Программа "Особое мнение" проводится радиостанцией "Эхо Москвы" совместно с международной телекомпанией RTVi и идет одновременно в прямом радио- и телевизионном эфире. Благодаря этому еe слушает и смотрит не только российская аудитория, но и русскоязычные телезрители в Европе, США и Израиле. Время выхода передачи – вечерний прайм-тайм. Это позволяет обсуждать с заинтересованными слушателями наиболее важные события уходящего дня. Эфир не ограничивается одной темой, затрагиваются все интересующие аудиторию вопросы. Программу представляют авторитетные журналисты радиостанции "Эхо Москвы". Участники программы отвечают на вопросы слушателей, присланные на эфирный пейджер, смс, интернет-сайт радиостанции или заданные по телефону прямого эфира.
Т.Фельгенгауэр― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение», меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, и я рада приветствовать в этой студии главного редактора «Независимой газеты» Константина Ремчукова. Здравствуйте, Константин Вадимович.
К.Ремчуков― Добрый вечер.
Т.Фельгенгауэр― Разумеется, начнем с новостей из Санкт-Петербурга. Трагедия в метрополитене, взрыв, 10 человек погибли, десятки раненых. Что сейчас может и должна, как вы считаете, сделать власть? Владимир Путин был в Санкт-Петербурге в момент, когда там произошел взрыв.
К.Ремчуков― Ну, во-первых, Скворцова сказала, что 11 погибших (вот, последние данные), 39 раненых. Во-вторых, я хотел бы выразить свои самые искренние соболезнования семьям погибших и раненым, пострадавшим от этого теракта. Мне искренне жаль этих невинных людей. Это одно из самых отвратительных свойств терактов против мирных жителей, когда абсолютно безвинные люди (кто-то едет на работу, кто-то с работы, кто-то на свидание) и вот таким образом прерывается жизнь. Это ужасно.
Это мое личное обращение к вам, уважаемые питерцы. Держитесь.
Теперь что касается теракта. Во-первых, это первый теракт в Петербурге, надо отметить. Во-вторых, Петербург – город Путина. В-третьих, Путин находился там. И хотя президент страны Путин заявил, что рассматриваются все версии терактов (и бытовая, и криминальная, и террористическая), но если бытовая и криминальная, то тут говорить нечего… Криминальная – Бандитский Петербург, бытовая – это наша жизнь. То, конечно, пока следствие всё не установит, мы знать этого не будем, поэтому, отвечая на ваш непосредственно вопрос, что нужно делать? Нужно как можно быстрее установить убедительные причины теракта.
Сейчас же, когда эти причины не установлены, то, безусловно, мы можем говорить о контексте этого теракта, вернее, о контексте этого взрыва, если мы будем воспринимать его терактом (вот так я хотел, чтобы точно было). Безусловно, это отражение боевых действий в Сирии, на мой взгляд. Если будет доказано, что это теракт, то, конечно, это попытка террористов показать и Путину, и его городу, что даже когда он там, он не в состоянии защитить своих людей, и те цели, которые были поставлены отодвинуть угрозу терроризма от российской территории и переместиться к уничтожению террористов ближе к их нахождению, а именно в Сирии (это один из мотивов нашего участия в этой войне), он, безусловно, таким образом (этот мотив) подрывается, потому что показывают: «Вы хотели отодвинуть?..» Но после того, как ИГИЛ (запрещено в РФ) объявил о том, что он, проиграв сейчас на поле боя, перемещается в горы (они сказали, да?) или куда-то в другие форматы своего существования, то если вот это будет формат существования терроризма в нашей стране, то это, конечно, ужасно, очень плохо. И накануне Кубок Конфедерации, который у нас будет, и Чемпионат Мира по футболу, и вообще вся эта мирная жизнь.
Т.Фельгенгауэр― Но, ведь, уже был теракт, помните, самолет был взорван практически сразу после того, как Россия объявила о том, что она будет в Сирии активно участвовать в сирийской операции.
К.Ремчуков― Вы имеете в виду, в Египте?
Т.Фельгенгауэр― Да.
К.Ремчуков― Ну… Да, в Египте – это да. Но сейчас мы говорим именно о перемещении. Это же всё символическое значение. Вот, представьте, террористы готовят какой-то теракт, для них всё имеет значение и символический характер. а) Это Россия, б) это Санкт-Петербург, город Путина, в) теракт совершается в тот день, когда Путин там. Вот. Мне кажется, что если вот эта версия будет подтверждена, то это серьезное такое сведение счетов.
