашение наряду с условием, что «Хизбалла» прекратит огонь только после окончания войны в секторе Газа. Без какого-либо письменного соглашения Насралла и Израиль по взаимному согласию поддерживали военную «договоренность».
Нигде в мире нет организации или партии, которая не была бы связана внутренними или внешними ограничениями, вытекающими из ее видения и интересов и из того факта, что она должна жить в гармонии с собственными принципами, заявил Наим Касем, заместитель Насраллы и кандидат на его замену после его смерти, в своей книге «„Хизбалла“: история изнутри» (Saqi Books, 2005).
Этот компромисс между интересами и видением, который потребовал от «Хизбаллы» адаптироваться к политике Ливана и его сложной общинной структуре, также является основой иранской политики. На нем основана идея так называемой оси сопротивления, которая впоследствии превратилась в «огненное кольцо».
На протяжении всей войны, начавшейся 7 октября, Иран настаивал на том, что он не участвует в военных действиях и что каждая организация в этом «огненном кольце» должна действовать в соответствии с собственными решениями, исходя из обстоятельств в той стране, где она находится. Тем не менее эта независимость была ограничена.
Например, Иран требовал от шиитских ополченцев в Ираке, пользующихся его покровительством, учитывать проблемы иракского правительства и позволить ему завершить переговоры о выводе американских войск из Ирака, воздержавшись от конфликта с Америкой, который привел бы к авиаударам по базам ополченцев и дал бы США повод сохранить военное присутствие в стране. Иран также стремился определить параметры конфликта с Израилем, руководствуясь принципом не допустить его перерастания в тотальную войну.
Но Насралла слишком туго затянул веревку своей независимости, видимо, доверившись собственной способности читать политическую и социальную карту Израиля и своему многолетнему опыту урегулирования конфликтов с ним. К сожалению, ублюдки изменили правила, если воспользоваться поговоркой, приписываемой бывшему вице-президенту США Спиро Агню.
И Насралла — острие оси сопротивления, лидер, который должен был лучше других знать, как примирить интересы и видение, — пропустил свой выход. Таким образом, он оставил Иран перед жесткой стратегической дилеммой, которую он пытался избежать.
В итоге Иран решил отступить от стратегического принципа, который заставил его воздержаться от участия в войне. Ирану теперь придется ответить на вопрос, куда идет «огненное кольцо» и что произойдет с осью сопротивления после того, как рухнет краеугольный камень, на котором она была построена.
Здесь необходимо проявить осторожность. «Хизбалла» не исчезла. Ее возможности, пусть и размытые, по-прежнему велики. Они по-прежнему представляют угрозу для Израиля и не только для него. «Хизбалла» будет продолжать оставаться доминирующим игроком в Ливане. Даже если она не направит свое оружие против Израиля, она будет продолжать защищать в этой стране дипломатические интересы Ирана. То же самое можно сказать о шиитских ополчениях, которые составляют основу иранского влияния в Ираке.
Тем не менее стратегию «огненного кольца», которая должна была защитить Иран от нападения, придется пересмотреть. Наиболее актуальными задачами станут сохранение статуса иранских прокси, особенно в Ливане и Ираке (Йемен — особый случай), как опоры политического влияния Ирана в этих странах и в не меньшей степени как его «боевых передовых позиций».
Если в Ливане произойдет гражданское восстание против «Хизбаллы», это может подтолкнуть иракцев к восстанию против проиранских ополченцев, которые в последние годы уже стали объектом жесткой общественной критики. Что еще более важно, Иран сам встал на фронте и сталкивается с прямыми угрозами, как американскими, так и израильскими, в то время как эффективность его марионеток в предотвращении таких атак резко снизилась.
Цви Барэль, «ХаАрец», М.Р. AP Photo Vahid Salemi
3
