29.03.2024

Почему Никита Хрущев называл меня «Петром Великим»

+


Для меня тот праздник 4 июля стал незабываемым.


Шел 1956 год, характеризовавшийся высоким уровнем напряженности в международных отношениях, и Никита Хрущев — очень шумный и зачастую непредсказуемый лидер Советского Союза — сообщил послу США Чарльзу Болену (Charles Bohlen), что он будет присутствовать на приеме по случаю Дня независимости, куда он также приведет с собой членов Политбюро. Это был очень важный момент.

20 февраля на 20-м съезде КПСС Хрущев ошеломил весь мир своим докладом о культе личности Иосифа Сталина, в котором он назвал его преступником, тираном и деспотом, допустившим трагическую ошибку в отношениях с нацистской Германией в начале Второй мировой войны — ошибку, которая стоила СССР десятки миллионов человеческих жизней.

 

Произнеся эту знаменитую речь, Хрущев открыл ворота Кремля ветрам перемен. Он считал, что ему удастся разрушить удушающую диктатуру Сталина, реформировать склеротичную коммунистическую систему и при этом сохранить за собой автократический статус. Все, что ему нужно было сделать, как он полагал, — это уменьшить влияние КГБ на жизнь общества, освободить тысячи политических заключенных из сибирских лагерей, ездить на Запад и, когда возможно, принимать участие в мероприятиях по случаю национальных праздников, где он мог играть роль амбициозного политика.

В то время я был самым молодым и самым неопытным дипломатом в американском посольстве в Москве, а также одним из четырех его сотрудников, говоривших на русском языке. Несмотря на то, что отношения между двумя сверхдержавами были напряженными, в нашем посольстве катастрофически не хватало людей.

Болен сказал, что он сам будет общаться с Хрущевым, а я должен был присматривать за маршалом Георгием Жуковым, который тогда занимал пост министра обороны. Как бывший ефрейтор армии США, я счел, что такое несоответствие в рангах было довольно комичным. Каким образом я должен был присматривать за маршалом, героем Сталинградской битвы — одного из величайших сражений Второй мировой войны?

Я сделал все возможное, чтобы наилучшим образом подготовиться к этому мероприятию. Я прочитал все материалы о Жукове, которые были в посольстве, и выяснил — меня это совершенно не удивило — что маршал любит водку. В моей голове сразу же возникла хулиганская мысль: с помощью Тэнга, ловкого и проворного официанта посольства, я устроил все так, чтобы Жуков пил водку, пока я пил обыкновенную воду.

4 июля после знакомства с Хрущевым меня представили Жукову, который повел себя очень дружелюбно. Мы решили прогуляться по изысканно украшенному заднему двору. Я задавал ему вопросы о Сталинграде, и он с радостью на них отвечал. Время от времени он с удовольствием выпивал рюмку водки (я насчитал восемь рюмок), я — рюмку воды, а за нами неотступно следовал Тэнг с подносом в руках.

 

КОНТЕКСТ

Ирландский драматург Джордж Бернард Шоу

Джордж Бернард Шоу был без ума от Сталина

The New York Times
16.09.2017

Человек, который спас мир

Politiken
19.09.2017

Чему Большой террор научил автократов

The Wall Street Journal
24.08.2017

К тому времени, когда Хрущев заявил о своей готовности покинуть посольство, Жуков был уже заметно пьян, и он сообщил советскому лидеру о том, что ему наконец-то удалось встретить «молодого американца, который умеет пить водку, как русский». Хрущев улыбнулся. Болен, которому было хорошо известно, что один бокал вина сбивает меня с ног, выглядел сбитым с толку.

 

«Скажите мне, — спросил Хрущев, — вы играете с баскетбол?» Тогда в СССР как раз проходил чемпионат.

«Да, — с энтузиазмом ответил я. — Я играл в колледже».

«Какой у вас рост?»

Мой ответ — надо признаться, совершенно не запланированный — удивил всех, особенно Хрущева. «Я на шесть сантиметров ниже Петра Великого», — сказал я. Рост знаменитого русского царя был 203 сантиметра, о чем я узнал, преподавая историю России.

Хрущев пристально на меня посмотрел, пытаясь понять, шучу я или нет. Но потом облако сомнений рассеялось, его глаза снова засияли, и он рассмеялся, что заставило засмеяться и всех остальных.

С того момента, когда я встречал Хрущева — будь то официальные приемы или наши визиты в Кремль — он в шутку стал назвать меня Петром Великим. Это прозвище прочно ко мне приклеилось и позволило открыть множество дверей перед молодым «экспертом по России» в год, который оказался одним из самых удивительных и важных в современной российской истории.

Для советских граждан 1956 год стал «годом оттепели», когда над их обычно мрачным горизонтом внезапно взошло солнце, когда страх, еще недавно сковывавший их сознание, уступил место надежде. В тот период я вел дневник — единственный в моей жизни — и этот дневник позже подсказал мне название для моих мемуаров.