Потом, кто его совершал? Кто эти террористы? Они граждане России? Ведь, говорили же неоднократно, наши силовики называли какие-то фантастические числа людей.
Т.Фельгенгауэр― Несколько тысяч.
К.Ремчуков― Несколько тысяч людей, которые там есть, да? Как они с паспортом российским, который никто не может остановить, приезжают, возят, довозят, доставляют всё это дело?
Поэтому, конечно, этот теракт имеет большое политическое и смысловое значение. Он, если говорить о предстоящей избирательной кампании, он говорит, что Россия не очень далеко продвинулась, ну, скорее всего, в самоощущениях людей о безопасности. Потому что безопасность людей волнует. Фонд Общественное Мнение, по-моему, сегодня провел опрос, что волнует людей, и сравниваются данные с 2000-м годом. И мы видим, что по многим параметрам не сильно изменились. Какие-то изменились, но если об общероссийской проблематике, то это страх впасть в безденежье и нищенство. Он очень высокий, он занимает первое место в общероссийской проблематике у россиян.
Значит, получается, 2000-й год, только что Путин приходит после лихих 90-х. Прошло 17 лет, а этот страх на первом месте.
Т.Фельгенгауэр― При том, что нам на протяжении этих 17 лет не раз говорили о том, что стабильность – это главное, ради чего стоит отказываться, возможно, от каких-то свобод и прав.
К.Ремчуков― Ну, вот это именно…
Т.Фельгенгауэр― То есть это очень серьезный удар по позициям Владимира Путина.
К.Ремчуков― Татьяна Владимировна, именно это я имел в виду, когда сказал, что политический контекст этого теракта, если будет доказано, что это теракт, он именно проявляется в том, что никто не может сказать «Я обеспечу вам безопасность, стабильность». Ее нет.
Т.Фельгенгауэр― Но терроризм – это, ведь, глобальное явление.
К.Ремчуков― Да.
Т.Фельгенгауэр― И мы видим, и Париж, и Лондон – никто от этого не застрахован, особенно если мы говорим о террористах, вот такой, если можно сказать, новый тип: нож, автомобиль. Вспомним Ниццу. Это вряд ли можно связывать исключительно с особенностями российских каких-то…
К.Ремчуков― Конечно-конечно. Этот терроризм – достаточно давно он стал именно в такой форме. А наши, которые ходили с поясами шахидов? Что, это было, что ли, по-другому? В этом-то и была особенность. Потому что когда терроризм или когда война приобретает такой характер, когда с тобой идет мужчина или женщина, идет на концерт, погружается в толпу, входит в метро и происходит взрыв, то вы беззащитны. А если на машине он куда-то въезжает… Поэтому тут совершенно другие методы работы: это агентурные сведения, это внедрение в эти организации, это знать… Условно говоря, гонять не блогеров, которые рассуждают на тему свободы, а заниматься теми, кто реально… Под предлогом чего было так серьезно изменено российское законодательство и ограничены очень многие форматы нашей свободы за последние годы? Аргумент в пояснительных записках к законам, которые принимает Госдума, всегда один – повышение безопасности граждан. И мы идем на это, потому что считаем: «Ну да, безопасность важна».
А тут получается, что предлог используется «повышение безопасности», но чаще всего мы видим, что безопасность трактуется предельно субъективно, и усилия направлены на преследование политических оппонентов, которые, может быть, и представляют опасность, но чисто политическую опасность. А, вот, борьба с теми, кто, на самом деле, придерживается террористических методов, она сейчас дала пробой в системе, и надо, чтобы прокуратура расследовала и выяснила все те слабые звенья, которые имелись в организации нашей безопасности.
Т.Фельгенгауэр― Говоря о том, что вот это вот обеспечение безопасности больше ушло на борьбу с политическими оппонентами, можем ли мы предположить, что теперь это как-то изменится?
К.Ремчуков― Нет, ну, мы не говорим, что больше ушло – мы видим, что оно уходит на вот это, на политическую…
Т.Фельгенгауэр― Ну как? Вот, как митинги разгонять, так пожалуйста.
К.Ремчуков― Нет. Мы просто не знаем – может, у них там больше. Мы просто видим, что не эффективно. Любой такой теракт с человеческими жертвами – безусловно, это вина тех, кто за это должен отвечать. Не может быть так, что за всё отвечают там. Нарушил правила движения – отвечаешь. Есть разметка, нет разметки, какое качество дороги – ты всегда виноват. А здесь, когда касается, да?
У них же губернатор, по-моему, из органов (Полтавченко)? По-моему, да. И все эти люди из органов, они все реально во власти. Это не то, что там гражданские люди рулят и у них какие-то службы. Они сами все фсбшники. Поэтому пусть занимаются. А как оно будет?.. Я думаю, что нет оснований считать, что будет ослаблена хватка на политических оппонентов, у меня, по крайней мере, нет, потому что я не вижу, из чего бы это истекало. Потому что угрозы политические всегда являются самыми страшными. Собственно, это одна из проблем России: именно из-за того, что институты развиты слабо, доверия нет никакого… Мы неоднократно говорили, да? Чем меньше радиус доверия, тем больше проблем у страны. Ведь, доверие-то не что-то такое, чего бы нам хотелось просто так, да? Доверие возникает тогда и только тогда, когда я исхожу из того, что вы в своих поступках и решениях учитываете мой интерес. Тогда я вам доверяю. Вы доверяете мне, если видите, что я в своих поступках и решениях учитываю ваш интерес.
И вот это создает через прозрачность процедур принятия решений ощущение доверия, увеличивает радиус доверия в обществе, и всё становится так, как должно быть, как нам кажется, людям, которые считают, что мы нормальные люди, с нормальными желаниями и с нормальным представлением о нормах. Вот.
А когда процедуры не понятны, когда мы не уверены в том, что наш интерес учитывается в принимаемых тех или иных решениях, то не может быть доверия, не может быть ощущения, что кто-то заботится о справедливости, хотя о ней говорят много, особенно в контексте критики лихих 90-х.
Ну, вот, я для примера могу взять что? Ну, вот, закон, который приняли о том, чтобы освободить от уплаты налогов в России лиц, которые пострадали от санкций, и разрешить им платить налоги за границей.
Т.Фельгенгауэр― Да. Так называемый Закон Тимченко. Не будем указывать пальцем, кому он выгоден.
К.Ремчуков― Вот, ведь, вот это сейчас кризисные годы проходят, тяжелые кризисные годы. Денег в бюджете не хватает. Была провозглашена официальная политика Путиным по деоффшоризации российской экономики с призывом возвращать деньги с оффшоров на оншор, то есть в страну. И тут Дума принимает закон, который позволяет гражданам России платить налоги в другой стране, то есть не в наш бюджет, а в другой. Большой общественной дискуссии по этому поводу нет. Но когда ты это знаешь, ты, по крайней мере, те люди, которые это знают, они видят, что есть конфликт между целями, призывом наполнять российский бюджет, патриотизм, любовь к родине и реальным законодательным механизмом, позволяющим не платить в российский бюджет.
Или. Я, вот, посмотрел на информацию о том, что там более 4 тысяч гектаров земли в Ивановской области благотворительному фонду переданы по цене там 39 рублей 23 копейки. Ну, округляем, 40 рублей, да? 40 рублей – это 4 тысячи копеек. Да? Рубль – 100 копеек, 4 рубля – 400 копеек, ноль прибавляем – 4000 копеек. 4 тысячи гектаров за 4 тысячи копеек в год. Это стоимость аренды одна копейка за гектар в год на ближайшие 49 лет.
Есть ли хоть какая-то справедливость в этом решении? По-любому. Вот, кто-нибудь еще за копейку гектар в год на 49 лет может получить недалеко от воды? Нет. Значит, вы не можете говорить о справедливости этого решения, доверия не возникает, поскольку какое уж тут доверие? Бюджет этого субъекта Федерации не получает денег. Поэтому когда губернатор этой области выйдет и кому-то начнет говорить, что «у нас денег нет на дорогу, на больницу, на учебу, на что-то», то, наверное, должен был кто-то заинтересоваться и сказать «Слушайте, вы наносите ущерб своими действиями».
Поэтому еще раз подчеркиваю, доверие – это четкое представление, основанное на том, что вы учитываете мой интерес в своих решениях. Поскольку этого нет, то очень страшно уходить от власти, потому что ты точно так же не доверяешь тому, кто придет. А вдруг он тебя посадит? А вдруг он тебя убьет? А вдруг он схватит твоих друзей? А вдруг он накажет твоих родственников за что-то?