Для меня 1956 год стал бесценной возможностью вступить в долгий разговор с россиянами, молодыми и пожилыми, живущими по всей стране от Москвы до Средней Азии, от Кавказа до Украины.

Я узнал, что коммунизм в качестве господствующей философии государства постепенно терял вою силу. Но реалистичной альтернативы ему пока не было. Московские студенты говорили мне, что они бы вышли на Красную площадь и устроили бы еще одну революцию, если бы сочли, что это принесет пользу.

Спустя 11 лет после окончания Второй мировой войны советский народ отчаянно стремился к прочному миру и боялся еще одной войны. Каждая семья в России понесла страшные потери. По этой причине Хрущев отказался от сталинского идеологического постулата о «неизбежности войны» между коммунистической и капиталистической системами, заменив его собственным постулатом о «мирном сосуществовании» этих систем. В этом смысле Хрущев в СССР стал своеобразным посланником мира.

Хотя напряженность между СССР и США достигла высокого уровня, русские хорошо относились к американцам, помня о том, как во время Второй мировой войны американцы отправляли через Мурманск гуманитарную помощь. Они тепло встречали в Москве и Ленинграде американских деятелей культуры, таких как скрипач Айзек Стерн (Isaac Stern).

 

СТАТЬИ ПО ТЕМЕ

Немецкий генерал Гудериан Гейнц инспектирует командный пункт танкового полка на территории СССР, август 1941 года

Когда Сталин столкнулся с Гитлером

Foreign Affairs
29.09.2017

Откажемся от сноса памятников!

Gazeta Bałtycka
07.09.2017

Вероятно, самым запоминающимся моментом 1956 года для меня стал визит в киевское еврейское гетто Подол, где в 1899 году родилась моя мать. Там я встретил портного, который сказал мне, что он был знаком с моей матерью до того, как она уехала в Америку в 1914 году. Прошло 42 года, но каким-то чудесным образом он помнил ее имя, ее отца-скорняка и ее старшего брата Чарли. Пока мы беседовали с ним, он держал мою руку, не желая ее отпускать, а я держал его руку, пытаясь не дать волю слезам.

 

С момента знакомства этого портного с моей семьей прошло много времени и произошло множество важных событий — Первая мировая война, Русская революция, голод на Украине, Великая депрессия, Вторая мировая война, Холокост. Тем не менее, этот человек помнил мою мать. Если бы она не уехала из Подола, я не был бы молодым гостем из Америки. Если бы она не пережила Холокост, меня вообще не было бы.

В год «оттепели» страна вздохнула полной грудью. Люди впервые ощутили запах свободы. И он оказался опьяняющим.

Но уже к концу года эта сверхъестественная «оттепель» сменилась уже знакомыми заморозками. В начале ноября народ Венгрии, тоже ощутивший этот запах свободы, решил разорвать свои связи с Москвой, провозгласив свою независимость. Хрущев встал перед весьма непростым выбором: он мог позволить Венгрии самостоятельно выбирать свой путь или же подавить революцию. И он выбрал второе — по его словам, это был единственный способ сохранить целостность советской империи и его власть. Флирт Хрущева со свободой обернулся неудачей.

В этом году, когда в России отмечается 100-летие Русской революции, я считаю, что место Хрущева в современной истории России необходимо пересмотреть. Его отодвинули на задний ряд современных российских лидеров. В школах редко уделяют внимание его смелому политическому курсу десталинизации, на который он встал в 1956 году. О Хрущеве почти полностью забыли, тогда как Сталин был реабилитирован.

Однако Хрущев — в гораздо большей степени, чем любой другой современный российский лидер, включая Путина — стал тем человеком, у которого хватило мужества подвергнуть критике сталинское наследие жестоких политических репрессий и таким образом разрушить традицию деспотизма. Он решил экспериментально проверить идею — чрезвычайно рискованную в России — о том, что личная свобода может со временем привести к формированию более сильного государства и довольного жизнью народа. Михаил Горбачев, которого часто называют сыном 1960-х годов, пошел по стопам Хрущева, однако, когда он попытался вопреки всему реализовать программу расширения личных свобод россиян, он тоже потерпел неудачу.

Что интересно, Путин испытывает к Сталину более глубокую личную и политическую симпатию, чем к Хрущеву. При путинском режиме, который по духу во многом перекликается с традиционной русской автократией, русский народ имеет весьма ограниченный доступ к свободе: на кухне они могут обсуждать политические альтернативы путинизма; они могут шептаться, лежа в постели глубокой ночью, о личных свободах; если у них есть деньги, они могут ездить за границу. Но на публике, гуляя по улице или беседуя с друзьями, они должны притворяться верными сторонниками Путина и его государства.

Часто говорят, что русские предпочитают сильного лидера, «вождя», и, если это так, то он у них уже есть. Хрущев попытался предложить им нечто иное, и только за это он заслуживает искреннюю похвалу.


58 элементов 0,871 сек.