Поэтому в этой системе возникает повышенный спрос на долгое пребывание у власти. И это тоже, как бы, факт нашей жизни, и мы видим, что тогда удержание власти становится экзистенциальным смыслом, потому что, ну, нельзя исходить из того, что люди могут рисковать безбашенно своей жизнью. Значит, он должен тогда удерживать эту власть.
Т.Фельгенгауэр― И при этом людей-то больше, чем власти.
К.Ремчуков― М?
Т.Фельгенгауэр― Людей, которые хотят быть рядом с этой властью и обладать всей ее мощью, их гораздо больше, чем ресурса условно.
К.Ремчуков― Ну, мы не знаем. Ресурс можно там как-то делить. Не в этом дело. Дело в том, что вот эти процедуры… То есть у тебя нет доверия если к системе, ты не платишь налоги, потому что ты не знаешь, на что их потратить. Это же огромный клубок проблем для жизни нормального общества. Вот, ты не платишь налог, потому что ты думаешь «Чего ж я буду платить налог, если то самое государство, которое хочет с меня увеличить налог за всё, что угодно…» Вот, в последнее время целая эскалация была предложений, за что нужно платить, да? И при этом это же государство в конкретном субъекте может отдать за копейку гектар землю, не наполняя бюджет. Значит, оно хочет наполнить бюджет за счет моих налогов, а само в своей ипостаси государство не должно обеспечивать? Или государство разрешает кому-то платить налоги в соседнем государстве, а не у нас, и тоже не наполняет? Значит, вот это выпадающий доход из этих льгот, которые государство дает по непрозрачной асимметричной схеме, должны наполнять простые граждане? Конечно, доверия не возникает. Раз не возникает доверия, значит, это еще больше усиливает давление на власть оставаться у ней, ну, потому что за всё это ж придется отвечать, наверное.
Т.Фельгенгауэр― Почему? Вот, откуда у вас такая уверенность, что придется за это отвечать?
К.Ремчуков― Ну, кто-то же всё время отвечает. Посмотрите, как рассеяно семя Сталина было, какая неудачная судьба и у Василия Сталина, и у Светланы Аллилуевой. То есть мне кажется, это же библейские все вещи, да? Там наказание может быть на 4-5 поколений. Если ты не можешь при жизни наказать и бог востребует человека туда наверх для того, чтобы поговорить наедине и решить, где должна быть душа этого человека (в аду или в раю), но есть же потомки, которых, я говорю, на 4, на 5, на 44 поколения.
Нет, я о другом. О том, что нормальное общество… Тут есть большая корысть в создании нормального общества с прозрачными механизмами. Это только кажется, что это одностороннее желание, ну, чье-то такое, вот, интеллигенция говорит. Это же колоссальные интересы людей у власти, ты должен понять правящий класс. Предсказуемая жизнь после отставки является большим кайфом. Читать лекции, писать мемуары, играть в футбол, а не бояться и не дрожать, и не удерживать ее.
Поэтому нормальность страны – в предсказуемости будущего.
Т.Фельгенгауэр― А если вернуться к контексту, то, с чего мы с вами начали. 2018-й год – это год президентских выборов. Владимиру Путину через несколько месяцев проводить прямую линию. И что у нас имеется к этому моменту? Значит, в городах проходили довольно массовые акции протеста, дальнобойщики протестуют и сейчас. Теракт. Вопрос безопасности, как вы сами отметили, это очень важный вопрос. Насколько это всё серьезно для Путина?
К.Ремчуков― И впадение в нищенство.
Т.Фельгенгауэр― Да, и нищета.
К.Ремчуков― Да. Это очень серьезно, и мне кажется, что это сейчас самая главная проблема, если Путин пойдет в президенты, а многие члены Народного фронта (вот сейчас у них слет какой-то) говорят в кулуарах о том, что они ждут, когда же их призовут на работу по избранию Путина и они превратятся и в штаб, и в механизм избрания Путина.
Да, повестки нет. Повестки привлекательной на следующий срок у Путина нет. Удивительным образом у нашей страны власть не формирует картины будущего. Это очень важно. Я уже неоднократно говорил, что история показывает однозначно, что людей сплачивает картина будущего очень часто сильнее, чем прошлое. Прошлое – да, в какие-то моменты. Там, 9-е мая, Забытый полк, прикосновение к Победе, величие. родственники – это есть. Но так мало, что сплачивает общество по прошлому, потому что оно у нас противоречиво, да? Столетие Февральской и Октябрьской революции вряд ли сплачивает. Значит, будущее.
Будущее – это прежде всего молодежь, все-таки, как ни крути. Как бы ни хотелось думать иначе.
Я встречался с одним высокопоставленным человеком месяц назад, наверное, мы беседовали, и, вот, он говорит: «Ну, какие темы там интересно было бы? Вот, выборы?» Я говорю: «Ну, мне кажется, вот, будущее и молодежи создать предпосылки для самореализации. Чего? Путин последний срок идет, снимаем все барьеры по развитию частного капитала. Все-таки, я надеюсь, — говорю, — вы-то понимаете, что все инновации, нововведения, модернизация осуществляется внутри частного бизнеса. Это самый главный драйвер – частный капитал. Там происходит всё инновационное. Вы хотите всё это по линии государства как при Сталине, но мир поменялся, поэтому частные инициативы, желание выжить постоянно толкают на модернизацию». Он на меня посмотрел, послушал (чего-то еще там было) и говорит: «Молодежь – вряд ли. Она у нас не в повестке». Это месяц назад.
Поэтому когда случились события 26-го числа, я думаю, что он вспомнил наш разговор. Потому что вот таким образом сказать, что молодежь у нас не в повестке как серьезной повестке… Им всё время хочется какую-то серьезную. А серьезная получается всё вокруг одного и того же: «Вы хотите Майдан?» — «Да нет, мы не хотим Майдан. «Мы не хотим коррупции», — говорят люди. «Вы что! Мы тоже не хотим коррупцию. Но нельзя же превращать коррупцию в политиканство».
Т.Фельгенгауэр― В повод для демонстраций, да.
К.Ремчуков― Да, в политиканство. А что же еще? В политике в нормальной коррупция – это какое-то ущербное, дефектное поведение людей, находящихся у власти. Оппозиция, естественно, должна воспользоваться этим для того, чтобы прийти к власти и искоренить, пообещать людям. Это рассматривается как вообще недопустимость, как будто коррупция – это внутрицеховое дело людей у власти: вот, у нас есть распределение труда, вот тем, кому положено, они будут заниматься коррупцией, а вы занимаетесь политиканством.
И это говорит о том, что, несмотря на то, что наша Конституция – это предельно Конституция современного западного государства (я бы даже сказал, европейского государства), практика всё время и очень много активистов толкает Россию в интерпретацию нормальности через призму азиатского государства.
В азиатском государстве совершенно не важно, по большому счету, и какая партия первая, но еще и менее важно, какая партия вторая, потому что в азиатском государстве вторая партия не борется за власть. Там есть первая партия президента, хана, бая, короля, монарха. Назовите как угодно руководителя азиатского государства. Там неприлично вот в этой вертикали элит… Вспомните соседние наши центральноазиатские страны: и при Туркменбаши, и Узбекистан. Ну, как же? Разве можно претендовать на что-то по-серьезному и оставаться солидным человеком, если ты вписан в эту систему? Жди, когда монарх решит за вас ваши проблемы. Он решит, люди бестолковые, проблемы вашей коррупции.
Нет. Оказывается, мир устроен по-другому. Он говорит: «Нет! Коррупция – это ваша вина. Значит, мы давайте вас будем критиковать и так далее».
Поэтому я думаю, что серьезного разговора, вот, по повестке дня не получается пока, потому что, во-первых, этой повестки дня нет. Потому что те, кто хочет говорить о повестке дня, они не допущены (их называют «несистемными»). А те, которые системные, они ведут себя как в азиатской стране: раз они не первые, то у них нет претензий к первым, потому что они встроены в этот механизм. Вот.
Поэтому вот эта девальвация легальных форм политической борьбы, мне кажется, это опасность для России, и считать, что вы в состоянии всё время удерживать, не получится, потому что такие события как сегодня в Петербурге – они привносят большую нервозность в жизнь общества, неуверенность, люди перестают верить словам. А когда люди перестают верить словам, то какая ж стабильность, какая ж предсказуемость?
Т.Фельгенгауэр― Если возвращаться к вопросу повестки, предположим, что после 26 марта в высоких кабинетах сделали какие-то выводы и поняли, что молодежь, все-таки, надо вернуть в повестку. А может ли власть что-то молодежи предложить? Им есть, что предлагать-то молодежи?
К.Ремчуков― Так вот об этом и речь, потому что здесь наступает момент, что молодежь, на мой взгляд, ее особенность (и особенно вот этой молодой молодежи, прям, совсем подростковой) в том, что у них нет исторического мышления, у них нету представления о поэтапности совершения чего-то. У них представление о том, что идеал может совершить сразу.
Т.Фельгенгауэр― Юношеский максимализм.
К.Ремчуков― Можно и так сказать. То есть принцип равен действу. Принцип какой? «Не воруй». Значит, не воруй. Принцип «Свобода». Значит, свобода. Принцип и реализация этого принципа совмещены в их сознании, вот, одномоментно. В то время, как наше общество, там, люди старшего поколения – они знают, что мир несовершенен, что степени свободы разные, вообще представления о свободе.
Я вчера был на рынке, жену попросил показать мне 2 современных рынка Усачевский и Даниловский, как организовано в воскресный день кормление молодого поколения там. Ну, они, действительно, выглядят по-современному. Правда, я обратил внимание, что безопасности там нет никакой, кстати.
Т.Фельгенгауэр― Да. вообще никакой.
К.Ремчуков― Несмотря на то, что стоят люди в камуфляжной форме, заходи и всё.
Т.Фельгенгауэр― Там ЧОП только.
К.Ремчуков― Да. Но ЧОП-то тоже деньги получает за что-то. Если рамка есть, значит, она должна звенеть, по крайней мере, кто-то должен реагировать. Но это апропо.
И вот любопытно, женщина… Ну, достаточно настойчиво там ведут себя люди. У меня руки за спиной, я хожу, рассматриваю. И одна женщина говорит: «Мужчина, что вам предложить? Ну, что вам предложить?» Я так посмотрел на нее и, мило улыбнувшись, говорю: «Свободу. Вы можете мне предложить свободу?» Она недоуменно на меня посмотрела и сказала: «Мужчина, так вы же и так на свободе».
И мне показалось, это очень архетипически точно. Вы хотите какой-то свободы?.. Но если ты и так на свободе, не за решеткой, то ты уже есть свободен.
Т.Фельгенгауэр― Да, действительно. Чего ж вам более?
К.Ремчуков― Я думаю, что эта женщина выражает мысли очень многих людей, которые во власти. Поэтому здесь вот разговор с молодежью – надо найти лексические какие-то единицы для понимания. Должна быть реакция. Молодежь очень любит, чтобы на что-то реагировали. Это вообще жизнь нормального общества. Выходят люди против чего-то протестовать – власть через какое-то время на это реагирует.
Кстати, Медведев реагировал в декабре 2011 года. Люди вышли, прошло 2 недели, он предлагает реформу политической системы, например.
Т.Фельгенгауэр― А сейчас не отреагировала.
К.Ремчуков― Да. В конце можно порекомендовать?
Т.Фельгенгауэр― Давайте. 5 секунд есть.
К.Ремчуков― «Федеральный Резерв и финансовый кризис», лекции Бена Бернанке, бывшего руководителя Федеральной Резервной Системы США. Книга великолепная. Обязательна для прочтения магистров и аспирантов финансовых специальностей и финансового менеджмента, и вообще всем людям, которые интересуются.
Базовые представления о том, как практически осуществляется руководство Федеральной Резервной Системы, ну, как Центральный Банк как система. Как нужно вести себя в условиях кризиса, как нужно предоставлять кредит, чтобы, не дай бог, не было сокращения деловой активности, подо что предоставлять кредит, какой залог должен быть по уровню надежности.
В общем, методологически эту книгу я рекомендую всем умным людям. Ко мне вчера подходило несколько человек на этих рынках и говорили, что им важны книги. Вот, я прям представляю их лица. Но и всем, кто, вот, учится или учит. Бен Бернанке, «Федеральный Резерв и финансовый кризис», его лекции.
Т.Фельгенгауэр― Спасибо большое. Это было особое мнение Константина Ремчукова, эфир для вас вела Татьяна Фельгенгауэр. До свидания.
К.Ремчуков― Спасибо.
58 элементов 0,649 сек.